Руки, полные пепла

И ни разу не пожалела.

Этим вечером Гадес пел только для нее. Он не говорил этого вслух, но каждая песня была посвящена только ей. Текстом каждой он говорил только с Софи. И его бархатистый голос, обращенный ко всем, на самом деле предназначался только ей. Прикасался к ее волосам, проходил по щеке и обнаженным рукам, проникал сквозь кожу. Лаская и обещая.

Зал взорвался аплодисментами и трижды вызывал на бис. Неугомонный Майки предлагал выйти и в четвертый, но Эллиот шикнул на него, что остальные тут не сидят на энергетиках. Поэтому, когда группа завалилась в гримерку, и все уселись, то молчали несколько минут. После чего Роуз сказала:

— Это было офигенно.

Майки хихикнул и заметил, что он бы выразился покрепче.

— А я бы выпил чего покрепче, — сказал Эллиот. — Пошли в бар. Ты же девушку собирался искать?

И они первыми ушли в зал.

— Вот же неугомонные, — проворчал Стив.

— Ты просто слишком давно живешь с женщиной! — заявила Роуз. — Ты даже более семейный, чем я.

Ее телефон на столике завибрировал входящим сообщением, и Роуз торопливо его посмотрела. Улыбнулась:

— Сэм уже здесь. Пишет, успел на бис, и это было что-то. Зовет в зал. Я вам больше не нужна?

— Иди уже, — махнул рукой Гадес.

Роуз взглянула на себя в зеркало, поправила макияж и после этого оставила Гадеса и Стива наедине.

— Я хотел поговорить, — сказал Гадес. — О том, что происходит в мире. Ты знаешь, что Бальдра убили?

— Слышал, — сдержанно ответил Гипнос, который предпочитал, чтобы в мире людей его звали Стивом.

— На Амона напали. И границы Подземного мира нарушили… довольно наглым способом.

— Прескверно.

— Я хочу, чтобы ты был осторожен. И твой брат волнуется.

— Харон? — Стив вздохнул. — Я виноват, давно к нему не заглядывал. Но мне хочется использовать всё время с Молли.

Гадес кивнул. Он понимал хорошо, как никто другой. Тем более не помнил, чтобы раньше Гипнос увлекался женщинами. А тут у него была Молли, с которой они жили уже шесть лет. Человеческая женщина. Которая состарится и умрет — но в отличие от Персефоны, не возродится.

— Я понимаю, — тихо сказал Гадес. — Просто будь осторожен. И береги Молли.

— Конечно.

Гипнос никогда не был многословным, вот и на этот раз он посчитал, что разговор окончен, и начал переодеваться. Гадес же решил, что теперь — самое время выйти в зал. Ему хотелось поговорить с Софи. Узнать, как она восприняла всё происходящее.

Хотя знал, в глубине души она верит и в богов, и во всё, что видела сама. Потому что там, под человеческой плотью, всё еще та же Персефона. Горы постепенно разрушаются, моря высыхают, но древние боги остаются неизменными. Они только учатся.

Иногда — приобретать опыт. Иногда — терять тех, кто стал близким.

Дойти Гадес не успел, его перехватил Амон. И решительно повел к бару:

— Надо поговорить.

Гадес нахмурился: те же слова он буквально пять минут назад говорил Гипносу. Но сейчас Амон выглядел серьезным, а между его бровей залегла несвойственная ему складка.

Заказав две текилы, Амон посмотрел на Гадеса:

— Я не сказал всего о нападении. И это может быть важно. Но не хочу при остальных.

Он выпил принесенную текилу, вопросительно посмотрел на Гадеса, потому что тот и не думал притрагиваться к своей. Амон опрокинул и его стопку, а когда ее стеклянное дно стукнулось о потертую барную столешницу, заявил:

— Я кое-что помню. Там были псы.

— Псы? — приподнял бровь Гадес.

— Да. Теневые псы, чем-то похожие на Цербера, но не такие.

— У многих богов есть псы.

— Ага. Знаю. Конкретно теневые и конкретно собаки у Хель и Нуаду. А еще у Сета.

Гадес нахмурился и подумал, что зря он отказался от текилы:

— Поэтому ты ничего не сказал? Опасался, что Сет причастен?

— Да. Потом ты сказал, что это он предложил меня искать — так что вряд ли. Но тогда поздно было рассказывать, что я все-таки кое-что помню. Да и Персефона… пока она не вспомнила, то может случайно рассказать Деметре. А ты знаешь, я ее не люблю не меньше твоего.

— Зачем Хели кого-то убивать? — пожал плечами Гадес. — А про Нуаду я столетиями ничего не слышал.

— Ага. Мы только знаем, что он редко покидает любимую Англию.

Настал черед Гадеса хмурится:

— Мы найдем его и поговорим. Что еще ты помнишь?

— Немногое. Я шел в душ, заметил темного пса… сначала решил, это Цербер, но потом было еще несколько, появились из теней. Они отвлекли меня, а когда я понял, что кто-то стоит сзади, было поздно. Но что он сделал, я то ли не понял, то ли не запомнил. Очнулся уже с вами.

Гадес кивнул:

— В следующий раз не тяни с рассказами.

— Прости, — Амон виновато опустил взгляд и начал пальцем тереть какую-то царапину на столешнице. — Я потом понял, как сглупил.

Гадес взял еще две текилы, и они вместе выпили.

— Ладно, пошли к остальным, — сказал Амон. — Они ждут, а Сеф вообще в восторге.

— Пока Софи. Иди, я сейчас догоню.

Оставшись в одиночестве, Гадес взял себе виски, но больше не пил, а просто болтал его в стакане и думал. Ему очень не нравилось то, что происходит. Что-то темное, нехорошее, подтачивающее сами основы мира. Заставляющее даже его, бога смерти, нервно ежиться.

Гадес мог понять, зачем Деметре делать так, чтобы Персефона ничего не помнила.

Но Гадес совершенно не представлял, зачем кому-то демонстративно нарушать границы Подземного мира. И тем более убивать богов. Это всё не имело смысла.

Гадес хорошо знал Хель. Родом с севера, у нее свое царство мертвецов. И она сильна, очень сильна. Мотивы и цели Хель вообще никто никогда не мог понять, но Гадес с трудом представлял, чтобы она подбрасывала кости или убивала богов. Хель, конечно, весьма своеобразная, но они часто встречались, и Гадес не мог бы сказать, что у нее может быть мотив.

Нуаду родился здесь, на островах, и о нем Гадес знал мало. Только то, что тот был местным богом, потерял королевство и руку, взамен которой получил серебряную. Он никогда не лез в общие дела и предпочитал держаться в стороне от остальных.

И у него были черные псы.

Тут Гадеса пронзила еще одна мысль. Четкая, грозная, хотя такая же нелепая: псы всегда сопровождали Гекату. Мрачную сестру Персефоны, у которой сбежать от матери получилось куда лучше — хотя Деметра сразу не понимала свою темную дочь, покровительницу ведьм и ворожбы. Она потому и считала, что Персефона совсем не такая.

Но Геката никогда не была так сильна. Да и о ней Гадес тоже ничего не слышал столетиями.

— Мы тебя заждались, — заявила Нефтида, усаживаясь на стул рядом.

— Извини. Пошли.

— Нет, Сет курит на улице, а Софи и Амон вызвались составить компанию и подышать свежим воздухом. Сейчас вернутся.

Для сегодняшнего вечера Нефтида выбрала длинное черное платье, разводами кружев обнимавшее ее руки. Она заказала какой-то коктейль, название которого Гадес слышал впервые в жизни, и повернулась к нему:

— Отличное выступление. — Она нахмурилась. — Но тебя волнует что-то другое.

— Ты всегда была проницательна.

— Иначе не смогла бы жить с Сетом. Он иногда сам не понимает, о чем думает, и чего хочет.

— Ну, точно знаю, он всегда хочет тебя.

— Фу, — Нефтида сморщила нос. — Вы, мужчины, иногда жуткие грубияны!

Перед ней поставили коктейль в тонком высоком стакане, и Нефтида поболтала трубочкой, прежде чем попробовать. Одобрительно улыбнулась и снова повернулась к Гадесу. Побарабанила аккуратно накрашенными ноготками по столешнице.

— Давай, выкладывай.

— Меня волнуют псы, — честно сказал Гадес.

Нефтида приподняла бровь:

— У Церби появились друзья?

Гадес не видел смысла что-то скрывать. Он давно знал и Нефтиду, и Сета — не меньше, чем Хель. Но если северной богине смерти он не доверял никогда, то с этими двоими они прошли достаточно много. Не меньше, чем с Амоном.

Нефтида слушала задумчиво, и к тому моменту, когда Гадес закончил рассказывать, допила коктейль, так что тыкала трубочкой оставшийся на дне лед. Она заказала еще один такой же и, когда его принесли, сказала: