Страница 75 из 116
Штаб диктатора Рогдая обосновался в Артемии, в здании деревенского театра. Туда, к Артемии, и с севера, и из кесарской области, и даже с юга тянулись тысячи людей. Это были рекруты из крестьян, и молодые горожане, и славы, бедные и не очень; последние приводили с собой отроков из простолюдинов, желающих добыть в бою посвящения в славы. Были здесь и люди темные, а то и явные разбойники. Были храмовые дружины, были легаты и деревенские чиновники. Эту людскую смесь перетряхивали, сортировали и посылали в три основных лагеря, Зеленый, Синий и Белый. В Зеленом готовили воинов рассыпного боя, копейщиков и лучников, в Синем - легкую пехоту, в Белом пытались соорудить пехоту тяжелую. Тех же, кто прибывал на конях, отправляли под азахскую деревню Гроза в руки тысячника Симфориана, наводившего страх свой зверообразностью и громоподобным рыком. Еще во времена мятежа Дедоя Симфориан проявил себя хорошим воином: его сотня накрепко перекрыла мятежникам путь на восток, в Нектарийскую область, откуда их потом выкурить было бы неимоверно трудно. Хотя с тех пор Симфориан постарел, но оставался отменным наездником и не упускал случая объездить взятого из табуна жеребца. В отличие от большинства азахов, видящих в коннице высший, а потому самостоятельный род войск и в тактике придерживающихся одного правила: "Бей и беги", Симфориан знал цену пехоте и знал, что иной раз нужно положить во встречной рубке великолепную конницу, чтобы дать отойти, перестроиться и развернуться какому-нибудь серому хору деревенских увальней...
Венедим Паригорий вел в Артемию то, что уцелело от его отряда, попавшего в засаду. Еще вчера двадцать два слава и четыре сотни новобранцев, все с оружием, при полусотне коней, двигались по проселочным дорогам западнее Бориопольского тракта, забитого беженцами. В какой-то деревушке они наткнулись на конкордийский разъезд в три десятка всадников, легко выбили его и погнались конные - за уцелевшими. И сам Венедим тоже погнался... В лесу на узкой дороге разъездчики попытались развернуться и дать бой, были вторично биты и рассеялись по лесу. Славы повернули назад.
Еще издали они увидели, что деревня горит. Крестьянские дома здесь ставят из глиняных кирпичей, скрепляемых известью, но надворные постройки обычно деревянные. Они-то и пылали, а на улице, подальше от огня, между каменными домами бродили какие-то тени... Все было устелено трупами, кричали и плакали раненые, и у живых не было сил связно рассказать о том, что случилось.
Потом это все-таки удалось вьыснить. Главным образом потому, что среди убитых оказалось и несколько тел очень необычного вида.
Через полчаса после того, как конные унеслись в погоню за конными, в деревню с двух сторон вошли великаны. Они были не столько высоки - хотя и высоки тоже, - сколько широки и тяжелы. Каждый держал два меча. Земля гудела под их шагами...
От мощных панцирей отскакивали стрелы. Длинными мечами великаны легко отводили удары копий, и уж совсем немыслимо было сойтись с ними вплотную. И все же именно так, вплотную, телом к телу, удалось положить тех нескольких, которых удалось положить. Новобранцы отчаянно бросались по три-четыре человека сразу, и, пока великан рубил одних, оставшиеся проскальзывали под свистящими клинками и ухитрялись дотянуться короткими своими мечами, а то и ножами до незащищенного горла...
Еще три великана были исключительно хладнокровно расстреляны мальчишкой-лучником, всаживавшим стрелу за стрелой в их лица. Мальчишка, как ни странно, остался жив: последний из убитых великанов упал на него, придавил к земле и тем самым спрятал, скрыл.
Испугал великанов огонь. Когда все начало полыхать и сверху посыпались головни, они попятились и исчезли так же внезапно, как и появились...
И теперь в крестьянских телегах ехали следом за отрядом три тела, будто и вправду вырубленные из камня - так они были тяжелы. Еще четыре - зарыли поодаль, у болотца. А у самой деревни в наспех вырытом рву похоронили сто девяносто шесть новобранцев, принявших такой неравный и жуткий бой. Они лежали вперемешку, и побежавшие, и стоявшие насмерть, потому что подлинная смелость познается только в третьей схватке, а в первой бывает всякое.
Раненых отвезли к тракту и передали в проходивший мимо госпитальный обоз. Хоть в этом немного повезло... Всего же у Венедима осталось меньше четверти бойцов.
Хуже всего было то, что Венедим - до следующей схватки - не мог быть уверен, что его бойцам не переломили хребет духа и что в новом бою они не ударятся в панику в первую же секунду...
Ему хотелось верить, что это не так, - но, глядя на лица парней, которые, может быть, впервые в жизни похоронили так много тех, с кем еще утром делили хлеб и пили воду с вином, он пытался мучительно вспомнить или представить себя в такой ситуации - и это почему-то оказывалось невозможным, все время невозможным...
У старого черного коробчатого моста через мутную речку, текущую где-то далеко внизу, на дне глубокого оврага, их остановили. Два десятка конных славов с кесарскими орлами на флажках стояли в строю, а чуть поодаль заняли позицию за ровиком и частоколом лучники. Там же Венедим разглядел и треноги с рамочными луками. Минут десять такая застава могла бы продержаться... впрочем, десять минут и нужно, чтобы обложенный хворостом и железным ломом мост превратился в огненную трубу, а потом и в пепел.
От строя конных отделился всадник в сером плаще сотника. Венедим ждал, когда он приблизится. Венедим с юности был несколько близорук, что не мешало ему ставаться неплохим стрелком - однако людей он начинал узнавать в лицо шагов с тридцати.
Этого сотника он не узнал и тогда, когда тот подъехал вплотную.
- Акрит Камен Мартиан, - отрекомендовался тот, - сотник конной стражи государя нашего кесаря. Кто вы и откуда?
- Акрит Венедим Паригорий, командир милиционного отряда, направляюсь к месту сбора. Как тут у вас, сотник?
- Тревожно тут у нас. Саптахи ночами налетают...
- Понятно. Мы дорогой в засаду угодили. Вон, под рогожами в телегах лежат...
Сотник кивнул серьезно, тронул коня. Потом наклонился над телегой, свесившись с седла, и приподнял рогожу. Венедим видел, как сизые его щеки стали серыми.