Страница 96 из 116
Медленным осторожным маршем, не обнажая флангов, армия вторжения направлялась в сторону древнего города Фелитополя, ныне почти нежилого. Дороги, сходящиеся к нему со всех сторон Севера, еще могли, однако, служить для прохождения войск, а главное, обозов, без которых нормальное войско быстро превращается в озабоченную пропитанием толпу малограмотных мужчин.
Чуть южнее Фелитополя начиналась Долина Роз, единственный сухопутный проход в кесарийскую область. Розы тут так и росли до сих пор, хоть и одичали после двухсот лет непрерывных походов и сражений.
Долина, дважды прорезанная не слишком широкими, но глубокими ложами речек Белая и Кипень, имела около шестидесяти верст в длину и ширину около двадцати. С запада, отделенное грядой холмов, было море, с востока поднимались отроги Черепашьих гор.
Так же медленно и осторожно вводил в Долину Роз с юга свои войска Рогдай.
С подходом личной гвардии мятежника Аркадия Филомена у Рогдая стало девяносто тысяч регулярного войска - и еще шестьдесят тысяч тех, кто горел решимостью, но слабо отличал дрот от копья, а копье от пики.
На военном совете решено было ставить мелиорцев, южан и северян, вперемежку, самое крупное - тысячами. Взаимная ревность удвоит их стойкость. Гвардию же использовать как единую силу.
Днем и ночью на южном берегу Кипени рыли землю, насыпали валы, возводили частоколы из заостренных ошкуренных бревен, наклоненных в сторону реки. Кое-где земляные работы сопровождались таинственностью: там люди Януара готовили врагу какие-то особые гадости; об этом говорили шепотом. Но многие видели те возы, крытые мешковиной, что подъезжали с тяжелым скрипом, а отбывали с легким.
Остатки лодочного флота и полтора десятка кораблей Филомена, поднявшие пиратские флаги, собирались в бухтах и бухточках, которыми изрезаны были берега залива Фелис, и у острова Чур, закрывающего вход в залив, чтобы прикрыть берег от высадки десанта. Впрочем, ожидать появления армады кораблей не приходилось: обширная область рифов и блуждающих мелей, именуемая Теркой, делала судоходство в этой части моря делом в высшей степени ненадежным и рискованным.
Через Кипень все еще время от времени перебирались с севера потрепанные группки отважников. Под покровом темноты другие группы уходили в поиск.
Рогдай, не стесняясь присутствием посторонних, обнял Алексея. Отодвинул его, вцепившись в локти, на всю длину своих крепких ручек. Вновь - обнял.
- Как же ты долго ходил, - сказал он тихо. - Я отчаялся ждать. Алексей сглотнул.
- Не буду спрашивать, - продолжал Рогдай. Якун уже разъяснил, что Кузня - это совсем не то, что мы о ней думаем. Только все - потом, потом... Отправляйся к нему. Решите, что делать дальше. И делайте, черт возьми. Никого не спрашивая. Ты меня понимаешь? Уже некогда совещаться, просить позволения...
- Да, стратиг, - прошептал Алексей, - вот это я понимаю.
- И вот еще, - не отпуская, сказал Рогдай. - Не верь себе. Душа твоя будет говорить: все пропало. Не верь. Это - чары.
- Моя душа мне такого больше не скажет, качнул головой Алексей. Только это не чары, подумал он.
Как, оказывается, легко жить, когда уже нечего терять...
Рогдай потрепал его по плечу правой рукой, а левой потащил за собой. При этом он глянул на Алексея так, что у того вдруг бросилась кровь к щекам,
Похоже было, что дядька Рогдай если и не знает всего, то обо всем догадывается...
- Сутки тебе даю, - сказал он на ходу. - Ночь пьешь и к девкам, день отсыпаешься. Завтра вечером в Артемию.
- Если надо...
- Я все сказал. Дохлый ты никому не нужен. И в тоске ты тоже никому не нужен. Встряхнись.
- Понял, стратиг...
Шатер Рогдая состоял из трех, один больше другого. В третьем стоял низкий стол, при котором не сидят, а лежат. Там уже лежала припомаженная матрона с подведенными глазами и волосами серебряного цвета, две музыкантши в чем-то прозрачном наигрывали на китаре и тихой дудочке, а темнокожая танцовщица-южанка, одетая лишь в ожерелья, пояс да тонкие сапожки до колен, покачивалась, держа в руке широкую чашу с вином.
- Во, видишь - Терентий прислал, ухмыльнулся Рогдай. - Подымать дух и плоть. Приказ мой тебе: пить, петь и веселиться. До утра отсюда чтоб ни ногой.
- Зря ты это затеял, дядюшка...
- Нет, - твердо и очень серьезно сказал Рогдай. Есть вещи, в которых я кое-что понимаю. Эта - среди них.
Тебе так кажется, подумал Алексей. Я тоже думал, что кое-что понимаю...
Ночью, лежа в обнимку с двумя скользкими девками, Алексей слышал, как буря ломает шатер, но - плюнул на все. Я ведь решил, чтобы весь мир шел в пропасть, сказал он себе. Девки слегка насторожились, но, в общем-то, не придали буре особого значения. Лишь третья, которая так и играла в углу на своей тихой дудочке, на время замолчала и к чему-то прислушалась, но потом все равно продолжила свою игру. Алексей узнал мелодию: тема неизбывной страсти из действа "Свеча и мотыльки". Уставшая танцовщица щекотала его волосами...
То, что случилось в ту ночь на Доле, описывать было некому, и как Лупп совершил то, что совершил, так никто и не узнал. Отряд его, пересидев незамеченным в прибрежных камнях двое суток в ожидании облачной погоды, нашел-таки лазейку в охране башни, просочился-и захватил башню без единой потери со своей стороны. Теперь охране, чтобы вернуть башню, биться следовало лишь в двери или на винтовой лестнице, а это значит - очень долго. И, в отличие от злосчастного чародея Сарвила, Ферм получил достаточно времени, чтобы разобраться во всех хитросплетениях защитного колдовства.
Славы внизу гибли один за другим, забирая с собой по крайней мере пятерых солдат Конкордии, а Ферм все еще медленно распутывал нарочито простой, а на самом деле чрезвычайно хитрый узел...
Он сам не заметил за этим занятием, как прошел день.
Лишь за полночь была выдернута последняя нить...
Долго не происходило ничего.
Потом - с тонким невыносимым свистом расселся стеклянный фонарь, венчавший башню. Воздух дернулся и потек. Настоящих молний не было, но все вокруг заискрилось; с ветвей засохшего дерева, стоящего неподалеку, потянулись к небу лиловые веера "ведиминых свечек". У всех живых зашевелились и дыбом поднялись волосы, одежда облепила тело. С неба медленно стал спускаться страшный множественный шепот: будто души умерших предупреждали о чем-то...