Переливающиеся души

Саша перепробовал всё. Сначала он пытался избегать высокого въерошенного одногруппника по имени Никита на занятиях, но даже когда он не видел свою сестру в отражении стекла, он чувствовал, как она тоскует. Потом он сжалился над ней, завел с парнем дружбу, узнал его получше и понял, что он не так уж плох. Но это ничего не меняло — Лия по-прежнему была призраком, воспринимать образ которого мог только её брат. Саша не мог даже представить всю глубину её одиночества. Весь мир, кроме него одного, делал вид, что этой девушки нет и не было никогда. Она была заперта в своем Зазеркалье, точно маленькая Алиса, вот только в этой стране было холодно и темно.

И тогда, в преддверии Нового года, он решился отступить в Зазеркалье вместо неё. Сейчас, оглядываясь назад, он понимал, что идея была безумна, что он должен был хотя бы лучше подготовиться, но если бы он не сделал этого так, как сделал, жизнь, унылая и безрадостная в свете чужого горя, длилась бы и длилась до самого конца.

То, что случилось с ним тридцать первого декабря одиннадцать лет назад, описать было трудно, да и некому. Единственный человек, для которого эта информация имела значение, переживал то же самое каждый год. С большим трудом раздобыв в новогоднюю ночь пустующую квартиру, он сел на пол, скрестив ноги, и, решительно кивнув головой отражению в темном окне, объявил, что готов уступить ей место ровно на год.

Накатившая после этого боль была такой силы, что ему казалось, что, если бы бригада врачей без анестезии вспарывала ему живот, чтобы вставить туда матку, предварительно раздробив таз и собрав его снова, это было бы куда менее болезненно. Голову сдавливало со всех сторон, форма черепа становилась изящнее, суставы рук и ног выворачивались, их масса уменьшалась, как и масса мышц. Скрючившееся на полу существо рвало кровью и остатками пищи, внутренние органы сплелись в клубок, меняя свое положение в брюшной полости, кишечник извергал нечистоты сквозь одежду на пол. В этих муках он умирал, чтобы передать право на жизнь своей сестре.

***

В первый год ей пришлось нелегко: без денег и документов, без одежды, без друзей и знакомых и без малейшего опыта в общении с любыми другими людьми, кроме своего брата, она в первую же неделю попала в психушку. И это даже пошло ей на пользу, поскольку в первые месяцы её собственной жизни среди нормальных людей ей действительно было не место.

Звуки пугали её до паники, поскольку всю свою сознательную жизнь она провела в безмолвии зеркал, смотря бесконечно долгий немой фильм, главным героем которого был ее брат. Собственный голос казался ей чужим и слишком громким. У Лии были серьезные проблемы со сном. Она спала только тогда, когда её тело, вымотавшись за несколько дней, падало на облезлый пол больничной палаты от усталости. Девушка просто не могла уснуть, её мозг постоянно получал огромные дозы нового жизненного опыта и отказывался отключаться даже под воздействием успокоительных.

Но даже когда через несколько месяцев все эти симптомы сошли на нет, когда восстановилась речь и координация движений, когда полностью прекратились панические атаки, оставалась еще одна причина, из-за которой врачи не спешили объявить девушку здоровой — она была слишком счастлива для нормального человека.

Лия восхищалась буквально всем: вкусом отвратительной больничной еды, солнечным лучом на своей руке, шероховатой поверхностью старого обеденного стола и тем, что другие люди могут просто с ней разговаривать, даже если они несут при этом несусветную чушь.

Саше её полубезумное существование казалось ужасным, он не раз жалел о том, что дал ей такую жизнь. Жизнь, к которой она была не готова. Но каждое утро Лия начинала с того, что благодарила его, украдкой заглядывая в отражение высокого больничного окна. Счастливее её не было человека на свете, поскольку она знала цену этой жизни, каждому ее мгновению.

Получить документы в тот год так и не удалось, зато девушка приобрела огромный опыт в области выживания на городских улицах — знала все ночлежки, где можно раздобыть не самую чистую, но все-таки постель, и все забегаловки, где могли нанять посудомойкой или уборщицей, не спрашивая паспорт.

На следующий год Саша оставил ей немного денег, хотя и у самого были большие проблемы — он пропал на целый год, не предупредив ни родителей, ни друзей, ни руководство университета. Но зато Лия стала «настоящим» человеком, ее существование теперь подтверждали официальные бумаги. Дальнейшую её судьбу предопределило умение, которым она владела с детства — жестовый язык глухонемых. Нуждаясь в помощи, она посещала социальные центры достаточно часто, чтобы за оживленной беседой с инвалидами попасться на глаза людям, которые посчитали живую, общительную девушку идеальным кандидатом для работы в центре инвалидов детства. Лия согласилась с радостью, в конце концов именно этим она занималась большую часть своей жизни — наблюдала за детьми, а теперь, к бесконечному своему восторгу, могла находиться среди них.

Когда Саша смотрел на то, как она болтает с детьми, быстро перебирая в воздухе тонкими пальцами, как её улыбка отражается в каждом предмете, что был способен отражать свет, ему приходило в голову, что, возможно, смысл всей его жизни и состоял в том, чтобы эта девушка смогла прорваться в этот мир. Сам он проводил время как во сне, между реальностью и небытием, и удерживать себя на грани стоило огромных усилий. Он должен был постоянно напоминать себе, зачем ему жизнь, которую ему вновь вернут через несколько месяцев.

Коллеги по работе в детском центре, вечно недовольные зарплатой, вечно обманутые начальством и преданные государством смотрели на радостную девушку косо и то и дело презрительно фыркали: «Блаженная!» Их недовольство можно было понять: для Лии их проблемы просто не существовали. Полуголодная жизнь среди детей-инвалидов без возможности позволить себе какие-то дорогие вещи, особенную еду или путешествия всё равно была в тысячу раз лучше не-жизни, которую она вела раньше.

«Ты не блаженная, ты — святая!» — заметив отблеск грусти в её глазах, показал руками Саша и увидел, как сестра снова улыбается.

В четвертый год Лия встретила на улице парня, в которого была влюблена в университете, Никиту. Он нисколько не изменился, только взгляд стал серьезнее да щетина гуще. И вместо «Привет! Ты меня не знаешь, но…» или «Извините, не подскажете, как пройти?..» она поймала его за руку, посмотрела в глаза и сказала:

— Я давно люблю тебя.

У нее попросту не было времени на все эти расшаркивания, срок её пребывания на этой земле заканчивался через полгода, она не собиралась тратить их на сомнения и бесплотные мечты.

— Ты ненормальная, — сказал он и через три месяца женился на ней.

В прошлом году ей пришлось во второй раз покинуть мужа, и Саша, чья семейная жизнь претерпевала те же трудности, мог только молча сочувствовать, наблюдая эти сцены со стороны. Его собственная жена точно так же не понимала причины регулярных отлучек и точно так же изводила себя сомнениями. Иногда он даже думал, что лучше бы Ольге бросить его. Молодая красивая женщина никогда не останется одна, она определенно заслуживает большего, чем полжизни в одиночестве.

Первого января нового года, поднимаясь по лестнице к своей собственной квартире, Лия с замиранием сердца теребила ключи. Она боялась, что муж сменит замок. Всё-таки год без вестей — это очень долго, особенно если этот год не первый и не последний. Но дверь поддалась, и взъерошенный и хмурый, Никита стоял там, где ему и полагалось.

— Я практически уверен, что у тебя есть другой, — вместо приветствия проворчал он, и Лия даже заподозрила, что они с Ольгой дальние родственники. Впрочем, в их положении все люди думают одинаково.

— Ты абсолютно прав, — скидывая с плеча спортивную сумку, ответила она и улыбнулась. — Только не один, а триста шестьдесят пять, так что мне нужен целый год, чтобы встретиться с каждым.

Шутка не разрядила обстановку, Никита покачал головой и вздохнул.