Страница 24 из 26
Карета останавливалась, я открывала дверцу, и едва нога касалась камня мостовой — ворота бесшумно распахивались. В парке зажигались разноцветные фонари, а в кустах и между деревьями, повинуясь безмолвной команде, вспыхивали крошечные огоньки светлячков. Фонарей было много, но загорались они не сразу, а поочередно, с каждым моим шагом наливаясь светом. Тьма отступала перед гостьей дома, сумерки нехотя отползали в стороны, и я шла по дорожке из дрожащих радужных бликов туда, куда она сворачивала.
Иногда меня приводили в дом, но чаще всего — в уютную, оплетенную зеленью беседку посреди парка с удобными креслами и диваном, где меня уже ждал накрытый стол.
— Доброй ночи, лисичка, поужинаешь со мною?
Меня называли теперь лисичка или найтири, в крайнем случае — Лис, но никогда Элис. «Это не твое имя, — отрезал маг, когда я задала вопрос. — И совсем тебе не подходит».
От приглашения разделить с высшим трапезу я больше не отказывалась, да и того напряжения, что раньше, при нем уже не испытывала. Привыкла, наверное. Мы ели и неспешно беседовали под легкий звон посуды, столовых приборов и сосредоточенное шуршание в кустах.
Хвич неизменно появлялся в начале ужина и исчезал к концу, но вылезал из своего укрытия очень редко, хотя я каждый раз пыталась его выманить. Высовывал из зарослей морду и тряс ею отрицательно, а Айтон смеялся и предлагал не настаивать. Горгулу, мол, так удобнее, а яркий свет он не очень хорошо переносит.
Незаметно для себя, я рассказала высшему о том, как дружила с деревенскими и даже дралась… один раз… в раннем детстве. Как бегала летом с ними в лес за ягодами и грибами, а вот силки не любила ставить, сразу уходила. Как дождливыми осенними днями читала, устроившись на широком библиотечном подоконнике, за шторой. Как любила ездить с мамой зимой кататься по первому снегу.
Маг больше слушал, чем говорил, но и он иногда, увлекшись, что-то сообщал о себе. Я уже знала, что у него прекрасные родители, но в детстве он очень редко виделся с семьей. Что много занимался и тренировался, но читать тоже любит. Как я.
Постепенно ужин заканчивался, мы перебирались на диван, и беседа продолжалась. Айтон откидывался на спинку дивана, чуть заметно улыбаясь. Да, я теперь часто замечала его улыбку. Тьма словно посерела, истончилась, и я как завороженная всматривалась сквозь поредевшую завесу, стараясь угадать черты чужого лица. Казалось, еще немного… чуть-чуть… и мне удастся увидеть…
Мне представлялось, что глаза у него серые… Да-да обязательно… Именно такого цвета… А волосы — черные, и на солнце в них запутываются-блестят крохотные искорки. Прямой нос… Гладкая кожа… У него просто должна быть гладкая кожа.
А затем Айтон касался моей руки, переплетал наши пальцы, и я замирала — нет, не от испуга, от непонятного пока чувства, которое отзывалось внутри странной дрожью.
Когда высший впервые так сделал — единственным желанием было освободить ладонь и даже убрать ее за спину. Я дернулась, но мужчина будто не заметил этого движения — продолжил спокойно говорить, лишь чуть крепче сжал мои пальцы.
Он так редко рассказывал о себе, так интересно… Я не стала его прерывать и настаивать. Увлеклась… Заслушалась. И в следующий раз уже не пыталась вырвать ладонь, даже тогда, когда он стал медленно поглаживать ее, поднимаясь все выше и выше. Просто сидела и смотрела на наши тени на полу — мою, застывшую с выпрямленной спиной, и его — обманчиво расслабленную, невозмутимую.
Айтон сам остановился — поцеловал мое запястье и отстранился. А вот тени… Они словно ожили, обрели собственную жизнь.
Мужская ладонь продолжала подниматься вверх по руке моей тени, коснулась плеча… шеи… ключиц… груди. «Я» затрепетала, явно намереваясь убежать, но в последний момент все-таки осталась на месте и покорно затихла. Нет, даже подвинулась ближе, чтобы «мужчине» было удобней обхватить грудь… А затем и вторую… Изогнулась навстречу, когда «он» начал исследовать ее тело — спустился ниже… погладил живот… нежно, едва дотрагиваясь, провел подушечками пальцев по бедру…
Я-настоящая прерывисто вздохнула, не в силах отвести взгляд от разыгрывавшейся передо мной сцены. Шеки горели… от стыда, наверное, а кожу жгло и покалывало, словно это меня сейчас так откровенно ласкали, и…
Нет, не могу больше…
Одна мысль — и все прекратилось. Тени распались, превращаясь в неясные пятна. Остался только тихий шепот:
— И это тоже будет, лисичка. Нет… лучше… Намного…
И мне на какой-то безумный миг захотелось вдруг почувствовать, узнать, ощутить — и не потом, а сейчас — каково это.
Странные желания посещают нас ночью.
Будто в ответ на эти мысли, Айтон хмыкнул и не приказал — попросил устало:
— Иди домой, Лис. Иди… Я не железный.
Это случилось в нашу последнюю встречу.
А потом Айтон исчез.
Глава 8
Прошел день… Другой… Третий… А печать… Нхоран — так, кажется, мама ее называла… «молчала», превратившись в блеклый, еле заметный рисунок. Высший словно забыл обо мне.
Сначала я обрадовалась возможности отдохнуть от ночных бесед и ужинов, от магии и странных живых картинок, что бередили душу и пьянили сильнее вина. Успокоиться… опомниться. Да, именно опомниться. Слишком странно все получалось, не так, как я себе это представляла, и каждое новое свидание все меньше походило на нелюбимую, но вынужденную «работу».
Раньше все было четко и ясно. Есть он — чужак, враг, завоеватель, которому понадобились некие «услуги» и есть я — бывшая аристократка, которая, для того, чтобы выжить и спасти близких, пошла на сделку с магом. Он купил и щедро расплатился. Я продала и собиралась честно выполнить обязательства. Ничего личного, никаких чувств.
Сейчас же… я уже ничего не понимала.
Высший медлил, не брал то, о чем, собственно, договаривался. Кормил, развлекал разговорами и магией свою альтэ — знать бы еще, что это такое, и каковы, на самом деле, ее обязанности. Неужели просто есть и болтать? А я… Я, кажется, начинала привязываться к нему, ждать наших встреч. Как быстро для меня перестало иметь значение, кто он. Как легко я забыла, что совсем недавно звалась невестой другого и готовилась к свадьбе. Это пугало намного больше, чем прежде — перспектива запятнать свое имя и стать любовницей лагорца.
Поэтому, когда высший перестал приглашать к себе, я даже почувствовала облегчение. Занят, наверное… Вот и ладно — отдохну, отосплюсь, займусь делами и, может быть, эмоции улягутся, перестанут тревожить.
Но время шло, Айтон по-прежнему молчал, и на пятый день я уже не находила себе места. Маялась, тосковала, откровенно скучала. Но все заслоняло смутное беспокойство, которое точило изнутри, не давая ни на чем сосредоточиться.
Как назло, и Хвич пропал. Прежде, когда у меня выдавались свободные ночи, он часто залетал и напрашивался в гости. Скребся в стекло, и, когда я распахивала рамы, осторожно перебирался в комнату. Отряхивался, осыпал подоконник мелкой каменной крошкой, стеснительно елозил лапой, пытаясь «незаметно» стряхнуть это безобразие за окно, и впивался в меня умильным взглядом.
— Опять? — Притворно хмурилась я.
Следовал покаянный вздох.
— Покормить?
Глаза горгула на мгновение вспыхивали, а потом гасли и становились честными-честными.
«Заметь, я ничего не просил, — уверяли они. — Я вообще молча сидел… Тут… в уголочке… Сама предложила».
— Ладно, — соглашалась я. — Только одну каплю. — Хвич, победно встрепенувшись, шлепал ко мне. Кажется, нам обоим нравилась эта игра.
И вот, он тоже куда-то запропастился.
Я даже окно на ночь теперь открывала — в надежде, что горгул непременно заглянет. Но он так и не появился.
Я готова была, махнув рукой на приличия, пристать с расспросами к лэйру Сюфрэ, но целитель посчитал, что надобность в ежедневных визитах отпала, и перестал нас навещать. Просто передал через посыльного пакет для мамы и записку с обещанием заглянуть, когда лекарства закончатся. Раньше, мол, нет необходимости, госпожа Бэар уже выздоравливает.