Волки в городе

Ярость хлынула на московские улицы. Настал час расплаты. И мы посчитали, что людям надо дать возможность поквитаться со своими обидчиками. Возможно, это было и жестоко по отношению к тем, кто обладал хотя бы минимальной властью при нацкомах, но не более жестоко, чем то, что делали эти люди с собственным народом…

Автор: И мой последний вопрос: вы не о чем не жалеете?

Громов: Нет.

Дмитриева: Абсолютно. Мы победили, и это главное.

Из романа М. Романова «В логове Зверя». М., Политиздат, 2046 г.

Вечерами он по долгу сидел в своем кабинете, не находя сил подняться и уехать домой. Да и был ли у него этот дом? Можно ли было назвать домом тот холодный подмосковный особняк, который он выбрал себе в качестве места жительства сразу же после переворота? Там было пусто. Там стены сдавливали его тело как огромные тиски, заставляя задыхаться.

Не было у него никакого дома в общепринятом понимании этого слова. Его домом был кабинет. Только здесь он чувствовал себя в полной безопасности. Только здесь все гармонировало с его внутренним миром.

Телефон молчал. Он отключал его, не желая слушать пустые сводки болтливых подчиненных, которые готовы были врать ему, лишь бы не вызвать его гнева. Они надоели ему, он устал от этого сброда, который по ошибке гордо именовался людьми.

Люди. Их ненавидел больше всего. И чем глубже в своих раздумьях он уходил в себя, тем отчетливее понимал природу этой ненависти. Если в молодости она казалась ему само собой разумеющейся, данностью по праву рождения волком, то сейчас он осознавал, что корни этой ненависти кроются в том, на что люди обрекли его.

Это они сделали его таким. Они, своим бессмысленным прогрессом, нужным только для того, чтобы убивать еще больше себе подобных, создали волков. Он мог бы родиться обычным человеком, таким же как все. Он мог бы не испытывать ежеминутно приливы неконтролируемой ярости, которые выматывали его и приводили в отчаяние. Он мог бы иметь семью, детей…. Мог бы.

Как после этого он должен был относится ко всему роду человеческому? Что он должен был испытывать по отношению к ним — жестоким, беспощадным, мечтающим о власти и деньгах. Что? А что они хотели от него? Что бы он был примерным гражданином? Тихой овцой, а вернее домашней собакой? Тогда и надо было скрещивать его предков с пуделем, а не со степным волком, в чьих жилах веками течет кровь убийц.

Ему не было жалко себя. Жалось вообще была не присуща этому человеку. Он не умел жалеть. Он умел анализировать, но сделанные заключения приводили лишь к новым вспышкам гнева, а отнюдь не к покаянию. Да и каяться, как выяснялось, было не перед кем. Это они должны были каяться перед ним, искупить свою вину, доказать, что сожалеют, а потом все равно умереть от его клыков. Так он размышлял.

Ему не хотелось спать или есть. Все чувства притупились. Все кроме одного — чувства всепоглощающей ненависти.

Когда падающий от страха в обморок помощник заглянул к нему в кабинет и сообщил, что верные правительству войска, а также ополченцы, прекратили сопротивление, он только посмотрел на него своими холодными голубыми глазами и приказал убраться. Но помощник замер на месте. Он не спешил уходить.

Ефимов выждал несколько секунд.

— Что еще?

— Что мне делать? — дрожащим голосом спросил помощник.

— Вам дать мой пистолет? — холодно спросил он.

Больше помощник не задавал ему никаких вопросов. Отдав честь, он вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь. Пистолет у него был свой.

Его время истекало. Три года. И что они дали? Как же жестоко он заблуждался, полагаясь на этих жалких людей. Как он мог сразу не понять, что они не способны реализовать его планы, его задумки? Упрямые тупые животные, которые сами того не понимая шли на убой, все же помешали ему. Но помешали не силой, а слабостью.

Он подошел к окну и отодвинул в сторону плотную занавеску. На улице прока все было спокойно. В его голове мелькнула мысль о побеге.

Бежать? Но куда?

Впрочем, это была неплохая идея. Он мог себе позволить бегство. Мог. Ведь никто, кроме самого узкого круга лиц, не знал, как он выглядит! Он мог спокойно хоть сейчас выйти на улицу и никто не обратил бы на него внимания. О, да — он чувствовал себя гением.

В тоже самое время в своем кремлевском кабинете Кротов с трясущимися руками слушал доклад генералов. Они уже полчаса рассказывали ему, что сделать ничего невозможно, что все кончено и самое лучшее — это пойти на переговоры, пока не поздно, пока есть хоть какой-то шанс.

О каких переговорах они говорили? Кротов смотрел на них и был готов расстрелять лично каждого из этих жирных, затянутых в опереточную форму, увешанных побрекушками скотов. Кто будет с ним разговаривать? О чем? Он уже мертвец. Да, пока он еще дышит, пока кровь циркулирует по венам, а сердце исправно перекачивает ее. Пока….

— Пошли все вон! — заорал он, не в силах больше выносить их присутствие.

Но надо было предпринимать хоть что-то. Вдруг зазвонил телефон. Он бросил взгляд на ряд телефонных аппаратов и увидел, что красным огоньком сигнализирует тот, что отвечает за связь с Ефимовым. Вождь схватил трубку.

— Ну? — услышал он.

— Что ну? — вырвалось у него из глотки с хрипом.

— Что делать думаешь, Вождь? — Казалось, что Ефимов издевается над ним. Будто самому ему ничего не угрожало.

— Я не знаю, — чуть не плача ответил Кротов. — Что же теперь будет?….

— Сиди на месте, — приказал ему его извечный кукловод. — Я скоро буду.

Связь прервалась.

Кротов рухнул в кресло. Обеими руками он обхватил голову и до боли сжал ее. Надо было успокоиться. Надо было прийти в себя. Сейчас приедет этот проклятый волк и что-нибудь придумает. Он всегда что-нибудь придумывал!

Через пятнадцать минут дверь его кабинета отворилась. Человек, как обычно одетый во все черное, с аккуратным ежиком на голове, вошел и мягким движением прикрыл за собой дверь.

— Ну наконец! — вскочил со своего места Кротов. — Я тут уже просто с ума схожу. Голова раскалывается. Ну, что ты придумал?

— Ничего, — спокойно ответил Ефимов. — А я должен был что-то придумывать? Зачем?

— Ну да! — взвизгнул Вождь. — Действительно! Зачем тебе что-то придумывать! Ты же у нас волк! Тебе ничего не страшно — даже смерть!

— Ну, тут, Лёша, ты не прав, — улыбнулся Ефимов. — Смерти я боюсь не меньше твоего. Только вот помирать пока не собираюсь.

— Так, значит, ты все таки что-то придумал? — Искры надежды вспыхнули в глазах Кротова и застыли, не желая угасать.

— Конечно, придумал, — снова улыбнулся Ефимов. — Присядь.

Кротов опустился в свое кресло и тяжело задышал. Он расстегнул ворот рубашки, ослабил галстук. Ефимов не спеша подошел к нему.

Он сделал все с ювелирной точностью. Это было для него сущим пустяком — в свое время его хорошо научили всем премудростям смертельных наук. Подойдя к Кротову, он нагнулся к нему и быстро сжал пальцами нужные артерии на шее. Так, что не осталось даже маленьких синячков. Нет, он не убил его — просто усыпил.

После этого он извлек из ящика стола пистолет и вложил его в руку обмякшего Кротова. Затем он поднял руку с зажатым в кисти оружием, поднес к виску Вождя и нажал на курок. Прогремел выстрел. Мозги Кротова растеклись по белоснежной мраморной стене.

Ефимов спокойно вышел из кабинета. Секретарь, окаменев, посмотрела на него, не в силах выдавить из пересохшего горла ни слова.

— Нация осиротела, — коротко сказал Ефимов и направился к выходу.

Теперь в его планах было скрыться. Раствориться в толпе, исчезнуть. Он миновал длинный коридор, подошел к лестничному пролету и начал спускаться. Он еще не знал, что на территорию Кремля уже въезжали первые машины с людьми командира Павла….

Из здания выйти он не успел. Оно оказалось заблокировано. Повстанцы вошли внутрь. К этому времени группа Ильи уже прочесала здание на Лубянке. В приемной всесильного министра они нашли перепачканного собственными соплями юнца с пистолетом в руках. Он оказался помощником Ефимова.