Пятый крестовый поход

– Успокойся, Генрих, – попытался усмирить взбешенного брата Лотринген.

– Оставь меня! Кстати, Данфельд, ты, кажется, сказал что-то про семью? Но я не припомню, чтоб она у тебя была!

– Граф! – укоризненно произнес Эйснер.

– Я возвращаюсь к Хильде, – с достоинством, спокойно произнес Данфельд. – Нас призывали отвоевывать Иерусалим, а не торчать в Богом забытой пустыне, пытаясь взять неприступную крепость. Где обещанные богатства? Где рай земной? Вот этот песок да чертов мор повсюду? С меня хватит бесполезных странствий!

– Ты правильно вспомнил про богатства, барон! Насколько мне известно, ты в Крестовый поход отправился отнюдь не с благочестивыми помыслами, а чтоб привести добычу и иметь возможность предложить руку и сердце моей сестре. Ты говоришь, возвращаешься к Хильде, а зачем ей нужен голодранец? Кем ты вернешься? Трусом, бросившим армию, нищим баронишкой, которого в приличный дом совестно пускать!

– Ты забываешься, Штернберг! – вскипел Данфельд.

– И не тыкайте, мне, барон, вы ниже меня по титулу! Что, правда глаза режет? Я никогда ни словом, ни делом не намекал на ваше плачевное положение, но теперь вы меня вынуждаете! Что вы сможете предложить моей сестре? Тайные встречи в саду? Чтобы потом она ненароком родила ублюдка?!

Данфельд взревел, как раненый бык, и готов был с мечом броситься на Штернберга, но Кассель его удержал.

– Брат, выбирай выражения, когда говоришь о нашей сестре, – сурово сказал Лотринген.

– Проклятье! Но ведь это так и есть! Если он хочет взять в жены нашу сестру, то хотя бы во имя любви к ней должен остаться! А! Наплевать! Я вообще не понимаю смысла происходящего. Хотите бежать – скатертью дорога, но какого черта объявлять это так торжественно, будто мы на приеме у императора?! Хотите еще кого-то с собой переманить? Валяйте! Только, думаю, остальные здесь настоящие мужчины. Все равно, пока нет кораблей, вы будете здесь торчать! Это война для тех, кто поставил дело Господа выше собственных чувств и амбиций, для тех, кому честь и долг дороже всего на свете!

Штернберг в ярости выбежал из палатки.

– Кто-то еще хочет с нами? – спросил, весь красный от неостывшего гнева, Данфельд.

– Мой Крестовый поход еще не закончен, – тихо проговорил Эйснер. – И меня никто не ждет.

– А что ты скажешь, мой дорогой Зигфрид? – спросил Лотринген.

– Я воспитывал вас с Генрихом вдвоем. Ты отправишься домой, к тишине и спокойствию, а он выбрал другой путь, очень нелегкий. Я обещал вашему отцу приглядывать за вами. Теперь в этом больше нуждается Генрих.

Больше месяца Штернберг не разговаривал с братом, Касселем и Данфельдом, избегал их. Кроме того, он даже переставил палатку на другой конец лагеря. Эйснер уверял, что это ребячество и вся ссора не стоит выеденного яйца, но граф ничего не хотел слушать.

Мор, унесший несколько тысяч жизней, наконец прошел. Время тянулось бесконечно медленно и безо всякого смысла. Как правильно сказал Штернберг, кораблей для переправы через Нил не было. Большинство их вернулось в Европу. Кроме того, крестоносцы позволили себе расслабиться в ожидании скорого пополнения и не предпринимать каких-либо решительных действий.

И пополнение пришло. Это были: французы во главе с графом Неверским и графом Ла Маршем, архиепископом Бордоским, епископами Лионским, Анжерским и Парижским; англичане явились для исполнения обета их короля Генриха III под предводительством графов Честера, Арундела, Дерби и Винчестера; большой корпус итальянцев во главе с папским легатом – испанским епископом Альбано Пелагием Кальвани. Легат привез с собой деньги, собранные со всего Запада для продолжения Священной войны.

Аль-Камиль тем временем не бездействовал. Он ввел в Дамиетту подкрепления и построил мост через Нил выше города, так что теперь мог беспрепятственно нападать на лагерь христиан и делал это с завидным постоянством. Сарацины беспокоили крестоносцев почти каждый день. Они убивали фуражиров, дозорных, конные лучники обстреливали лагерь, крупные отряды осмеливались подступать к частоколу и завязывать с христианами кровопролитные стычки.

Кроме того, мусульмане построили дамбу, перекрыв фарватер реки для кораблей христиан. Борьба за дамбу была жестокой. Много крестоносцев положили свои жизни в волны Нила, окропили их своей кровью, прежде чем дамба была разрушена. Казалось бы, самое время ликовать, но упорные сарацины не хотели признавать поражение и открывать реку для христиан. В судоходной части Нила они затопили несколько десятков своих кораблей, снова перекрыв фарватер. Теперь разрушать было нечего, и казалось тогда крестоносцам, что все пропало – Нил преодолеть невозможно.

Во всех этих стычках, поединках и сражениях граф фон Штернберг принимал самое деятельное участие. Вместе с Леопольдом Австрийским он воевал, не зная устали. Под знаменем доблестного герцога он совершал чудеса храбрости, лез в самое пекло. Про него говорили, что это не человек, а дьявол. Были и такие, что считали графа одержимым и откровенно сторонились. Но для большинства крестоносцев он был героем.

9 октября султан Аль-Камиль предпринял штурм христианского лагеря. Четыре тысячи отборной сарацинской пехоты и столько же конницы, сопровождаемые со стороны реки пятьюдесятью галерами и брандерами, подошли к лагерю крестоносцев. Им удалось преодолеть валы и частокол и проникнуть внутрь. С галер били катапульты, и высадился десант. Крестоносцы сражались отчаянно. Жан де Бриенн и герцог Леопольд Австрийский придумали притворно отступить, чтобы заманить врага в ловушку. Так и было сделано. В необходимый момент был подан сигнал к отступлению, и христианская пехота побежала. Но как только сарацины, увлекшиеся преследованием, потеряли строй и всякую бдительность, с флангов их зажала тяжеловооруженная рыцарская конница. Тамплиеры, тевтоны и госпитальеры мчались в первых рядах. За ними – остальные рыцари-крестоносцы. Удар был сокрушительным. Черные плащи госпитальеров и белые тевтонов и тамплиеров, как крылья ангелов смерти, взлетали над полем битвы.

Штернберг, весь залитый сарацинской кровью, топтал конем вражеских пехотинцев, уже переставших сопротивляться и полностью сломленных. Но тут на него сзади налетел арабский всадник – наверно единственный, кто еще не осознал, что наступило поражение и пора спасаться. Он наседал яростно, кривая сабля описывала вокруг головы графа угрожающие круги, а Штернберг, обремененный тяжелым вооружением и в первую очередь длинным мечом, не мог с легкостью вести ближний конный бой. Но тут он заметил, как от людей Вильгельма Голландского отделился рыцарь. Граф узнал свой герб – золотой цикламор, увитый красными розами. Это был его брат Конрад. Лотринген на всем скаку врезался в сарацина и одним махом разрубил его от плеча до седла. Лицо Штернберга, закрытое шлемом, залилось краской стыда за несправедливость к брату. Он вложил меч в ножны и подал Конраду руку. Тот с чувством пожал ее.

Арабов гнали до самого Нила, где лишь жалкая их часть смогла быстро погрузиться на корабли и в страхе отплыть к своему берегу.

Одержав победу, вожди крестоносцев ломали головы над тем, как переправиться через Нил. Очень часто собрания превращались в откровенную перепалку, ибо когда лидеров много, то никто не хочет никому уступать.

Папский легат Пелагий, облеченный папой высшей властью над всеми светскими военачальниками, очень любил играть в знающего и опытного полководца. Гордый и надменный, он почти всегда председательствовал на военных советах, задвигая в тень людей, закаленных в боях. Основной конфликт был между ним и королем Иерусалимским, до этого считавшимся номинальным командующим всей крестоносной армией. Никто из них не хотел уступать сопернику ни по какому вопросу.

Жан де Бриенн, не блиставший талантом стратега и большого политика, не обладал реальной властью и над большинством своих сирийских сеньоров, чего уж там говорить обо всей крестоносной армии. Пелагия же, с его горячностью и религиозным фанатизмом, поддерживали все три ордена и итальянские рыцари. Большинство же крестоносцев не склонялось ни в ту, ни в другую сторону, видя своими вождями лишь тех, кто вел их от самого порога дома.