Дом мертвых бабочек

Эстер Эшмор было около пятидесяти и ее легко можно было принять за чопорную викторианскую леди. Наглухо закрытое платье с высоким воротником, убранные в хвост темные волосы с благородными седыми прядями. Только на лице играла искренняя улыбка, да и платье хоть и было темным, но с многочисленными слоями ткани в юбке.

Нейтан видел, как она приветственно обняла Лина в дверях, он же коротко прижался и тут же вывернулся, ныряя в дом.

Провал двери в сумерках казался таким темным, будто нутро дома поглотило Лина, и Нейтан невольно вздрогнул. Но продолжил невозмутимо шагать.

В детстве он не просто верил в привидений. Он знал, что ими пропитаны стены Эшмор-хауса. Те лоскутьями висят на балясинах лестниц, обнимают выцветшие портреты и сливаются с обоями.

— Нейт, как я рада!

Мать обняла его, и Нейтан неловко попытался ответить, не выпуская из рук сумок. Мать иногда приезжала в Лондон по делам, обычно они встречались в маленьком кафе, где она брала аккуратную чашечку травяного чая, а Нейтан глушил черный кофе и рассказывал о своей жизни.

В такие моменты ему казалось, что его последние воспоминания о доме почти нереальны: не могла эта аккуратная женщина кричать, сверкая глазами. Не могла запрещать ему ехать в колледж и «покидать стены этого дома».

Эстер Эшмор хотела, чтобы ее сыновья оставались рядом с ней, но они оба ее подвели.

Тогда ее волосы растрепались, по щекам ползли красные пятна, она кричала, что способна лишить Нейтана финансирования, если он уедет. Он не получит ни пенни, если переступит порог дома.

Нейтан помнил испуганное лицо Лина. Тот сидел на лестнице и через балясины наблюдал за ссорой. Ему тогда было лет десять или одиннадцать, рядом устроился Брендон и что-то ему шептал. Они оба знали о решении Нейтана и уже успели обменяться последними прощаниями. Только мать никак не хотела отпускать.

Нейтан ушел с одним рюкзаком вещей и добирался до Лондона на попутках, чтобы сэкономить немного денег. Он знал, что дедушка оставил и ему, и Лину с Брендоном специальные счета, которые покрывали обучение в колледже. Но на жизнь и правда пришлось зарабатывать самому. Нейтан хорошо помнил, как порой приходилось выбирать, позавтракать или взять новые ручки для занятий.

Эстер Эшмор умела делать вид, что всё идет именно так, как она хотела. Она не разговаривала с сыном пару месяцев, а потом позвонила и болтала, как ни в чем ни бывало. «Давай забудем разногласия».

Но ни разу не спросила, нужна ли ему помощь.

Нейтан встречался с ней в Лондоне, мать искренне интересовалась его успехами в учебе. Нейтан никогда не мог понять, это такой вид лицемерия, или мать действительно умудряется убеждать саму себя, что раз произошло, именно этого она и хотела? Наверняка. Эстер Эшмор была какой угодно, но всё-таки не лицемеркой и не лгуньей. Зато видела ровно то, что хотела видеть, и была готова заставить других делать то же самое.

Может, и с Лином было так. Поэтому мать ничего не говорила, а потом даже как будто гордилась его учебой.

— Как давно ты не был дома, мой ангел.

Глаза Эстер лучились искренним восторгом, так что Нейтан даже почувствовал себя неуютно. Ему стало почти стыдно, и он торопливо отступил, представляя скромно опустившую глаза Тейлор.

С ней Эстер обниматься не торопилась. Смерила нечитаемым взглядом, но спросила довольно тепло:

— Так значит, с тобой мой сын решил связать свою жизнь?

— Я очень рада знакомству, миссис Эшмор.

— Я тоже, мисс Флинн.

— О, пожалуйста, просто Тейлор.

— Хорошо, Тейлор. Но ко мне прошу обращаться более уважительно.

Тейлор, кажется, смутилась, она и не имела в виду ничего такого. Эстер продолжала улыбаться:

— Надеюсь, Тейлор, на похоронах на тебе будет более приличествующая случаю одежда. И ты не будешь похожа на сбежавшую с вечеринки девицу. Это похороны как никак, а не бордель.

Тейлор смогла сохранить лицо и заверить, что никаких кружевных кофт, у нее с собой специально взятое платье. Нейтан с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. С матерью всегда так. Она будет улыбаться и вроде бы не оскорблять, не говорить гадости, но после ее слов чувствуешь себя неполноценным. Не дотянувшим до высоких стандартов.

— Дядя Джозеф приехал? — спросил Нейтан, чтобы отвлечь.

Эстер кивнула и махнула рукой к дому. Сама первой двинулась по дорожке. Джозеф Эшмор был дядей Нейтана. Это его сына будут хоронить завтра.

— Он не остановился у нас, — сказала Эстер. — Такое горе… он предпочел переживать его один и справляться привычным способом.

Что значило, что сегодня он, скорее всего, напивается в ближайшем городке, Рингвуде. А может, уехал и в крупный Борнмут на побережье, там пабов побольше.

— А тетя Элис?

— Увы, — вздохнула Эстер. — Она еще в клинике. Не уверена, что она вообще понимает, что ее единственный сын умер.

В клинике. Так деликатно называли психушку, где Элис провела большую часть жизни — по крайней мере, той, которую помнит сам Нейтан. Иногда ее выписывали, и она жила в этом же доме с мужем и сыном. Потом у нее случались очередные приступы, Элис отправляли в клинику, а Джозеф мог на недели уходить в запои.

Нейтан хорошо помнил родителей Брендона. Они пугали их обоих. Призрачные танцы с тенями матери, которая нашептывала, как с ней говорят стены, или Джозеф, который, напившись, то начинал ломать мебель, то плакал, как ребенок.

Брендон обычно относился к этому философски. Нейтан даже не знал, лучше ли, что кузен пошел в мать, а не в отца?

Эстер поднялась по ступенькам, прошла террасу.

— Увидишь Джозефа завтра. Если он не проспит похороны собственного сына.

В голосе Эстер прозвучало презрение, но она никогда не скрывала, что не одобряет мужа своей родственницы.

Значит, в доме будут только они с Тейлор, Лин и родители. Почти как в старые добрые времена, только они уже совсем не дети, а Брендон мертв.

Когда Нейтан переехал в Лондон, он с удивлением увидел, что мир, оказывается, совсем не такой, каким он видел его с детства. Да, конечно, он ходил в местную школу, но это было не совсем то.

Оказывается, окружающий мир не качается на липких водах безумия. Можно дышать полной грудью чистый воздух, и он не залепляет тебе рот пыльными крыльями мотыльков.

Они — семья, которая несет проклятье. Хранит свои извращенные болезни и тайны, прячет во встроенных шкафах скелеты, надеясь, что костяная пыль не просочится в щели.

Нейтан рассказывал об этом Тейлор, но она всё равно осталась рядом с ним. Он рассказывал ей о ночных кошмарах, а она мягко гладила его по волосам и говорила, что никакой ребенок не должен расти в уединенном доме вместе с кажущимися призраками и безумными родственниками.

Тогда Нейтан и решил, что может познакомить ее с семьей. И, что еще важнее, с этим домом.

Внутри ничего не изменилось. Да и с чего бы могло? Половица перед входом скрипнула — почти привычно. Внутри пахло деревом и какао, видимо, мать пила перед их приездом, так что крепкий шоколадный аромат перебивал даже книжную пыль.

Внутри дома всегда царил полумрак, как будто свет не проникал сквозь узкие окна, завешанные тяжелыми портьерами или несколькими слоями желтоватого тюля. Всё внутри было разных оттенков коричневого, мебель, диваны и комоды, даже деревянные панели по стенам в гостиной. Там же равномерно тикали огромные старинные часы — тоже почти привычно.

Потускневшие зеркала обладали собственным шармом, а электрический свет тут как будто был мягче, обнимал все предметы.

Брендон любил зажигать свечи. Лин обычно жался к камину и рисовал что-то в блокноте. Нейтана же устраивал любой источник света, лишь бы можно было при нем нацарапать очередную историю на бумаге.

Их с Тейлор маленькая съемная квартирка не шла ни в какое сравнение со старинным особняком, построенным еще при королеве Виктории. Даже мобильники казались здесь неприятными пришельцами, чем-то немыслимым посреди пыльных стеллажей с книгами и накидок на мебели из старинного кружева.