Волки в городе

Мы экстренно провели целый ряд совещаний и решили, что часть сил моего восточного фронта должны вернуться в тыл и попытаться подавить восстание. Это рушило все наши планы, но других вариантов не было. Параллельно начались переговоры с западными правительствами по вопросу оказания ими давления на союзников мятежников.

К концу сентября начались ожесточенные бои в Сибири. Сразу скажу, что помимо людей в них активное участие принимали волки, в первую очередь подразделения, воспитанные Мишиной. Они уже блестяще показали себя в период, который позже историки окрестили «Август волков», и теперь, закаленные в боях, рвали людей Джубы на куски. Своих волков у Джубы практически не было. Они могли бы быть, если бы не мудрость отца Ильи, которые лично разработал и внедрил в жизнь идею о предоставлении волкам после победы автономии внутри нового государства. А что им мог предложить Джуба? На его стороне остались лишь самые отмороженные. А, значит, и самые опасные.

Сейчас недалеко от Томска построен мемориал. Это своего рода братская могила. В ней лежат и люди, и волки. Убитые, в основном, теми самыми отморозками.

Почти месяц мы вели позиционные бои, и только после того, как Джуба потерял поддержку своих союзников, нам удалось перейти в наступление. К этому времени мы провели серьезную разъяснительную работу среди населения, которыми день за днем объясняли, что его обманывают. Люди устали, они больше не хотели сражаться и нам приходилось прикладывать массу усилий, чтобы возвращать их в строй.

Некоторые наотрез отказывались. Именно тогда возникло то течение, которое сегодня известно в нашей стране как Партия неприсоединившихся. Демократическое общество позволяет им существовать, а мы не в праве осуждать тех, кто перешел в те дни на эти позиции и до сих придерживается их. Хотя лично мне они не очень понятны.

Неприсоединение означало отказ от поддержки как той, так и другой стороны. На практике это редко удавалось реализовать, но в теории это звучало именно так. Конечно, как только та или иная группа неприсоединившихся оказывалась на нашей территории, или на территории противника, так или иначе она начинала действовать в интересах новой власти. Но я хочу ответственно заявить (и, уверен, что лидеры Партии неприсоединившихся подтвердят мои слова): мы никого не принуждали. Принуждение в тех условиях означало для нас ослабление собственных позиций. Не хотели — не надо. Раньше, еще год назад, мы бы действовали по другому. Но теперь нас хватало ресурсов, как военных, так и политических.

К середине ноября Джуба был окончательно разбит. Он пытался бежать в одно из ближневосточных государств, но был перехвачен почти у самой границы и расстрелян. Что же, такова участь предателей.

В декабре мы уже могли смело говорить, что с тыла, со стороны востока нам больше ничего не угрожает.

Наступила последняя военная зима. Холодная, суровая, по-настоящему русская. Я таких зим давненько не помнил. Морозы стояли чуть не под сорок градусов… В таких условиях об активных боевых действиях и помыслить было нельзя. Замерзали не только люди, но и техника.

Временным простоем воспользовались наши противники. Именно в эту последнюю зиму против нас было применено оружие последнего поколения с ядерными зарядами. Кротов шел ва-банк. Действительно, терять ему больше было нечего. Всем было очевидно, что с первой оттепелью партия буде сыграна. И он рискнул.

Локальные зоны заражения есть в нашей стране и сегодня. Их в разы меньше, чем могло бы быть. Благодаря американским противоракетным комплексам, стоящим и по сей день у западных границ России, большая часть ракет была сбита и рассеяна еще в воздухе. Кто бы мог подумать тогда, еще до Революции, что именно американские ракетные комплексы спасут Россию? Сколько копий было тогда сломано, сколько мнений схлестнулось? А история распорядилась иначе….

Весной мы перешли в наступление. Крыть режиму было просто не чем. В нашем распоряжении была вся страна — у них клочок территории….

Именно в эти дни совершил свое бегство из России Елагин. Мне почему-то хочется написать об этом. Не о том, что произошло с Кротовым или Ефимовым — об этом уже лучше и ярче меня рассказали другие. А я же хочу сказать несколько слов о генерале.

Почему именно о нем? Все просто: я хорошо знал этого человека. Причем в разных его ипостасях. И как большого начальника в МНБ, и как больного старика в подмосковном лесу, и как одного из командующих Армии Освобождения, а потом — и как предателя.

Елагина спасла его дочь, французская подданная. Именно она уговорила французские власти помочь Елагину покинуть Россию. И они сделали это. Конечно, в этой истории был серьезный политический подтекст. Европа как бы намекала нам, что да, она на нашей стороне, но не стоит забывать и о том, что мы теперь ей кое-что должны, а она будет действовать так, как сочтет нужным. Именно в этом был смысл вывоза генерала, а отнюдь не теплые чувства к нему со стороны европейской элиты.

Елагина тайно доставили в посольство Франции в Москве, а оттуда вывезли на освобожденные территории. Мы, естественно, ничего об этом не знали.

Оказавшись в Париже Елагин какое-то время молчал, видимо боялся, а потом начал выступать с политическими заявлениями, пытаясь обелить свое имя. Говорят, он даже написал что-то вроде мемуаров, но я их лично не видел. Хотя почитать было бы чертовки интересно….

Как я отношусь к поступку генерала? По-моему мнению, это было самое настоящее предательство. По натуре я не жестокий человек, я могу простить многие человеческие слабости, как я прощал их, например, своей жене… Но предательства я не смогу простить никогда.

Там, в Париже, Елагин неоднократно говорил, что поступил так, как велела ему совесть. Что он, якобы, испытывал тяжелейшие страдания и не мог смотреть на смерть невинных людей. Мне кажется, что это ложь. Что это попытка оправдаться задним числом. Ведь сегодня, когда открыты все архивы МНБ, мы с ужасом узнаем правду о том, что творилось в нашей стране на протяжении пятнадцати лет. Сколько людей было арестовано, брошено в тюрьмы, отправлено в трудовые лагеря и расстреляно…. И все эти годы генерал Елагин находился на вершине власти, руководил министерством национальной безопасности. Где тогда была его совесть? Кто поверит, что он находился в неведении и не знал ничего о тех репрессиях, которые обрушивались на людей? Знал. И молчал. Так как был трусом. И именно трусость рождает предательство.

Я не снимаю и части ответственности с себя. Я тоже работал на ту систему, был ее частью. Я тоже участвовал в истреблении собственного народа. Но, может это и не скромно, мне кажется, что я полностью реабилитировал себя. Реабилитировал честной и бескомпромиссной борьбой с режимом, который и сегодня некоторые еще считают чуть ли не самым справедливым из всех, что существовали на земле.

Мне навсегда врезались в память слова журналиста Л. Дробинского, сказанные им на суде в январе две тысячи сорок первого года. Тогда, пытаясь оправдаться, он заявил, что сам является жертвой. Жертвой времени и власти. Что же, удобная позиция. Но, как сказал поэт, времена не выбирают — в них живут и умираю…. И кто-то выбирал жизнь любой ценой, а кто-то то был готов назначить свою собственную жизнь в качестве цены…. Свою, не а не чью-то чужую.

Если я в чем-то виноват, то даже теперь, спустя почти пятнадцать лет после окончания противостояния, я готов понести ответственность. Я не исключаю, что будущие поколения осудят меня, скажут, что я был не прав. Что же, посмотрим…

Но как бы не повернулось дело, я никогда не усомнюсь в правильности выбранного мной пути и в тех поступках, которые мне довелось совершить в этой сложной жестокой жизни.

Запись беседы автора с К. Громовым и Е. Дмитриевой, Москва, июль, 2054 г.

Автор: Что происходило, начиная с весны две тысячи сорокового года?

Гром: Как только холода отступили, началась активная подготовка к решающему наступлению на Москву. Зима изрядно потрепала нас. Особенно сильный удар нанесли по нашей позиции ракетные удары, на которые все таки решился Кротов. Мы, честно говоря, до конца не верили, что он пойдет на это. Ну, все же было уже очевидно. Скорее, мы ждали, что он предложит мир или что-то в этом роде. Выдвинет какие-то условия, начнет торг. Но ничего подобного не происходило.