Страница 29 из 147
- Сагайдачный, Петро Конашевич, уже в старшинской охране у Олевченко? с возмущением переспросил Яцко. - Мы считали его куда умнее. Зачем понадобилось плестись ему за Олевченко? Казак он грамотный... Во время Ливонского похода, который возглавлял Самойло Кишка, встретились мы с ним. Тогда, помню, наш Конашевич еще молодым сотником был...
- Погоди, Яцко, не об этом речь, - перебил его Болотников. - Мы должны разобраться в причинах нашего опасного поражения. Вот Ляпунов будто стоял на нашей стороне, а нынче переметнулся к Шуйскому...
- Истома Пашков тоже отправил своих послов к Шуйским, помириться с ними хочет! - крикнул сзади Тимоха.
- Этого не может быть!
- Нет, это верно, ватаман. Во время боя, когда нам было тяжело, я посылал к Истоме гонцов.
- Ну?
- Посмеялись над ними, с тем и вернулись. Кабы не брат Яцко со своими казаками, проклятый князь Скопин-Шуйский был бы уже здесь, пришел бы по нашим трупам.
И вдруг сразу все заговорили, заспорили, перебивая друг друга. Казалось, будто никто никого и не слушал, все размахивали руками, даже саблями. Обычно так в конце концов и вырабатывалось единое мнение.
- Хочу я всем и тебе, ватаман наш, слово молвить! - перекричал всех Тимоха. - Верю, что ватаман наш Ивашка Саевич виделся с царевичем Димитрием, присягал ему, - это так. И также поверил тому, что царевич учился в вотчине Вишневецкого, опирается на украинские полки. А уверен ли ты, Саевич, что это тот самый Димитрий, которого мы уже однажды сажали на престол в Москве? Яцко правильно рассуждает: польские шляхтичи заодно с их королем, а вместе с ними и украинские паны - это очень хитрое и коварное племя. Земля слухом полна, что Борис Годунов все-таки убил царевича.
- Говорят также и о том, что он убежал, учился в Гоще...
- Пускай будет и так, - продолжал Тимоха. - Поверю и я, что наш царевич убежал в Гощу, учился там, короновался с царицей Мариной... Девять дней была она царицей при муже... И вот взбунтовались бояре - вольно им верить или не верить в какого-то помазанника божьего - и согнали с престола вновь коронованного царевича. Очевидцы уверяют, что и этого, чудом спасшегося шляхетского зятя Димитрия бояре убили под стенами Кремля... Таким образом, и свободы, на десятилетие дарованные гощинским царевичем Комарницкой волости и Путивлю, ныне отменены. Если бы царевич был жив, так и дарованные им привилегии тоже не отняли бы...
Болотников ходил между атаманами, несколько раз пытался что-то сказать, остановить возбужденного Тимоху, правдивые и горячие слова которого заставили и его призадуматься. И он наконец прервал его, спросив:
- Тимоха, ты... на чью мельницу воду льешь? То же самое писалось в льстивых письмах Шуйского, это все злые наветы! Царевич жив, я сам его видел, не в этом дело... А привилегии... Верно говорил здесь Яцко, что ожидать их от царей нам нечего, а самим...
- Прости, ватаман честной, но...
- Но?
- Ты видел живого Димитрия, не зная того, убитого, который уже сидел на московском престоле! А мы все, мои дорогие братья, не видели ни первого, ни второго... да их, получается, было уже три. И среди нас нет никого, кто видел бы первого царевича, замученного Годуновым... Люди добрые! А может, я, Тимоха из Рязанщины, и есть тот первый царевич Димитрий. А может быть, вот... Яцко вырвался из хищных когтей Годунова, убежал, скажем, не в Гощу, к вельможам Вишневецкому или Сандомирскому, чтобы потом из рук католиков принять православный престол, окатоличить Москву, - а в Остер, в Чигирин убежал, к свободным казакам и стал называться Яцком... И что же? Пусть царевичи спасают себе жизнь, а мы поднялись отстаивать права людей русских.
- Верно, Тимоха! Никто этого царевича не видел, а монахи уже целых десять лет молятся о спасении души убиенного.
- Я видел...
- Кого?! - воскликнули все в один голос, устремив взоры на Семена Пушкаря.
Семен вышел вперед, поближе к рязанцу, и махнул шапкой куда-то в сторону.
- Видел я этого царевича, которого мы с донскими казаками сажали уже однажды на московский престол, - заговорил Семен, глядя на Болотникова. Я, брат Саевич, слыхал обещания царевича в Путивле, видел и сопровождал молодую царицу Марину в Москву.
Болотников стремительно подошел к Семену. Присутствующие расступились, давая проход своему старшому. Он положил руку на могучее плечо Пушкаря, дружелюбно посмотрел ему в глаза, будто желая получше разглядеть человека, который хвастался своим знакомством с царевичем Димитрием и с царицей Мариной.
- Видел? - переспросил он, желая, чтобы казак еще раз подтвердил свои слова.
- Да, атаман. Видел! И слышал его речь, - уверенно ответил Семен.
- Не забыл? Узнал бы его и сейчас? Ведь это было не вчера.
- Такие вещи не забываются, Иван Саевич. Не забыл ни молодого лица, ни голоса царевича, - подтвердил Пушкарь.
На какое-то мгновение оба умолкли. В комнате воцарилась такая тишина, что казалось, даже чьи-нибудь мысли можно услышать. Потом Болотников, задумавшись, подошел к столу и, не садясь, тихо обратился к присутствующим:
- Братья мои, славные рыцари... - В голосе атамана звучали грустные нотки. - Наше славное товарищество! При других обстоятельствах в словах Тимохи можно было бы видеть измену нашему народному делу. Наверное, не так просто было и ему, одному из наших мужественных атаманов рати народной, спрашивать о том, "знает ли наш холоп-ратник, за что он бьется, воюя за Москву". Начинали мы свое восстание против вельмож-бояр, а брат Яцко утверждает, что мы оказались в союзе с польской шляхтой, которая разгромила восставший украинский народ, казнила Наливайко и его соратников и решила нынче покорить православных людей, нашу Русь, так же, как и Украину... Мы воюем против шуйских бояр, а чужеземцы воспользовались этим и тоже двинулись на Москву, чтобы захватить для их короля Сигизмунда наше родное московское царство. Да, так оно и есть... можем мы оказаться союзниками врагов России. Положение наше такое, что хуже не придумаешь. Простой ратник раскусил это лучше нас. Он не хочет быть в союзе с королем и польской шляхтой. Вот в чем причина нашего поражения под Москвой, на Пахре, возле Коломенского!..