Страница 3 из 5
– Так значит это вы наш новый учитель естественной истории?
– Здравствуйте, да, я только после универа.
– Добрый день, – он крепко пожал мне руку, – А я преподаю здесь литературу и риторику. Ну что вы готовы к первому году?
– Так ведь уже полгода прошло? – Сказал я, имея в виду, что позади добрая часть второго триместра, потому как учёба моя закончилась лишь к зиме. Что поделать, неисповедимы пути чинуш образовательных, решивших, что лишние полгода в универе добавят выпускникам ума-разума и будут они еще достойней трудится на благо загибающегося от произвола депутан хозяйства, отравленного миазмами глупости, размножающейся на почве жадности.
– Вы не поняли, – он сдержанно улыбнулся, – я имею в виду ваш первый рабочий год. Неважно когда он начинается тридцать второго августа или тридцатого февраля. Поверьте, если вы выдержите его, то прикипите к школе надолго и будете формировать как заправский мастер, учеников далеких от хозяйственных стандартов, задуманных продажными депутанами. Только глупые преподаватели формируют заготовки, сходящие с конвейера образования не отклоняясь от порочного плана спущенного нам гниющей головой. – Его голос был таким звучным, а дикция такой чёткой, словно принадлежали известному актеру.
– Посудите сами, молодой человек, благодаря искренне любящим детей коллегам, ученикам с каждых годом отрезают хвосты. Да, да хвосты. И, наконец, после отчисления из тринадцатого цеха, они станут хоть чуток дальше от хвостатых предков. Поймав мой недоуменный взгляд, он продолжил. – А что они, люди, делают для подтверждения статуса разумности? Ничего! – Проведя по волосам слегка испачканной мелом ладонью, он прислонился к стене, – А что они, люди, – «люди» он произносил с неким презрением, – сделали, чтобы доказать, что они хуже животных, породивших их? Всё! Леденец хотите? – Словно, по мановению волшебной палочки, у него в руке появилось два леденца – с ароматом барбариса и ароматом ментола.
Обдумывая слова учителя литературы и риторики, я не сразу угостился. Возвратившись к реальности из потемок лабиринтов раздумий, я взял барбарисовую конфету, и мой новый знакомый загадочно улыбнулся.
– Кстати, молодой человек, а вы знаете, что раньше были времена, когда учились 10 лет? – Он не съел ментоловую конфету, а положил ее в нагрудный карман пиджака.
– Знаю, а теперь уже до 13 лет дошли. Боюсь, мои дети будут, лет пятнадцать учится.
– Главное обосновать новую серию сериала абсурда, который у нас громко называют политической жизнью хозяйства. Ладно, у меня уроки, я думаю, мы еще поговорим с вами на разные темы, да, кстати, меня зовут Константин Федорович. Он пожал мне руку и убежал, перед этим бросив в урну два свернутых плотными комками листка ежедневника, доселе покоящихся в левом кармане пиджака. Комки бумаги улеглись в урне с компактностью шаров мороженного в вафельном стакане.
В Константине Фёдоровиче меня поразили редкое в наше время отсутствие шаблонных фраз, искренность и в тоже время сдержанность. Поглощенный новой порцией раздумий, я развернул конфету, уронив фантик мимо урны. Возвращая мусор на положенное место, я нечаянно бросил взгляд на верхний комок листа ежедневника.
Меня удивило слово «дегражданство», которое угадывалось в искаженных свернутой бумагой буквах. Я уже слышал, его только не помню где. Уклоняясь от зубов урны, я извлёк на-гора выброшенные записи Константина Федоровича. Урна недовольно захрапела, лишившись законной порции целлюлозы. Развернув листики, я прочел текст, написанный мелким почерком, где буквы были одна в одну, словно отобранные золушкой. Казалось, обычный человек не может иметь столь идеальный почерк.
«Взрослые потешаются над детьми, старательно сооружающими хрупкие, далекие от золотого сечения конструкции. Занятие, поглощающие ребёнка с головой, старшие клеймят "детской забавой". Да вот беда, взрослые отнюдь не чураются заниматься подобным, строя неимоверной высоты воздушные замки у алтаря серьезности, целуя стопы бога амбиций. И вот здесь мы подходим к огромной пропасти, разделяющей динамичный, полный фантасмагорий мир детей и пропахший затхлостью, навеки застывший бесформенным слитком, покрытым изрядным слоем ритуальной мишуры, миром выросших детей…
При мысли об этом снисходительное отношение к младшему поколению разбивается как чашка, нечаянно выскользнувшая из объятий холеных пальцев на мраморный пол…».
Вот уж прав был Руслан Ярославович, описывая дегражданство как чрезвычайно редкое явление…
На втором листе поверх многократно вытертых карандашом надписей было написано:
«Высокий рейтинг популярности сериалов всевозможных жанров можно отчасти объяснить одиночеством, захлестнувшим всех и каждого.
С кем бы мы ни были, мы никогда не преодолеем пропасть непонимания, возникающую между двумя пытающимися сблизиться людьми.
А сериалы дарят нам знакомые лица, привычные голоса и характеры.
Но самое главное, любимые герои всегда рядом, им не нужно ничего объяснять, они не нудят и ничего не требуют взамен кроме пристального взгляда на экран, который действует как глоток любимого напитка…
На самом деле человек тотально одинок. Всего его поступки – попытки выбраться из глубокой пропасти отчаяния, на дне которой он одиноко свернулся клубочком. Чтобы ни делал человек – строил козни, обливал грязью за спиной, утомлял советами или приторной услужливостью и прочее, прочее, прочее, она делает только по причине жесткого непринятия одиночества, базирующегося на эгоцентризме. Последний, очевидно, был единственным надежным механизмом обеспечения выживания индивида в суровом мире животных страстей, из которого человек, вопреки семимильному научно-техническому прогрессу, выбирается крайне неторопливо…
Мы словно живём в Гудвиновском изумрудном городе, только тамошние жители носили всего лишь одни очки, создающие иллюзию действительности. А нам доводится иметь тьму очков, подменяющих правду.
Одни очки мы надеваем сами, захлебываясь самообманом по поводу любви, счастья, всеобщей свободе, заботливых властьимущих, всемогущим боженьке, входящем в наш мир исключительно чрез помпезные храмы…
Другие очки всучивают нам сидящие на троне подлецы и их свита из разношерстных тружеников теле-, радио-, пиар-, газетных поприщ..
Да что там говорить нам нравится обман…
Мы фотографируется в заведомо задуманных позах, с заготовленными жестами и улыбками…
Мы безжалостно редактируем свои снимки, убивая в них частичку жизни…
На празднествах произносим пожелания, коим вовек не сбыться, расточая вокруг фальшивые улыбки, искрясь непонятной радостью…
Начиная новые отношения, мы полагаем, что они будут длиться вечно и что мы, наконец, обрели ту самую эфемерную любовь…
Человек напоминает участника митинга, бегающего с транспарантом, пестрящим лозунгом: «ОБМАНИ МЕНЯ»!
Спрятав воскрешенные записки, на одной из полок шкафа подсобки я принялся наводить порядок в кабинете, пылинки выплясывали под моими руками, словно заправские танцоры, повинуясь воле искусного балетмейстера. Ну а не умеющие танцевать былинки, некогда бывшие частью макромира, в панике закатывались под мебель. Мне приходилось извлекать их оттуда влажной половой тряпкой, превращающей беглецов в потоки мертвой грязной жижи. Последнее явление, как по мне являло достойное резюме их жалкой, лишь кажущейся легкой жизни. Теперь после пережитого мной, возвращаясь к воспоминаниям об уборке я, дорогой читатель, кто обнаружил мои записи на пороге земель пустоши, не могу не вспоминать проклятый сад и его методичных работников.
В коридоре шум детей на переменах с завидным постоянством сменялся шумом конвейера образования. В этот день ко мне на уроки никто не приходил, замуч корректировала расписание, внося изменения в программу работы машины, стандартизирующей богорождённых, превращая их из уникальных, авторских шедевров в ширпотреб, угодный хозяйственным мужам. И пусть тартар поглотит союзников сверхагрессивного процесса, годами длящегося, на избранном вашим покорным слугой поприще.