Моссад. Тайная война

– Все газеты пишут, что гуманнее помочь страдающему избежать мук, чем заставлять его пройти через все круги ада, – искренне возмутился Гебхард.

Эдер не спорил с Гебхардом, только слушал, ограничивался междометиями, свидетельствовавшими о том, что разговор его интересует.

– Мы не можем оставаться безучастными к просьбам неизлечимо больных, – говорил Гебхард. – Умирающие от рака легких не должны испытывать ужасы, которые им уготованы. На финальной стадии больного надо избавить от мучений, которые действительно невыносимы. Католическая церковь считает, что сохранение запрета на эвтаназию необходимо, иначе эта практика станет преступной. Но ведь это несправедливо! Больной лишается своего права уйти от страданий, потому что не каждый врач – из страха – решится прийти ему на помощь.

Юная Черил, в силу возраста свободная от размышлений о старости, болезнях и страданиях, смотрела на Гебхарда во все глаза. Доктор Гебхард съел три больших куска пирога, которые подкрепили его красноречие.

– Разумеется, те, кто требует узаконить право на самоубийство, тоже размышляют небезупречно, – продолжал Гебхард. – Это экстремизм, это призыв к созданию клуба самоубийц. Но нельзя под страхом уголовной ответственности насильно сохранять жизнь безнадежному больному, если он этого не хочет, и врач понимает, что продолжение лечения бессмысленно и жестоко, – он наконец выдохся. – Вы все время молчите, господин Эдер. Что же вы обо всем этом думаете?

– Вероятно, годы, проведенные в свите епископа, не прошли для меня даром. Я по-прежнему считаю, что, сколько бы больной ни просил о смерти, стоит ли эта жизнь продолжения – вопрос, который ни одно человеческое существо не может решать за другого. Если придать эвтаназии правовой статус, она быстро станет обязательной. Люди начнут просить о смерти только ради того, чтобы не быть обузой для родных.

Лицо Гебхарда приобрело ироническое выражение.

– Словом, пусть несчастные мучаются?

– Эвтаназия – не единственная альтернатива, – мягко возразил Эдер. – В отношении неизлечимо больных следует идти по другому пути: применение обезболивающих средств позволяет даже раковым больным умереть достойно.

Доктор Гебхард развел руками, словно показывая, что продолжение разговора не имеет смысла: Эдер безнадежен. Гебхард встал и попрощался. Пирог с корицей был съеден без остатка.

Когда доктор ушел, Черил пошла мыть тарелки. Мариссель спросил Эдера:

– Он приходил оправдываться?

– Во всяком случае, это так выглядело, – откликнулся Эдер. – Только я не понимаю, почему он делал это здесь?

– Гебхард мог предположить, что вы подозреваете именно его и поделитесь своими мыслями со следователем.

Лотар Эдер откинулся в кресле.

– Мы знакомы уже четверть века. Он знает, что я его не люблю. Но ему прекрасно известно, что ни при каких обстоятельствах я не стану ни на кого доносить.

Эдер прикрыл глаза и, кажется, задремал. В его возрасте такие переживания не особенно полезны. Мариссель стал вспоминать, есть ли у него с собой сердечные препараты – на случай, если Эдеру станет плохо.

Вечером к дому покойной Герды Шарф подъехало сразу несколько автомобилей. Мариссель и Черил как раз вышли на улицу, чтобы немного подышать воздухом, и застали появление целой кавалькады.

– Это еще кто? – заинтересовалась Черил.

После визита доктора Гебхарда она стала живо интересоваться происходящим. Из машин вышли несколько совсем молодых парочек, и Мариссель подумал, что прибыли наследники. Но одновременно появились и весьма солидного вида господа. Подоспел и полицейский автомобиль.

Из дома вышел Эдер, выбросил мусор в стоящий у ворот бак. Мариссель поделился с ним новостями.

– Да, скорее всего, наследники спешат утвердить свои права, – подтвердил Эдер. – Завтра похороны на местном кладбище и оглашение завещания.

– Завещание может пролить свет на загадку смерти Герды Шарф, – предположил Мариссель.

– Яд дал тот, кто был заинтересован в ее смерти, не так ли? – спросила Черил.

– Возможно, что и так, – уклончиво ответил Эдер.

Больше в тот день к теме таинственной смерти Герды Шарф они не возвращались.

Вечером Мариссель дважды звонил в Израиль. Все ждали, когда Мариссель приступит к работе, и спрашивали о состоянии Черил. Пока что он не мог сказать ничего обнадеживающего.

Похороны были назначены на десять утра. В половине десятого Мариссель вслед за Эдером вошел за ограду дома Герды Шарф. Черил идти на похороны отказалась. Она заварила себе чай и уселась перед телевизором.

На Марисселя, чужого здесь человека, посматривали с удивлением. На похороны собрался весь поселок. Несмотря на жару, мужчины были в черных костюмах, женщины в темных платьях. Распоряжался всем какой-то низенький человек. Мариссель не прислушивался к разговорам, и до него доносились обрывки словно бы одной общей беседы. Люди, не стесняясь, подсчитывали стоимость дома Герды Шарф, гадали, продадут его наследники или останутся здесь жить, и как они в таком случае поделят дом.

Доктор Берфельде стоял в одиночестве, опершись на палку с резной ручкой. Гебхарда, его неизменного спутника, нигде не было видно.

Без пяти десять из дома появились наследники – две молодые пары, еще какие-то люди; сзади скромно маячил доктор Гебхард. Вынесли гроб. До церкви шли молча.

Мариссель и без того был настроен меланхолически, а в траурной процессии его мысли приняли и вовсе печальный характер. Он подумал, что его самого некому будет проводить в последний путь – в прямом смысле этого слова. Он упустил момент, когда следовало обзавестись семьей и детьми, и лишился большей части друзей из-за того, что годами жил за границей под чужим именем. И какие могут быть друзья у людей его профессии? Только сослуживцы. Они-то понимают, почему он не может быть откровенен. Друзья же этого никогда не поймут.

Церковь была небольшой, и Мариссель подумал, как же все в ней уместятся. Но внутрь вошла примерно половина участников процессии. Остальные ждали перед входом.

Около часа дня служба закончилась. Гроб закопали на церковном кладбище. Люди стали расходиться. Эдер посмотрел на Марисселя, словно только сейчас заметил его присутствие.

– Когда Шарфы приехали в поселок, чтобы присмотреть себе участок, они пришли к нам за советом. Герда потом сказала, что выбрала соседний с нами участок потому, что ей понравилась моя жена. Я учил ее детей…

Мариссель взял его под руку, помогая перебраться через канаву. После похорон все разом заговорили о чем-то своем, кое у кого уже появились улыбки. Церемония закончилась, можно было забыть о скорби. Похоже, один Эдер переживал и искренне сожалел о смерти Герды Шарф.

Мимо них, тяжело шагая и больше обычного опираясь на палку, прошел Берфельде. Он не заметил или сделал вид, что не заметил Эдера. Гебхард так и не появился.

Они вернулись домой. Эдер был по-прежнему погружен в себя, но хотел сразу идти на кухню, чтобы позаботиться об обеде. Мариссель остановил его.

– Я вижу, какое впечатление произвели на вас похороны, и рекомендую вам прилечь. А как врач, посоветовал бы принять успокаивающее.

От лекарств Эдер отказался. Но перебрался на диван. Черил принесла ему плед и подложила под голову подушку.

– Друзья мои, – вдруг сказал Эдер, – там, на кладбище у меня было видение. Как вы относитесь к возможности такого рода явлений?

Мариссель насторожился: как-никак Эдер долго стоял под солнцем с непокрытой головой. Он подсел поближе к Эдеру, взял его за запястье.

– Хочу померить пульс, не пугайтесь. Как доказывает история медицины, это еще никому не повредило, – успокоил он Эдера.

В медицинском институте Мариссель выбрал специальность хирурга. Она казалась ему самой нужной для страны. Но все преподаватели говорили, что из Марисселя получился бы отличный психотерапевт.

Эдер улыбнулся словам Марисселя и руку не отнял.

– Мне явилась не Дева Мария, а вполне реальный человек, которого, по моим понятиям, давно уже нет в живых, – произнес он. – Он стоял в церкви у самого выхода, потом на кладбище я вновь встретился с ним взглядом. Он отвернулся и исчез в толпе… Странно, правда?