Страница 14 из 16
Что касается сожженной деревни, то и это Болотов описал в деталях. «10-го числа определено было всей армии тут дневать и упражняться в печении хлебов, – вспоминал Болотов, – но только что рассвело, как слышна была уже опять пальба из мелкого ружья, также и несколько пушечных выстрелов. Мы так уже к сим перестрелкам привыкли, что нимало в лагере тем не беспокоились, но спокойно себе в палатках наших поваливались, ибо уверены были, что происходит сие между передовыми войсками, и что они одни могут управиться и до нас не дойдет никак дело. Однако в сей раз потревожили и нас несколько, как с поспешностию схватили у нас из авангарда по 200 человек с полку и отправили при нескольких пушках к тому месту, где перестрелка происходила. Причиною тому было то, что наши казаки, перестреливаясь с отводимым неприятельским караулом, наехали на прусский гренадерский батальон, стоявший при деревне Коленене и прогнаны были им пушками. Однако между нашею пехотою и их до дела не доходило, и наши возвратились под вечер опять в лагерь, а напротив того, наши казаки наехав, в лежащей против нашего полка недалеко деревне, несколько человек прусских гусар и претерпев от них некоторый урон, так озлобились, что, окружив оную, сожгли всю деревню до основания вместе со всеми в ней находившимися. Казаки наши в сей день были под предводительством полковников их, Дьячкова и Серебрякова, и сражение было столь жаркое, что пруссаки ретировались с потерею около 100 человек побитыми и шестерых человек взятых в плен»[174].
Впрочем, сожженная казаками деревня называлась не Илишкен, а как-то иначе. Поскольку А.Т. Болотов пишет, что 11-го числа в деревне Илишкен опять был бой.
«11-е число стояла армия в сем месте еще неподвижно, и во весь день шел превеликий дождь, а под вечер слышна была опять вдали стрельба, и продолжалась до ночи. Сия была уже шестая стычка и состояла в том, что легкие наши войски наехали при деревне Илишкене на несколько рот прусской ландмилиции и их, разбив, прогнали»[175].
Здесь же Болотов, вспоминая деревню Илишкен, описывает, как проводилась фуражировка. «Далее памятно мне было сие место и потому, что я посылан был из оного для фуражирования, ибо как около сего времени сена были везде спрятаны и в селения свожены, мы же находились уже близко подле неприятеля, и нам полевым кормом довольствовать всех лошадей своих не было способа, то принуждены мы были кормить оных сеном, доставая его в близлежащих селениях, и посылать за ним всякий день команды с офицерами. Сии команды были для нас самые опаснейшие, и всякий благодарил Бога, когда хорошо с рук сойдет. Причина тому была та, что наших солдат, а особливо неслуживых людей, как например, погонщиков, денщиков и слуг офицерских, никоим образом удержать было не можно. Не успеешь приехать в деревню, как рассыилются они по ней, и вместо того чтоб сено скорее в тюки навивать, начнут искать и шарить по всем местам добра и пожитков, и никого сыскать не можешь, почему того и смотришь, что наскачут неприятельские гусары и изрубят в рассеянии и беспорядке находящихся. Однако я команду свою отправил благополучно. Деревня сия была хотя очень близка к неприятелю, однако самое сие и было поводом к предприниманию наивящих осторожностей. По счастию, нашли мы превеликие сараи, набитые сеном, и я, не распуская людей, велел как возможно скорее при себе набивать тюки и везти к армии, и хорошо сделал, что так поспешил, ибо не успели мы уехать, как в самом деле прискакали уже прусские гусары, но никого более в деревне уже не застали, а за нами гнаться не отваживались.
Впрочем, что касается до сего фуражирования, то всякому, не видавшему оного никогда, покажется оно весьма удивительно, и он не поверит, чтоб такое великое множество сена можно было увезть на одной лошади, а что того еще удивительнее – верхом; ибо надобно знать, что для скорейшего и удобнейшего привоза сена фуражируется всегда верхами, и из сена связывается два превеликие тюка или кипы, из которых каждая почти с маленький воз будет, и оба сии тюка на веревках перекидываются по седлу чрез лошадь поперек, а человек садится между ними и едет… как на возу сена, ибо сии тюки тащатся почти по самой земле, и лошади за ними совсем почти не видно. Мы сами удивились сначала, сие увидев, и люди наши не знали, как сено сим образом связывается; однако нужда научила и их скоро сему искусству»[176].
И еще это место запомнилось Болотову, потому что русские «тут впервые увидели и узнали картофель, о котором огородном продукте мы до того и понятия не имели. Во всех ближних к нашему лагерю деревнях насеяны и насажены были его превеликие огороды, и как он около сего времени начал поспевать и годился уже к употреблению в пищу, то солдаты наши скоро о нем пронюхали, и в один миг очутился он во всех котлах варимый. Со всем тем, по необыкновенности сей пищи не прошло без того, чтоб не сделаться от нее в армии болезней и наиболее жестоких поносов, и армия наша за узнание сего плода принуждена была заплатить несколькими стами человек умерших от сих болезней»[177].
Странно… Может, они ее с ботвой варили?..
Но вернемся к военным действиям…
Пока Стоянов и Краснощеков отвлекали немцев на себя, Кастырин 11 августа занял Алленберг и приблизился к самому Кенигсбергу, но словно убоялся своей дерзости и повернул назад. Демолин писал в рапорте, что Кастырин, «оробев, ретировался в самой скоростию своим корпусом, состоящем из 5500 казаков и калмыков», даже не пытался зажечь велауские склады, не подошел на милю к Кенигсбергу (впрочем, в Кенигсберге и так была паника)[178].
Главное командование казаков не подстегивало, не послало их «наводнить» окрестности Кенигсберга в тылу прусских войск. Исследователи отмечали «крайне боязливое пользование нерегулярными войсками»[179], «крайне вялое, нерешительное пользование русскими массой нерегулярной конницы»[180]. Это вялое и боязливое использование казаков и «инородцев» исследователи объясняли «просто боязнью последствий народной войны, разорения края и страха пресловутой фразы (что часто вредило нам и впоследствии) – «что скажет Европа» в смысле произведенного нами якобы «варварства»[181].
Вместо этого, увидев, что дефиле в лесах заняты и атаковать прусскую армию в лоб рискованно, русское командование приняло решение обойти противника всей армией, для чего переправиться через реку Прегель и наступать на Алленбург – Кенигсберг. Движение осуществлялось крайне медленно. А.А. Прозоровский вспоминал: «В армии нашей тогда было правилом построять на марше войско образом батальон каре по примеру, как оный наблюдаем был в турецкой войне во время предводительства фелдмаршала Миниха. Но всяк может рассудить, что сей строй, кроме открытых степей, каковы в турецкой Империи, в лежащих от российских границ местах находятся, ни в какой населенной земле не способен. Почему, вошед в Пруссию, которая наполнена лесами, болотами и разными дефилеями, а селения и поля окопаны рвами, нашли мы себя таковым распоряжением не в строю, а в сущей расстройке и опасность была всечасно от неприятельского нападения»[182].
13 августа русские стали строить мосты через реку. 14 августа авангард Сибильского перешел на левый берег, 15 августа переправу начала 2-я дивизия.
Почуяв недоброе, Левальд 14 августа двинулся вперед и 15 августа послал на усиленную рекогносцировку Каница и Рюша при поддержке гренадерских батальонов (всего 5–6 тысяч).
«Не успели мы в помянутый день отслушать обедню, – вспоминал А.Т. Болотов, – как услышали в главной квартире за рекою три выстрела из вестовой пушки. Мы знали уже, что сие означало сигнал тревоги: почему бросились все тотчас к оружию, и все полки тотчас и с великим поспешением выведены были перед фрунт, где и дожидались мы повеления. Вскоре после того услышали мы вдали еще несколько пушечных выстрелов. Но не успело сего воспоследовать, как ливнул на нас пресильный и преужасный дождь, и, продолжавшись целый час, всех нас перемочил. После сего слышали мы хотя еще пушечную стрельбу, однако ничего не последовало и нас опять распустили. Причиною же тревоги сей было то, что от неприятеля подсылан был в сей день для рекогносцирования нашей армии генерал-майор Руш с 1200 гусаров и пятью эскадронами конницы драгунской, при подкреплении довольного числа пехоты под командою генерала Каница – который отряд, наехав на наш казацкий лагерь, побил из них человек с двадцать, а сие самое и побудило фельдмаршала послать на сикурс к ним несколько сот гусар и драгун, которые и принудили неприятеля ретироваться, отбив у него опять назад отхваченный им табун казацких лошадей. При которой стычке паки с обеих сторон было несколько человек побито и переранено»[183].
174
http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0080.shtml.
175
http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0080.shtml.
176
http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0080.shtml.
177
http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0080.shtml.
178
Масловский Д.Ф. Указ. соч. С. 255.
179
Масловский Д.Ф. Указ. соч. С. 258.
180
Масловский Д.Ф. Указ. соч. С. 260.
181
Масловский Д.Ф. Указ. соч. С. 260–261.
182
Записки генерал-фельдмаршала А.А. Прозоровского… С. 44.
183
http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0080.shtml