Страница 9 из 19
Сегодняшний главный зритель кино Голливуда – это молодежь. Именно поэтому кинопродюсеры взялись за экранизацию комиксов из прошлого, которые уже один раз завоевали популярность, поэтому являются виртуальным продуктом, прошедшим апробацию аудиторией.
В 2015 году молодежной аудиторией Голливуда были 12–17-летние, в 2016 – 18–24-летние [1]. Последние составляют 10 % населения, но покупают 16 % билетов. Они за год посмотрели шесть с половиной фильмов. В 2016 году 12–17-летние составляли 13 % населения и купили 24 % билетов, 25–39-летние – 8 % населения и 21 % билетов. То есть их киноактивность интересна для продюсеров.
Одиннадцать процентов населения США и Канады в 2016 году ходили в кино один раз в месяц или чаще. [2]. По всем категориям фильмов также дается разделение на женскую и мужскую аудиторию в процентах. Но в каждом случае преобладание той или иной аудитории над другой не столь значительно. Женщины составляют 52 % посетителей кино и 50 % покупателей билетов; 24 % топовых фильмов 2016 года посвящены женщинам.
Как говорится в отчете за 2017 год, кинотеатры собирают больше людей, чем вместе взятые все тематические парки и спортивные состязания – бейсбол, баскетбол, хоккей, футбол [3]. По США и Канаде 76 % населения посещает кино, 24 % – нет. В этих же странах три четверти жителей или 263 млн хоть один раз сходили в кино в 2017 году (см. анализ российской киноаудитории от ВЦИОМ [4]).
Кстати, этот же точечный подход реализуется еще в двух областях, связанных созданием кино. Это диверсификация как героев, так и работающих в кинопроизводстве [5]. Сорок процентов населения принадлежат к этническим меньшинствам, но в ближайшие десятилетия они станут большинством. И разнообразное население требует такого же разнообразного контента.
Плюс к этому создаются формулы построения сюжета, несущего коммерческий успех. Это сделано как для книжных бестселлеров, так и для кино, где есть свой вариант успешного продукта, называемый блокбастерами. Алгоритмический подход к анализу зрительского поведения используется в «Нетфликсе», что позволяет увидеть, в какой именно точке интересная работа была проведена по выявлению фильмов, в наибольшей степени повлиявших на другие фильмы [6–8]. Здесь отказались от идеи числа проданных билетов как самой главной, а рассмотрели большее число факторов влияния.
Важность знания своей аудитории состоит не только в достижении коммерческого успеха, но есть и вторая цель – идеологическая. Если в случае американского кино она может быть вторичной по отношению к цели коммерческой, то в случае российского телевидения она принципиально первична.
Кстати, все выступают против фейков по той причине, что они контридеологичны, противоречат доминирующей идеологии, хотя соответствуют идеологии популистской. В этом случае мы не говорим о правде/неправде, а о том, что они рисуют контркартину действительности. И делают это столь удачно, что побеждают официальную версию.
Есть картины мира стратегические, которые не меняются очень долгий период. Это, к примеру, сказки, они созданы 6–8 тысяч лет назад. И с тех пор сказку о Красной Шапочке повторяют всем новым поколениям детей, обучая их опасности контактов с «чужими».
Мифологические образы постепенно тоже оказываются подверженными определенным трансформациям. Можно вспомнить парадоксальный переход от центральности добрых героев к злым, когда появилась добрая Баба Яга, когда мы начинаем сочувствовать Волку, который никак не может поймать Зайца.
Нина Спутницкая увидела еще и такие трансформации: «Официальный дискурс в советские времена предпочитал апеллировать к образу медведя, а серый хищник имел исключительно отрицательные коннотации: уголовник, носитель хаоса. Даже в оттепельное время он представал в облике хиппаря и алкоголика, демонстрировал неконтролируемые приступы агрессии и навязчивые фобии, связанные с зайцем (серия о „Маугли”, добротная экранизация, следовала букве источника, а „Волк и теленок” Михаила Каменецкого по сценарию Михаила Липскерова – исключение, подтверждающее правило). Однако мифологема волк-пес весьма эффективно использовалась тем же официальным дискурсом до советского периода. Песья голова на седлах опричников означала собачью преданность, передвижение отрядами по дорогам во исполнение царского указа ассоциировалось с волчьей стаей. Заметим, отношение к собаке-волку в определенной мере маркирует отношение художника к официальному дискурсу. Достаточно вспомнить резко отрицательное отношение Сергея Эйзенштейна к опричнине, продемонстрированное в „Иване Грозном”. Сегодня в России мифологема волка-пса снова актуальна. Официальная культура обратилась к ней как к символу стайного поведения и рабской преданности. Сама за себя говорит группа байкеров „Ночные волки” и патронаж их действующим президентом. Контаминация с опричниной здесь очевидна, а волк становится как бы семейным тотемом, волшебным помощником власти. Интерес к хищнику согласуется с монархическими амбициями, ведь волк, в отличие от медведя, не содержит прямых ассоциаций с Россией. Реабилитация волчьей темы в современной российской культуре находит себя и в анимации. Актуализация этого персонажа (франшиза „Иван Царевич и Серый Волк”, „Савва. Сердце воина”) и его вариаций из семейства млекопитающих отряда хищных (рисованные песики из проектов „Белка и Стрелка”, „Барбоскины”) есть своего рода реакция массовой культуры на инициативы правящей элиты. Хотя собака выступала и в советское время своего рода дублером медвежьего символа. Тем более тому были известные основания: достаточно вспомнить мотив собаки в космосе, когда она представляла и советского человека, и человечество вообще. Но „серый” не был ни медиатором, ни модератором, гладиатором он тоже не был. Однако сегодня „носитель антигосударственных начал” меняет статус» [9].
В нашей голове мир никогда не бывает хаотичным. Все в нем имеет начало и конец, множество причинно-следственных связей. Никто не хочет жить с хаосом в голове. Даже конспирологическая картина мира лучше, чем отсутствие какой-то картины мира вообще. Введение новых причинно-следственных связей, нарушающих уже выстроенные, массовое сознание воспринимает как опасность, отсюда внимание к такому явлению, как культурные войны (см., например, оценку Западом мультфильма «Маша и Медведь» [10], а также российскую реакцию на это [11]).
Есть картины мира более короткого периода, например, советская картина мира, которая удерживалась в течение 70 лет. Но и она вобрала в себя много дореволюционных характеристик и во многом продолжает жизнь и сегодня. Лучшее из советской культуры вполне живо и сейчас. Изменился и тип потребления культурного продукта. Постепенно человечество теряет способность слушать и читать, концентрируясь именно на чем-то одном, а не занимаясь чем-то другим заодно. Массовая культура хороша тем, что дает возможность делать несколько дел сразу.
В принципе интересен феномен классической культуры. Да, она создавалась немногими и для немногих. Однако ею могут пользоваться следующие поколения, тем самым охват аудитории увеличивается. Массовая культура рассчитана в основном на потребление сегодня и сейчас, причем всеми, но она слабо транслируется в будущее. Свойственное ей упрощение становится тормозом для трансляции в другие времена, поскольку там также могут создавать такие же произведения из-за их простоты.
Фейки – это определенный аналог массовой культуры, которая тоже максимально ориентирована на потребителя. Правда, фейки мимикрируют под рядового человека как своего автора. Информационную войну выигрывают фейки, создаваемые и распространяемые индустриально, поскольку они используют массовый ресурс для своего распространения – самих пользователей.
Даниил Дондурей активно исследовал управляемое создание картины мира для россиян. Телевизионщиков, занятых этим, он даже называл «смысловиками» по аналогии с другой важной когортой российского общества – силовиками.
Отсюда можно сделать следующий вывод: если силовики удерживают нужную картину мира, пользуясь инструментарием физического пространства, например, борьбой с протестами, то смысловики сами создают активно внедряемую модель мира, чтобы не допустить альтернативы уже не в физическом, а в информационном и виртуальном пространствах.