Сила обстоятельств

Мои телодвижения не остались незамеченными.

– Лежи спокойно, – посоветовал женский голос. – Тебе нельзя шевелиться.

Со слухом творилось неладное… Казалось, слова пробиваются сквозь вату, набитую в уши. Однако я понял, обладательница голоса была в юных годах и говорила с произношением, не характерным для Верхней Луайры. К тому же она упорно не желала попадаться мне на глаза: стояла за изголовьем, вне поля зрения, оттуда и донеслись ее слова.

Попробовал заговорить сам. Не сразу, но язык и губы пришли в движение:

– Где мы?

– Шермезон, фригольд Шермезон.

Она произносила слова мягко, слегка растягивая гласные: «Ше-э-эр», – я попытался вспомнить, где слышал такой акцент, и не вспомнил.

В Шермезоне мне как-то не случилось побывать за те четыре месяца, что я провел в здешних краях, но название показалось знакомым, – кажется, в каком-то застольном разговоре упоминалась судебная тяжба между дальними родственниками умершего и бездетного хозяина фригольда, закончившаяся тем, что владение выставили на торги. Значит, кто-то выкупил…

Попытка спросить что-нибудь еще была немедленно пресечена:

– Говорить тебе тоже нельзя. Сейчас я дам лекарство, ты его выпьешь и снова уснешь. Бабушка сказала, что тебе нужен сон и ничего больше.

Ну, раз сама бабушка сказала… Старушка, кем бы она ни была, права: не умер до сих пор, – значит, выкарабкаюсь. Спать и не мешать исцеляющим заклятиям делать свое дело, – лучшее, что можно придумать.

Я почувствовал, как бабушкина внучка что-то делает с моей подушкой, верхняя часть тела пришла в наклонное положение, – теперь, кроме стены, я мог видеть и спинку кровати…

Потом в поле зрения появилась рука со стаканом синего непрозрачного стекла. Кисть тоненькая, на пальцах ни единого колечка, даже самого простенького… Действительно совсем девчонка? Или девушка хрупкого сложения? Вывернуть голову и разглядеть сиделку не удалось, заменявший шею шарнир окончательно заржавел.

– Пей.

Стакан придвинулся к губам, аромат от него шел сильный, терпкий, незнакомый… Такими непрозрачными емкостями, кстати, обожают пользоваться отравители. И шлюхи, дурманящие клиентов, а затем исчезающие с их кошельками. Мысль была дурная, хотели бы меня здесь прикончить – сделали бы это раньше и без лишней возни, да и не подействует на меня ни одна отрава, известная святым сестрам. Но все же в их знаниях о ядах могли быть пробелы, отравители на редкость изобретательны, а у меня давняя привычка ничего не принимать из чужих рук без проверки, – и я чуть помедлил, прежде чем сделать первый крохотный глоток.

– Пей до дна, там не много. И сразу уснешь.

Я не послушался, перекатывая во рту толику жидкости и ожидая, что правый глазной зуб пронзит короткая болезненная вспышка. Боль не появилась, – ничего, способного повредить жизни и здоровью, напиток не содержал: ни химии, ни магии. Отбросив сомнения, в два глотка я опустошил стакан.

Действие оказалось почти мгновенным. Благостная сонливость наползла, окутала со всех сторон, заставила опустить веки… Уже на грани сна и яви я почувствовал, как что-то мягкое (тряпка?) коснулось моего подбородка, отирая попавшую туда каплю лекарства. Буквально заставил себя рывком поднять веки, – и наконец-таки узрел сиделку.

Ох…

Она не была человеком.

Прежде чем окончательно уйти в беспамятство, я понял одно: выбраться живым из фригольда Шермезон мне едва ли позволят… Не знаю, зачем его новым владельцам нужно меня лечить и выхаживать, но о добрых чувствах к найденному в лесу и истекающему кровью человеку речь не идет. Неоткуда им взяться, добрым чувствам. Слишком много их собратьев я прикончил своей рукой, и убитым еще повезло, – в сравнении с теми, кто отправился с моей помощью в подвалы к святым сестрам, а потом на площадь – на поленницу с высящимся над ней столбом.

В общем, провалился обратно в темноту я с большим сомнением, что когда-нибудь и что-нибудь еще увижу.

Мою сиделку звали Дейра и я решил ее не убивать.

Прошло еще три дня. Вернее, мне казалось, что прошло именно столько с тех пор, как я впервые открыл глаза в Шермезоне, – и силы восстановились достаточно, чтобы попытаться отсюда выбраться… Я считал, что восстановились достаточно, а так оно или нет, жизнь покажет.

В любом случае дальше прикидывать обессилевшим и неспособным подняться на ноги, – рискованно. Старуха в черном (бабушка Дейры? она не представлялась и при мне говорила лишь на своем языке) показалась достаточно сведущей в знахарском ремесле, чтобы распознать обман. Тела людей и мранов устроены слишком похоже, и надеяться, что старая карга умеет врачевать лишь своих, не приходится.

Да, и она, и ее внучка, и все нынешние насельники фригольда Шермезон были мранами. Или, как их зовут за Проливом, – вэйри. Любопытно, что последнее название происходит от того же беонийского корня, что и вэйверы. Так что мое приключение началось в пещере вэйверов, а завершилось в логове вэйри. Забавная игра слов… Но у меня не вызывает даже слабой улыбки.

В бытность Алым плащом, разумеется, мне многократно доводилось бывать в жилищах мранов, причем отнюдь не в роли желанного гостя. Но тогда-то я был вооружен и полон сил, а рядом находились боевые товарищи, готовые прикрыть спину, и святые сестры, готовые пустить в ход самые убийственные заклятия, – и пускавшие.

Но тех бойцов Инквизиции, кто попадался в лапы мранов в одиночку, потом находили, – если вообще находили, – в таком виде, что даже у людей бывалых пропадал сон и аппетит, и оставалось лишь жгучее желание мести… А за меня, оставившего службу десять лет назад, даже мстить будет некому.

Странное поведение вилланов теперь не казалось странным. Они не бросали сраженного заклятием и ограбленного человека умирать в лесу, – к чему лишний риск, вдруг кто-нибудь найдет и вылечит? Нет, они отдали меня в лапы злейшим врагам, еще и не бесплатно, наверное. Вэйри считают родство весьма скрупулезно, до двадцатых степеней включительно, – даю голову на отсечение, что среди убитых мной или отправленных с моей помощью на костер есть родственники здешних фригольдеров…

Так что отсеченная голова – более чем удачный финал для истории, куда я влетел. Но, боюсь, так легко и просто не отделаюсь. Смерть суждена куда более изощренная и мучительная, – для нее-то меня и лечат, и выхаживают, полутруп особо не помучаешь…

Надо уходить – как только мраны поймут, что я достаточно оклемался, условия содержания станут менее комфортными. Живо переселят в подвал, на соломенную подстилку, да еще прикуют цепью к стене.

…Приняв утреннее лекарство, я лишь изобразил здоровый сон, – а на деле стал ждать, когда Дейра тоже задремлет. Даже тех мранов, что полностью перешли на дневной образ жизни, утром клонит в сон, природу не обманешь.

Нехитрый расчет оправдался. Я не видел юную вэйри – ее кресло стояло так, чтобы не попадать в поле зрения лежащего на кровати, – но прекрасно определял по звукам, чем она занята. Слух мой, обостренный заклятием святых сестер, полностью восстановился. Зрение тоже пришло в порядок, позволяя разглядеть самые крохотные пятнышки и трещинки на потолке, – а три дня назад он казался ровной однотонной поверхностью. А насколько восстановились прочие мои навыки… скоро проверю.

Сначала она читала. Но звук переворачиваемых страниц раздавался все реже и реже… Потом книга с легким шлепком опустилась на пол, дыхание Дейры стало ровным и глубоким. Выждав еще пару минут, я решил: пора!

Откинул одеяло, сел на кровати, стараясь делать все бесшумно, и пока получалось. Посмотрел на Дейру – спит, с ногами забравшись в огромное кресло. И пусть спит. Причинять ей вред не хотелось. Что бы ни творили ее собратья с моими сослуживцами, что бы ни планировали сотворить со мной здесь, но от девчонки я ничего плохого не видел. Надеюсь, и она от меня не увидит. Если не проснется не вовремя. Тогда придется заставить ее замолчать наиболее щадящим способом.

Поднялся на ноги, опять-таки бесшумно. Все мое одеяние состояло из льняной рубахи до колен – не моей, разумеется, полученной от щедрот фригольдеров. Обуви не было вообще никакой, зачем она лежачему больному…