Страница 6 из 147
- И все-таки обижать ее не буду! - твердо решил он, ступив на крыльцо, и вздрогнул, будто испугавшись неожиданного звона шпор на собственных сапогах.
В комнате за столом сидели на дубовых скамейках женщины: у стены Матрена в бархатной корсетке, сбоку - Мелашка Семениха, прозванная по отцу Полтораколена, а по мужу - Пушкарихой.
Молодица поспешно поднялась со скамьи, чтобы поклониться всеми уважаемому хозяину дома и владельцу субботовского хутора. От Хмельницкого не ускользнуло, что его неожиданное появление смутило жену, на полуслове прервавшую разговор с Мелашкой. Когда же, окинув взглядом комнату, Михайло увидел в обществе женщин и Зиновия, он безошибочно определил, о чем здесь шла речь. У него не было сомнений в том, что Зиновий рассказал женщинам об убийстве полковника коронных войск, приехавшего пересмотреть реестр казаков чигиринского полка в связи с прошлогодним морским походом. И тут же в его голове мелькнула мысль, что именно здесь, в Субботове, созрел план этого злодеяния. Ведь Пушкариха принимала у себя кобзарей и отдала им в поводыри своего сына.
- Прошу уважаемых женщин простить мне, что я своим вторжением, как видно, помешал вашей приятной беседе. Зиновий, вижу, тоже до сих пор не спит?.. - произнес Хмельницкий, сдерживая свое недовольство тем, что жена принимала у себя в доме эту смелую казачку.
- Зиновий рассказал нам, Михайло, о том, что случилось в Чигирине, спокойно ответила Матрена, продолжая сидеть.
- Весть-то, уважаемый хозяин, страшная, ведь мое дитятко этим казакам глаза заменяет, - тихо произнесла Мелашка. - Сыночка до сих пор нет дома...
- Наверное, старика, второго кобзаря, где-нибудь припрятывает от королевского правосудия, - внешне спокойно произнес хозяин. - Но закон есть закон, матушка. Хотя я и уважаю чувства матери, однако... Придется, отдать вашего мальца в руки правосудия.
Услышав это, Зиновий вдруг решительно подошел к отцу. Постоял какое-то мгновение, окинув взглядом недовольного отца, потом прижался к нему и по-детски стал ласкаться.
- Не нужно его трогать, не нужно, батя! - умолял он.
От отца еще пахло степью, дорожной пылью и конским потом. На правой руке до сих пор болталась нагайка.
Хмельницкий обеими руками резко отстранил от себя сына. И поступил он так не только потому, что сдерживал себя в присутствии жены да чужой женщины, пусть и простой казачки. В нем будто боролись два человека: властолюбивый коронный урядник и хороший семьянин, любивший и уважавший жену, не чаявший души в сыне. Хотя он и возмутился, застав у себя дома Пушкариху, обсуждавшую с Матреной и сыном сегодняшнее событие, однако сдержался. И теперь он не стал бранить Зиновия, а только отвел от себя. Затем, указывая на дверь соседней комнаты, сказал:
- Иди, Зиновий, спать. Непристойно мальчику слушать женскую болтовню. Иди...
Мелашка как стояла, склонившись перед хозяином дома, так и застыла. А когда до ее слуха донеслись слова "женскую болтовню", ее плечи, охваченные поношенной каниклотовой корсеткой, вздрогнули.
- Уважаемый пан, называя наш разговор болтовней, оскорбляет убитую горем мать, пришедшую за советом к доброй хозяйке. Ведь у вас тоже есть дитя...
- Прошу прощения, но пани казачке следовало бы посоветоваться раньше, до того, как ее малолетний сын совершил проступок. Теперь речь идет о наказании его, а может быть, и родителей.
- Пускай бы уж родителей судили... - тихо произнесла Матрена, медленно поднимая глаза на мужа. - Зачем же преследовать ребенка, сына пани Мелашки?
Хмельницкий уловил в словах жены упрек в бессердечности, особенно ощутимой еще и потому, что разговор происходил дома, в неслужебной обстановке.
- Возможно, ты права, моя милая, - ответил Хмельницкий, смущенно разводя руками. - Но отец этого мальчугана, не испросив нашего разрешения, присоединился к таким же гультяям [бездельникам (укр.)], как и он сам, и ушел к русскому Болотникову, подозрительному, сказывают люди, человеку, а мать отдала свое малолетнее дитя в поводыри злодеям наливайковцам, должно быть хорошо зная, кто такой Богун... За такое непослушание наказывают.
Мелашка в это время выпрямилась и гордо прошла мимо хозяина дома, направляясь к выходу. Но Зиновий еще не ушел в свою опочивальню. Услышав слова отца, он остановился на пороге соседней комнаты, потом обернулся и совсем непривычным в этом доме тоном властно воскликнул:
- Батя!
И опрометью бросился к Мелашке, протягивая к ней руки. Остановил ее, а сам подошел к отцу и посмотрел на него так, словно хотел заглянуть ему в душу.
- Так не может говорить мой отец, изо дня в день учивший меня быть справедливым к людям!.. Батя! - воскликнул Зиновий, смело подходя к отцу. В этом движении выразились отчаяние мальчика и в то же время решительность. - Тогда наказывайте меня, своего сына Зиновия! Я узнал от кобзарей и чигиринских казаков, что Наливайко был богатырем украинского народа!.. Да! Ну так тащите и меня на дыбу, посадите на кол, потому что я тоже прошу вас пощадить Мартынка!
- Сумасбродный мальчишка!.. - произнес взволнованный отец, с трудом сдерживая гнев.
- Нет, не сумасбродный, Михайло, а ведь в самом деле ребенок столько насмотрелся за время твоей службы... Не раз говорила тебе, не бери его с собой в Чигирин, когда едешь по служебным делам... Успокойся, Зинько, отец не допустит, чтобы судили маленького Мартынка.
- Не допустите, батя? И кобзаря не позволите казнить? Он отомстил за измену, за Наливайко! Не позволите?.. - И Зиновий не то вопросительно, не то со страхом посмотрел на мать. "Не сердись на меня, - говорили его глаза, - я не выдам тебя, мою родную. Но... и не буду молчать, пусть отец почувствует свою ошибку..."
Хмельницкий, ошеломленный словами сына, попятился к столу. Он растерялся: ведь в доме находилась чужая, посторонняя женщина! Михайло не знал, как поступить, и впервые в семейной ссоре потерял власть над собой. На какое-то неуловимое мгновение он забыл о том, что находится дома, а не на службе, что перед ним стоит любимый сын, а не какой-то разбойник. Вдруг плеть взметнулась вверх и со свистом разрезала воздух. Но в тот момент, когда он замахнулся, Мелашка подскочила к Зиновию и закрыла его, приняв удар на себя. Нагайка с силой полоснула Мелашку по спине, ее поношенная корсетка лопнула, и на белой полотняной сорочке проступил протянувшийся через всю спину след. Она ухватилась за плеть, снова взметнувшуюся над ее головой. Так и застыли они, Мелашка и Хмельницкий, вместе держась за приподнятую для удара плеть.