Страница 19 из 25
Парадоксальным образом получается, что государство c «врагами» становится сильнее, поскольку оно мобилизуется вокруг одной цели, оставляя остальные задачи типа благосостояния граждан без внимания. По сути, именно такой была модель советского государства, которому всегда был нужен враг. Если в довоенное время основным врагом был внутренний, то в послевоенное время его место занял враг внешний. Каждый, живший в то время, хорошо помнит карикатуры про «оскал американского империализма» (см., например, об образе врага [21–24] или взгляд c американской стороны [25]).
Холодная война живет внешними врагами, на которых можно проецировать свои собственные страхи и недостатки, что было характерным для обеих стран. Но стоит провозгласить оттепель, как вдруг оказывается, что все на самом деле не так страшно. По крайней мере, не так, как в песне о Родине И. Дунаевского:
Сталин действовал на опережение. Вот ситуация, которую со слов брата Михаила Кольцова, главного редактора «Огонька», рассказал карикатурист Борис Ефимов: «В 1924 году, уже после смерти Ленина, брата вызывал к себе Сталин. Хотя он уже был Генеральным секретарем ЦК, его тогда мало кто знал, и имя его не внушало еще такого ужаса. „Приезжаю в ЦК, – рассказывал Михаил, – поднимаюсь на пятый этаж, в Секретариат, и дверь почему-то открывает сам Сталин. Входим в кабинет, садимся, и вдруг он мне говорит: „Вот что, товарищ Кольцов… „Огонек” – журнал нэплохой, живой, но некоторые члены ЦК замэчают в нем определенный сэрвилизм, считают, что скоро вы будете печатать, по каким клазэтам ходит Троцкий”. Брат немного опешил, потому что Троцкий был тогда еще членом Политбюро, председателем Реввоенсовета… Он стал оправдываться: „Огонек” – журнал массовый, и мы считали своей обязанностью давать очерки о наших руководителях. Опубликовали „День Калинина”, „День Рыкова”, теперь вот „День Троцкого”, а недавно напечатали фотографию окна, через которое бежал товарищ Сталин, когда в подпольную бакинскую типографию нагрянула полиция”. Коба посмотрел на него, подозрительно прищурившись: „Товарищ Кольцов, я пэрэдал вам мнение членов ЦК – учтите в дальнэйшей работе! Всего харошего”» [26].
Как видим, Троцкий еще в силе, но в информационном и виртуальном пространствах Сталин требует, чтобы его не было. Практически он добивается исчезновения Троцкого из социальной памяти заранее – до его физического изгнания.
Анализируя резолюции Сталина на поступавших к нему документах, Леонид Максименков акцентирует, что по поводу репрессий номенклатуры любого уровня все решения принимает лично генсек. И на этом же материале резолюций он дает ответ на вопрос, почему общество разделено на тех, кто рассматривает Сталина как палача, и на тех, кто видит в нем другое.
Л. Максименков пишет: «Альбомы резолюций помогают прояснить один из главных вопросов отечественной истории ХХ века: почему даже сегодня, несмотря на тонны неопровержимых документов о терроре, в массовом сознании существует такой непреодолимый раскол по сталинской теме? Да потому что каждый видит в 37-м то, что хочет. Вы про первую и вторую категорию, а вам – о премьере „Анны Карениной” на сцене МХАТа. Посетив премьеру, Сталин сказал:
– „Анна Каренина” – это очень большой спектакль, подлинная трагедия русской женщины. Это настоящий Толстой, и в этом заслуга режиссуры. Великолепно актерское мастерство артистов Тарасовой и Хмелева.
Правда, сразу после этого арестовывают и расстреливают директора МХАТа Аркадьева. Но к игре артистов, декорациям и освещению претензий не будет. Действительно, 36-й, 37-й, 38-й и далее годы по списку – это не только допросы, аресты, приговоры и расстрелы c ГУЛАГом» [27].
Но он не учитывает фактор того, что позитивное отношение к Сталину «подогревается» самой властью. С одной стороны, это введение Сталина через массовую культуру, о чем много и детально писал Д. Дондурей (см., например, [28]). А с другой, поскольку Великая Отечественная война убрала c пьедестала Октябрьскую революцию как главное символическое событие, то эта смена косвенно все время поднимает и Сталина как главную персону того времени.
Это однотипно тому, как Сталин в свое время поддержал формулу Анастаса Микояна «Сталин – это Ленин сегодня». В результате при такой формулировке любая хвала Ленину косвенно поднимала и Сталина.
Но интересно, что сегодня проявляется тенденция, которая может утащить Сталина c постамента главного героя. Российский Институт социологии зафиксировал существенную смену настроений граждан. Если раньше c 2014 года приоритетом массового сознания были «Державность и военная мощь», то теперь они стали второстепенными. Теперь россияне хотят, чтобы Россия «зарабатывала» статус великой державы не во внешней, а во внутренней политике. Газетный заголовок фиксирует эти мнения как «Благополучие дороже величия». В ситуации Крыма 67 % думали, что «Россия должна быть великой державой c мощными вооруженными силами». Теперь так считают только 49 %, в то время как 51 % уверен, что «Россия должна в первую очередь позаботиться о благосостоянии собственных граждан, а державность и военная мощь второстепенны» (четыре года назад державность была второстепенной для 33 %). Меняется также отношение граждан к контрсанкциям, которые Россия ввела в ответ на санкции западных стран: позитивно к ним относятся 47 % граждан, в 2014 году таких было 60 %» [29].
Советская система всегда ломалась под материальными трудностями, идеологически она оставалась вроде бы сильной, но реальность в этих ситуациях начинала подминать под себя идеологию.
Интересно, что Россия практически в это же время выпустила даже два доклада об изменениях в массовом сознании. Первый – авторства М. Дмитриева, С. Белановского и А. Никольской «Признаки изменения общественных настроений и их возможные последствия» [30]. Здесь выделены три параметра, которые четко отражают неудовлетворенность населения: высокая готовность к переменам, надежда на сильную власть (7 % участников фокус-групп) вытесняется запросом на справедливость (80 % участников), переключение на свой тип контроля, проявляющийся в ослаблении надежды на государство, стремлении рассчитывать на свои собственные силы.
Все это детальное изучение ментальной карты гражданина, которую позволяют создать социологические опросы. Если раньше первые социологи заработали в КГБ, а потом в закрытом отделе института социологии, то сейчас в России власть верит только исследовательскому центру ФСО (в полном наименовании: Служба специальной связи и информации Федеральной службы охраны), возникшему в 2003 году.
Дмитрий Рогозин, заведующий лабораторией методологии социальных исследований РАНХиГС, говорит по этому поводу: «У социологов есть поговорка, что лучший опрос – это допрос, и мы прекрасно знаем, что в тех же США опросные технологии поначалу развивались благодаря заказам военного ведомства. Но все-таки постепенное погружение социологического знания в область военной тайны не может не вызывать беспокойства. Закрытость „социологов в погонах” воспринимается ими самими (а зачастую и многими СМИ) как преимущество – знак качества и элитарности. Но на самом деле это уязвимость, потому что, закрываясь, ты не даешь оценить свою методологию, плодишь ошибки» [31].
Второй доклад и тоже на тему антиэлитных настроений исходит от холдинга Минченко-консалтинг, авторами которого являются Е. Минченко и др. [32]. Приведем два вывода еще и из этого доклада:
«Социально-политическая ситуация чаще всего оценивается как застой, причем c отрицательным содержанием. Существующее положение дел описывается не как стабильность (когда речь идет о застое брежневского времени), а как стагнация»;
«В сложившейся ситуации усиливаются две основных тенденции: рост социальной апатии, c одной стороны, и попытка выразить свое негативное отношение к происходящему на выборах, c другой».