Страница 12 из 22
В 38 лет Карен ощущала себя на перепутье. «Нужны перемены, хочу прояснить себе будущее – остаться здесь или начать что-то совершенно иное?» – писала она. Даже не верится, что, достигнув этого возраста, она еще не знала, чем ей заняться. Она не догадывалась даже, что ей суждено совсем скоро стать всемирно известной писательницей.
В январе 1925-го развод с Брором вступил в законную силу, и в марте Карен выехала в Европу. Она писала матери о своих ожиданиях: увидит родной дом, сможет купить в Париже наряды, прикоснется к искусству, услышит музыку, опять попробует на вкус фрукты, ржаной хлеб и креветки. Мать она просит заранее купить норвежского овечьего сыра – о нем мечталось так давно!
В Дании на нее навалилась тоска. Будущее в Африке выглядело шатким, Денис появлялся редко, а одной ей было чертовски тяжело. Карен даже заговорила о ненависти к Африке и подумывала остаться в Дании. Чем дальше, тем привлекательнее казалась ей эта мысль, хотя на пороге сорокалетия жить под одной крышей с матушкой в Рунгстедлунде казалось совершеннейшим безумием. В комнате на чердаке не требовалось бы предпринимать стольких усилий, все было бы легко и просто, как прогулка по саду! Карен начала рассматривать свою жизнь как утомительную попытку забраться на крутую гору. Это как если бы постоянно и безуспешно пытаться достичь чего-то большего – того, что кажется рядом… Она начинала завидовать сестрам: казалось, что им достаточно простой обычной жизни.
Да, Карен. Зачем избегать простого и понятного? Почему бы не вернуться в родительское гнездо и не начать смотреть передачи о природе?
14.2.1918. Дорогая матушка… Есть что-то такое в сафари, что заставляет забыть обо всех заботах… когда сердце источает благодарность за то, что оно существует… Ты чувствуешь себя свободной лишь тогда, когда имеешь возможность отправиться в любом направлении этой равнины, поехать на реку в лучах заходящего солнца, разбить лагерь, зная, что следующую ночь проведешь под другими деревьями, окруженный совершенно иным пейзажем.
Первый день сафари. Фазаль забирает меня в десять утра на «Круизере» цвета сухого сена. Машина огромная, сзади вполне могут разместиться шесть человек. Мы даже обсуждали, что не будем брать большую машину, коли нас едет всего двое, но в итоге все есть как есть. Забираюсь на переднее сиденье, а Олли, Флотея и Мишель машут руками мне на прощание.
Мы направляемся к национальному парку Аруша. Для начала я пытаюсь немного разговорить Фазаля. Ему 34 года, полжизни он работает гидом и водителем. Отучился в Танзанийском институте дикой природы, изучал ботанику и зоологию, экологию, геологию, культурологию, психологию работы с клиентами и менеджмент. Сейчас занимает пост председателя Танзанийского союза гидов по природе, но работать в поле ему больше по душе. Фазаль из разряда тех, кто не сидит на месте. Ему хочется стать писателем: он хотел бы опубликовать сборник историй о сафари и поэтому детально расспрашивает меня обо всем, связанном с писательством. Как написать книгу? Как найти издателя? Как с продажами и маркетингом? Он несколько недоумевает, узнав, что писатель, как правило, сам пишет книгу, что никто за него в издательстве этим не занимается, и первое, что он должен сделать, – это просто начать писать. (Позже я сообразила, что в колониальный период была традиция заказа написания книги профессиональному писателю, и тогда лучше поняла, что он имел в виду.) Фазаль крайне удивился, узнав, что у меня нет юриста, который позаботился бы о том, чтобы издатель не обманул с объемом продаж и не прикарманил мои деньги. Он спрашивает: «Неужели ты просто веришь их слову?» – словно это самое невероятное из всего, что ему когда-либо приходилось слышать.
Когда мы подъехали к национальному парку Аруша, пошел дождь. У ворот только пара молодых американцев, сосредоточенно жующих жвачку – они добрались сюда на велосипедах и собираются продолжить путь на такси. Фазаль качает головой: обычному таксисту здесь нечего делать. У таксиста звонит телефон, девушка начинает ритмично мычать и подтанцовывать музыке, а я благодарю бога за то, что нахожусь в поездке одна и в своей машине.
Райские красоты национального парка Аруша начинаются сразу же за воротами. Холмы, луга с пасущимися на них зебрами, пятнистыми антилопами и бородавочниками. Идет небольшой дождик, повсюду влажно, зелено и спокойно. Мы едем сквозь вечнозеленый горный лес, окруженные птичьим пением. По пути к первой наблюдательной площадке вязнем в грязи на первом же крутом подъеме. Пока Фазаль раскачивает машину взад-вперед, кажется, проходит вечность. Я начинаю думать о тех туристах в такси и о том, что толкать машину среди этой жижи – точно не для меня! Все-таки машина выезжает из грязи, и мы, добравшись до места, делаем маленькую остановку на краю кальдеры Нгурдото. Из коричневого пакета Фазаль достает завернутый в пленку окорочок, яблоко, чипсы, сок и булочку. На дне кальдеры, в глубине кратера обрушившегося вулкана, виднеется стадо буйволов. Повсюду летают бабочки и растут финиковые пальмы. Погода налаживается, игра света и тени делает кальдеру совершенно невероятной.
Под вечер мы останавливаемся на площадке. Пейзаж захватывает дух: впереди вздымается обрамленная ожерельем облаков Килиманджаро, позади купается в лучах заходящего солнца гора Меру, внизу поблескивают озера Момелла, между которыми по заливным лугам гуляют жирафы, а вокруг всего этого на 360 градусов раскинулось безбрежье цветущей зелени. Склон горы Меру некогда обвалился, из-за чего она выглядит странно – одновременно плоской и выпуклой, словно кулиса. Но если бы мы решили подняться на вершину, то подъем на высоту четырех с половиной километров потребовал бы четыре дня, причем на каждого восходящего приходилось бы по шесть носильщиков; двенадцать на каждого в случае услуги категории «люкс», а для четырех в этой же категории – уже пятьдесят носильщиков. Они тащили бы наверх палатки, пищу, воду, переносные туалеты и одежду.
Вечером мы прибываем к месту нашего размещения – гостинице «Момелла Лодж», расположенной на краю изумрудно-зеленой саванны. Здесь в 1962 году снимали фильм Говарда Хокса «Хатари!» – о чем свидетельствуют фотографии на стене лобби. В этой кинокартине Джон Уэйн занимается ловлей носорогов и жирафов для зоопарков. Ходила байка, что звуковую дорожку захватывающих дух сцен охоты пришлось позже перезаписывать, потому что в оригинале слышалась только ругань потерявшего самообладание актера. Сейчас над этим местом витает дух прошедшей эпохи. Низкий сезон, повсюду пустота, и я – единственная постоялица в этом отеле. Мне сообщают, что электричество в вечернее время включают на пару часов. Если захочется принять теплый душ, то воду надо прогонять минут пятнадцать. Олли рекомендовал мне воздержаться от плавания в местном бассейне – туда любят захаживать бегемоты. По полу комнаты снуют черные волосатые сороконожки, и я уже со страхом думаю, что принесет с собой вечер. Надеюсь, не пищевое отравление. Как бы в качестве хоть какой-то компенсации за неудобства на покрывале моей закрытой пологом москитной сетки кровати выложено из ярких цветков бугенвиллеи сердечко.
Разбирая сумки, задумываюсь вновь о том невероятном количестве одежды, косметики и прочих нужных вещей, которые я потащила с собой в саванну. Моя сумка распухла от справочников, дневников, налобных фонариков, биноклей, зарядных устройств, соленых орешков, чипсов, бутылочек с водой, средств от солнечных ожогов, ночных кремов и кремов для кожи вокруг глаз, лекарств от малярии, от поноса, от боли и для сна. Запасные очки, запасные антибиотики, запасные батарейки и целая груда одежды цвета беж и хаки; кепки, штаны с накладными карманами, юбки и рубашки из толстой ткани для сафари – никаких пижонских вещей и – боже упаси! – красного цвета кроссовок – они могут привлечь внимание животных. Утешая меня, Олли констатирует: таскание на себе вещей рождает чувство безопасности. В принципе, можно стукнуть буйвола косметичкой по голове, если тому вздумается стать у меня на пути.