Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 12

– Журналисты могут приходить в любое время, – сказал Каспар, хотя и понимал, что его тут же переведут в другое место, как только его фотография будет опубликована во всех газетах. Потому что известные пациенты, которые находились в клинике Тойфельсберг из-за проблем с наркотиками или депрессией, придавали большое значение анонимности и покою. Что не сочеталось с фоторепортерами перед главным входом.

– Хорошо, я выясню. Правда, есть еще кое-что… – София отвела взгляд.

– Что?

– Когда начнется вся эта шумиха в СМИ, я больше не смогу быть с вами. С завтрашнего дня Расфельд будет заниматься вами лично.

Каспар немного подумал, потом улыбнулся:

– Конечно, я понимаю. Желаю вам веселого Рождества, София.

Она взглянула на него и печально помотала головой:

– Нет. Это не из-за праздников. Сегодня мой последний день.

– Угу.

– Я увольняюсь.

– Ой.

Неожиданно он почувствовал себя слабоумным, который не может говорить полными предложениями. Значит, вот почему она могла спокойно игнорировать указания главврача. Она хотела его оставить.

– Можно спросить почему?

– Нет, пожалуйста, не надо, – сказала она и пожала ему руку, что сделало все еще хуже.

Лишь сейчас он осознал, что она была единственной причиной, почему он давно уже не собрал свои вещи и в одиночку не отправился на поиски своей идентичности. За несколько сеансов София стала чем-то вроде якоря в океане его сознания. И вот теперь она хотела обрубить трос.

– Это связано с профессором Расфельдом? – спросил Каспар, хотя знал, что таким вопросом нарушал отношения терапевта и пациента и вторгался в личную сферу.

– Нет, нет.

Она убрала фотографию девочки в папку и присела за маленький секретер под мансардным окном.

– Ну, тогда… – Сделав последние записи, София с тихим вздохом захлопнула папку и встала. Каспар чувствовал ее неуверенность, когда она сомневалась, протянуть ему руку или обнять на прощание. Она смущенно теребила указательный палец правой руки, потом сделала шаг в сторону, и ее взгляд задержался на его ночном столике. – Но вы должны пообещать мне, что будете регулярно применять глазные капли, даже если с завтрашнего дня я не буду вас контролировать, хорошо?

Она взяла маленький пластиковый пузырек и потрясла его. Каспар носил контактные линзы. Когда его нашли, линзы были приклеены к его зрачкам, как засохшие жвачки, – помимо переохлаждения, еще один признак того, что он пролежал на улице длительное время.

– Думаю, они мне больше не нужны, – запротестовал он.

– Еще как, это как с мазями. Нельзя прекращать лечение лишь потому, что зуд утих.

София похлопала по краю кровати, и он послушно присел рядом с ней.

Каспар находился на уважительном расстоянии, но она сама подвинулась к нему. Теперь он избегал ее взгляда. Со своего второго рождения несколько дней назад он еще не привык к тому чужаку, который отражался в ее глазах.

– Как вы считаете, девочка на фотографии моя дочь? – спросил он, пока София скручивала крышку с пузырька глазных капель. – Девочка вообще похожа на меня?

Она ненадолго задержала дыхание и потом вздохнула.

– В вашем возрасте сложно сказать.

Каспар почувствовал ее старание не лишать его ни первого воспоминания, ни последней надежды.

– Я не знаю, что и думать. Каждый мечтает о таком милом ребенке. Но мысль о том, что малышка сейчас ждет своего отца, разрывает мне, как матери, сердце.

Он взглянул на ее руки.

– Вам, как матери? – Он не заметил обручального кольца. Единственное украшение, которое она носила, – это изящная цепочка с перламутровой подвеской на ее тонкой шее.

– Ну, скажем так, я претендовала на эту роль для Мари и с треском провалилась. – В ее голосе послышались грустные нотки, которые он время от времени замечал и во время их сеансов. Но еще никогда они не звучали так явно.

– Я слишком много работала и забросила свою дочь. Поэтому он так легко смог отобрать ее у меня.

«Вот, значит, как, – подумал Каспар. – Поэтому я чувствую такую связь с ней. У нас есть нечто общее».

– Кто ее у вас отобрал? – мягко спросил он.

– Мой бывший муж. Он не дает мне общаться с Мари.

– Как? – Он прикусил губу, но было уже слишком поздно. Его короткий вопрос был слишком требовательным и напомнил ей о том, что у него нет никакого права лезть в ее личную жизнь.

– Скажем так, у него есть свои методы, – коротко ответила она и провела рукавом по щеке. – А, проклятье. – Она прочистила горло. – Я все-таки проговорилась.

– Мы можем поговорить об этом, – попытался он еще раз.

София вытащила пипетку.

– Нет. Ошибки разговорами не исправить. Нужно действовать. Поэтому я увольняюсь. Чтобы подготовиться.

– Что вы задумали?

– Я буду бороться. Скоро у меня важный судебный процесс. Держите за меня кулаки.

– Обязательно. – Каспар ободряюще кивнул ей. – Кто знает, может, я окажусь адвокатом по семейным делам? – Он засмеялся. – Тогда я смогу отблагодарить вас за хорошее лечение.

– Да, кто знает. – Она печально улыбнулась. – А сейчас запрокиньте, пожалуйста, голову.

Он послушался. София наклонилась к нему, прядка снова выбилась у нее из-за уха, и Каспар надеялся, что она нежно погладит его, как это уже давно делали ее мягкие духи.

«Еще никогда мы не были так близко друг к другу, как сейчас», – подумал Каспар, когда София зафиксировала его взглядом, а на конце пипетки собралась первая капля.

В этот момент Мистер Эд почуял опасность. Пес подскочил, перепрыгнул через кровать и стал лаять на откинутое окно. Инстинкты предупредили его раньше, чем это сделали звуковые волны. Теперь и они это услышали – звук разлетающегося вдребезги стекла. Следом металлический визг. А потом, на одно ужасное мгновение, Каспару показалось, что на подъездной дорожке что-то живое разорвало на две части.

18:31

Он не знал, последовать ли за Софией, которая поспешно покинула его комнату вместе с Мистером Эдом на поводке. Там снаружи что-то произошло. Вероятно, несчастный случай.

Он вплотную подошел к мансардному окну, но отсюда, сверху, было ничего не разглядеть. Днем с верхнего этажа виллы открывался изумительный вид на лесной заповедник, который тянулся до самых границ фешенебельных кварталов с виллами. Темнота и мокрый снег уже давно поглотили серый зимний день, и от этого неестественный источник света казался еще более угрожающим: красно-голубые мигалки вспыхивали с регулярной периодичностью между обледеневшими хвойными деревьями, которые окаймляли изогнутую дорогу из долины наверх, к входу в клинику Тойфельсберг.

Каспар открыл окно и высунулся наружу. Мокрый снег усилился. Где-то неподалеку раздавался монотонный рокот, затем четырьмя этажами ниже открылась тяжелая дверь и на улицу вышли двое мужчин.

– Вы видели, что случилось? – услышал он руководителя клиники. Расфельд стоял за пределами тусклого света входного фонаря, но его легко было узнать по хриплому голосу.

– Нет, у меня был перерыв, – ответил Бахман. – Я пошел в библиотеку. Вы сами знаете. Отнес книгу по риторике, которую вы мне посоветовали.

«Риторика?» – удивился Каспар.

Обычно консьерж клиники при любой возможности пытался подбодрить пациентов какой-нибудь дурацкой шуткой. Сейчас, в присутствии Расфельда, он держался как неуверенный школьник, который опоздал на урок без объяснительной записки от родителей.

– Чертова гололедица, – грубо буркнул профессор. – Кто-нибудь ранен?

– Сложно сказать. Эта штука лежит поперек подъездной дороги. На камерах видеонаблюдения не все можно разобрать.

Ветер запустил в комнату рой влажных снежинок, и Каспар ничего больше не мог разглядеть.

– И как нам теперь туда спуститься?

В этот момент окно с громким стуком захлопнулось перед его носом.

Каспар обернулся и увидел, что в его палате стоит Линус. На лице музыканта отражались одновременно испуг, удивление и любопытство, словно он сейчас выяснил, что обладает телекинетическими силами и может закрывать окна.