Страница 7 из 10
– Ах, из Херсона!– несколько театрально воскликнул незнакомец. – Так это ж совсем другое дело! Да-да, помню. Нина Алексеевна о вас говорила. Значит, сало.–Он заглянул в свой рабочий блокнот, лежащий перед ним:
– Да, вот запись. Будем знакомы,– человек выскочил из-за стола и восторженно потряс руку Дундуку, стоящему с постной физиономией,– Мстислав Генрихович Альпеншток, заместитель по хозяйственной части, так сказать.
– Филипп Овидиеич,– без энтузиазма представился гость, зная, что когда на месте только заместитель– толку не жди.
– А где же Нина Алексеевна?
– К сожалению, приболела и отправилась в Трускавец подлечиться,– опечаленно пояснил заместитель, снова заглядывая в блокнот.– Очень просила ее извинить. Так сколько у вас сальца?
– Семьсот.
– Угу,– Мстислав Генрихович в задумчивости закусил губу,– и по чем?
– Прошу по четырнадцать,– скромно сказал гость.
– Сколько-сколько?– выразительно переспросил Альпеншток с поднятием обеих бровей.
– По тринадцать,– быстро отреагировал Филипп Овидиевич.
– Гражданин,– уже строго сказал заместитель гостю, как человеку, нарушающему общественный порядок,–не вводите меня в заблуждение. У нас сроду не было такой цены. Вот у меня записано: по 7 гривен 100 килограмм.
– Ну как же так!– горячась, возразил Дундук,– я с Ниной Александровной договаривался неделю назад. Привози хоть тонну,– она говорила. По одиннадцать гривен примем запросто. А за это время цены у нас поднялись, я тоже немного добавил. Я привез всего семьсот килограмм. И вот-те на – сто кило. И по цене…смешно.
– Мил человек,– терпеливо, как воспитатель аристократа, продолжал Мстислав Генрихович,– во-первых, 7дней– это…это…так сказать, дистанция огромного размера…в наши дни. За это время правительство может два раза смениться…курс доллара улететь… Во– вторых, идемте со мной, –заместитель деликатно взял Дундука за локоток и повернул к двери. Они прошлись по столовой. Везде был ремонт: валялись ржавые и новые трубы, баллоны с пропаном и кислородом, битые стекла, известь, цемент и прочие стройматериалы.
– Санстанция срочно закрыла,– объяснял заместитель.– Два предписания уже было, на третье денег не хватило откупиться. Теперь ремонтируемся. Фарш гоним втихаря, по ночам. По моему личному мнению, дешевле все-таки было бы отмазаться,– шепнул он доверительно.– Но хозяйка сказала иначе– ничего не попишешь. Вот какие у нас дела,– сокрушенно вздохнул заместитель.– Больше ста килограмм принять от вас не могу, даже по шесть.
Я вот что думаю, Мстислав Генрихович,– кинув шапку на стол, сказал многоопытный Дундук,– к черту это сало. Как-нибудь я эти семьсот кило пристрою. Лучше согрейте нам чайку, а вам я привез грамульку коньячка. Пойдет?
– Не больше грамульки, не больше,– поспешно согласился Альпеншток.
– Через два часа Филипп Овидиевич знал, что хотел, а заместитель выпил все, что давали. Он тяжело пытался подняться, но не мог и заплетающимся голосом продолжал себя уговаривать:
– Они меня главрежом назначают…а я не хочу; они меня опять назначают, а я опять не хочу. Дайте, говорю, мне поставить что-нибудь настоящее…этакое, чтоб волосы дыбом, а иначе не хочу…теперь в заместителях на кухне…ну и черт с ним… зато я вопрос поставил ребром…
– Генрихович, ты мне расскажи подробнее. Как до этого цеха мне добраться,– перебивал его Дундук.– Значит, еду по Леси Украинки, потом налево, потом еще раз налево, потом на Житомирское шоссе. Сколько по шоссе?
– Пятнадцать– двадцать,– промычал Альпеншток,– да подожди ты, дай душу открыть…
– В следующий раз, Генрихович, в следующий раз…всю душу выворотишь, а сейчас некогда,– Дундук бесцеремонно отстранил кандидата в главные режиссеры и кинулся на выход. На молчаливый вопрос жены коротко ответил:
– Здесь в километрах двадцати есть крупный мясной цех. Там принимают. По дороге объясню.
Через некоторое время Филя вывел свои мысли наружу:
– И кто только не лезет в торговлю…какие-то актеры…главные режиссеры…ну играли бы себе…так нет же, лезут.
Диалектика соотношений алгебры и арифметики не обсуждалась, но как и густой запах сала тяжелым, грозовым облаком висела в салоне «ласточки». 20 км на самом деле обернулись тридцатью пятью. Наконец приехали. Их привели к начальнику цеха– долговязому, худому мужчине лет пятидесяти пяти. Лицо его испещряли глубокие, невыводимые кремами морщины. Он напоминал угнетенного рабочего– продукта капиталистической эксплуатации из советских фильмов о революции. Взгляд его был суров, но мудр, и лишь в тайниках глаз обнаруживались признаки похмельного синдрома.
Дундук инстинктивно огляделся: нет ли поблизости булыжника– орудия пролетариата. Но все дышало покоем, ничего не говорило ни о классовой непримиримости, ни об экспоприации экспоприаторов.
– Небось, сало привезли?– пророчески спросил начальник цеха, видимо, экономивший на времени.– Задолбали. Пять машин привозят сало. Жиркомбинат здесь, что ли?
– Я к вам с запиской от Мстислава Генриховича. Обещал, что вы поможете.
– От Генриховича, значит? Тогда другое дело. Хороший собеседник, крепкий. Уважаю таких. Пишет– надо помочь. Хорошо, поможем. Цена?
По девять,– выдохнул Филя.
– Начальник, похожий на изнуренного спиртом рабочего, долго молчал, словно раздумывал, как в революцию: брать власть в свои руки или повременить. Затем обратился к своему сотруднику:
– Ерофеич, выведи их за ворота. Они не туды попали.
– А сколько вы дадите?– быстро спросил Филя, у которого от непредвиденных волнений разболелась голова и печень.
– По шесть. Только из уважения к Генриховичу. Исключительный человечище. С ним всегда можно побеседовать. Вот возьму сейчас и поеду к нему, черт меня возьми. Сил уже нет бороться. Из-за этого и возьму вас по шесть. Себе на шею.
– Мы дома закупали по восемь,– жалобно сказал Филя, видя, что юлить нет уже смысла.
– Браток, в город завезли четыре вагона польского сала по пять с полтиной. Ну какой мне резон брать у вас по восемь? Говорю– по шесть, учитывая, что с доставкой и что от Альпенштока, чтоб не обиделся. Не с кем будет и минералки выпить.
– Что ж мне делать?– простонал Филя.–Я уже полтонны бензина сжег, три дня с женой без сна, сало уже на пределе– я его даже не посолил, надеялся сразу сдать.
Пролетариат молчал, медленно проворачивая что-то в голове. Классовое чутье подсказывало, что надо бы помочь, иначе незачем ехать к Генриховичу. А ехать надо– голова раскалывается, а он не пьяница, чтоб самому себе наливать…
– Есть здесь неподалеку, километров 10, еще один цех…пицца, фарши, вареники… Туда мало кто знает дорогу. Попробуйте.
– А точно десять км?– недоверчиво спросил Филя.
– Ну 15-16, какая разница,– поморщился начальник.– Ваше сало я уже отсюда слышу.
Уже в потемках нашли указанный цех. Пришлось заночевать. В машине было холодно, неприятно несло салом, на душе было ещев котором они остановились. На следующий день, обойдя по периметру забор, Филя не обнаружил никаких признаков жизни, кроме собак, лающих внутри двора.
Он, наконец, огляделся. Машина стояла посреди дремучего леса. В небе качались высокие сосны, осыпая время от времени «ласточку» и ее хозяев колючей снежной пылью. Прямо перед ними были крепкие ворота, за которыми угадывались какие-то постройки.
Подождали, может приедет рабочая бригада из Киева. Но никто не ехал. В полдень Филя, чертыхаясь, завел машину. И тут наконец ворота приоткрылись и показался мужичонка, очевидно сторож, похожий на деда Мазая.
– Чего надо?– спросил он грозно.– Кто такие?
– Что ж ты не открывал полдня?– в свою очередь зло спросил Филя, едва владея собой.
– Приказано в самую последнюю очередь,– охотно пояснил сторож.
– Что значит, в последнюю очередь?– подозрительно спросил Филя.
– Ну…значит…в крайнем случае,– поправился сторож,– жалко стало вас– вот и открыл.
– Начальство есть?
– Нету здесь никакого начальства. Редко бывает.