Страница 11 из 147
На крыльце вскоре появился сам Лащ, раздетый и пьяный. Он не вышел на дождь, а лишь наклонился через перила, но тут же отпрянул назад - струи воды потекли ему за шею - и сердито крикнул:
- Где тен лайдачий пшевудник? [Где этот мерзкий поводырь? (польск.)]
- Тут я, вуечку [дяденька (укр.)]. Хотел было и кобзу захватить... простодушно отозвался мальчик.
Вместо ответа подпоручик бросился вперед, будто хотел перепрыгнуть через перила и, может быть, тут же разорвать на части этого дерзкого поводыря. Но в тот же момент отскочил и, со злостью бросив ключи жолнеру, приказал:
- Мальчишку бросить в подвал! Еще один кол поставить!.. - И он снова направился в дом. Потом, уже в дверях, крикнул: - Харч отобрать, ключи мне!..
Мартынка схватили, как щенка, за загривок и бросили в подвал, за дубовую дверь. Он несколько раз перевернулся на каменном полу, тяжко застонал и заохал. А кобзарь в это время стоял задумавшись, опираясь на большую дубовую бочку. Он прислушивался к возгласам, долетавшим в погреб, к бряцанью замка. Зазвенели ключи, потом за дверью стало тихо, а рядом кто-то стонал, вскрикивал...
- Кто тут стонет? Я слепой, сумею ли помочь... - отозвался кобзарь, отходя от бочки.
- Это я, дядя Карпо! Мартынко!.. Проклятый жолнер так толкнул меня, что чуть было ребра не вывернул, - ответил Мартынко, охая.
- Мартынко, дитя мое! И тебя палачи схватили?..
- Тсс, дядя... Федор! Вы теперь уже не дядя Карпо Богун, а кобзарь Федор, дядя Федор, ой...
Мартынко шел сквозь темноту подвала на голос, а приблизившись к кобзарю, припал к его ногам и, всхлипывая, зашептал:
- Не спрашивайте меня, дядя Федя, а слушайте, так мама наказывала. Сын субботовского хозяина Хмельницкого сказал, что в погребе под большой бочкой есть ход... Мама велела называть вас Федором, а того мальчика Богданом, потому что он богом дан вам для спасения. Казаки в кузне зубок отковали, а мама привязала его мне на живот под рубаху. Станем этим зубком стену в нижнем погребе долбить. А казаки будут поджидать нас в челне... Богдан сказывал, что ход из подвала должен быть здесь, под большой бочкой. Сынок урядника хочет стать казаком, о вашем спасении заботится... Попробуем, дядя Федор? Проклятый жолнер даже харчи ваши отобрал...
Богун тихо свистнул в ответ, ласково поглаживая Мартынка по мокрой головке. А тот отвязал закаленный зубок и вложил его в руку кобзаря.
- Пощупайте, какое отковали... Только у меня на груди что-то мокро, наверно, кровь от царапин. Да заживет... А зубок и как оружие пригодится...
Кобзарь, взяв в руки сталь, согретую теплом детского тела, дрожал как в лихорадке.
- Пригодится, Мартынко! Еще как пригодится. Теперь-то я живым им не дамся!.. Значит, я теперь Федор, а сын Матрены-переяславки, говоришь, казаковать хочет? Хорошая примета. Придет час расплаты и для вас, палачи-шляхтичи, проклятые изверги...
- Они уже поставили на площади колы, наутро казнь готовят.
Богун повернулся и взялся руками за бочку.
- Ну, господи, благослови! Мартынко, я подниму бочку, а ты говори, куда двигать.
Мартынко, уцепившись за низ бочки, ползал вокруг нее на четвереньках. Бочка с трудом подалась, ее дно оторвалось от каменного пола, и она стала наклоняться. Мальчик пошарил руками под нею.
- Есть ход! - шепнул он.
Бочка медленно опускалась вниз, однако положить ее набок не удавалось, ибо верхними уторами она уперлась в стену. Слепой тоже присел и стал шарить руками по полу.
- Мартынко, где ты? - спросил он.
- А я тут, в яме. Дядя Федор, спускайтесь вниз!..
Кобзарь опустил ноги в яму, нащупал каменные ступеньки, круто шедшие вниз. Опустившись примерно на два человеческих роста, он пошел по какому-то узкому коридору в ту сторону, откуда доносилось тяжелое дыхание мальчика.
- Сынок, что там? - спросил кобзарь, двигаясь вдоль стены.
- Снова бочка. Никак не сдвину ее... - кряхтел Мартынко.
- А ты и не тронь ее. Еще упадет, шуму наделает. Подожди, давай вдвоем.
Богун лег на пол, ногами уперся в каменную стену, а плечами в низ бочки и отодвинул ее настолько, чтобы можно было пролезть мимо нее в просторное помещение.
Кобзарь ощупью обошел и этот подвал. Он убедился, что выйти из него нельзя, ибо единственные кованые двери были заперты снаружи, со стороны другого погреба, которым пользовался шинкарь. Богун возвратился к бочке, где сидел Мартынко, теперь уже и впрямь дрожавший от холода, и тихо сказал:
- Как в мешке. Ни дверей, ни окон. Так, значит, тебе говорили напротив дыры долбить стену?
- Напротив...
Сначала раздался скрежет железа о камень. Мартынко слышал, как кряхтел кобзарь, ковыряя зубилом стену, и наконец о пол глухо ударился первый выбитый кирпич.
- Ну вот что, Мартынко, бери зубок, грейся. Теперь уже можно вырывать кирпичи один за другим. А я... пойду охрану немного развлеку, чтобы она не спохватилась. Вынимай кирпичи, а потом меня кликнешь.
Отдал зубок, ощупью показал, где он вырвал первый кирпич, и потонул во мраке подвала. Ни шороха, ни шелеста - полная тишина. Темень и холод охватили Мартынка, он вздрогнул. Нащупав в стене дыру, ударил раз, второй. Затем он приспособился, стал выбирать, под какой кирпич лучше вставлять зубок, чтобы увереннее орудовать им.
Кобзарь же аккуратно поставил тяжелую бочку на прежнее место, а рядно, принесенное Мартынком, постелил в углу так, будто мальчик там спит. Потом громко запел. Вначале он пел думы, потом псалмы, на все лады, пока наконец из-за дверей донеслось:
- Эй ты, быдло [скотина (польск.)], перестань выть!
- Что, не угодил? Так я для пана жолнера веселую спою...
Кумарыкы, кумчыкы,
Жалить мэнэ тутычкы,
Щоб щокы ми горилы,
Най ми хлопци душу грилы!..
Он даже притопнул несколько раз у самых дверей и стал прислушиваться. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто и его самого здесь нет.
Кумарыкы кумчыкы...
Однако его голос слабо звучал, сдавленный темнотой и камнями. Тогда Карпо подошел к бочке и, наклонившись над ней, снова запел:
Щоб щокы ми горилы,
Най ми хлопци душу грилы!..
Гоп!..
Дубовая бочка отозвалась эхом, особенно громко разнеслось "гоп". С улицы снова постучали в дверь:
- Я тебе покажу "гоп", хлоп несчастный!.. Замолчишь ты или нет?