Пятый крестовый поход

Лихтендорф в багряном сюрко с родовыми золотыми львами, потрясая огромным мечом и выставив перед собой щит, в горшковом шлеме с черными рогами первым устремился на сарацин. Разрубив на пути четверых, он первым взошел на стену Косбари. За ним устремился молодой фризский рыцарь, привязавший к своей правой руке цеп. Этим оружием он разбил не одну голову и добрался до своего главного трофея – знаменосца. Мозг вперемешку с кровью забрызгал желтое знамя султана, и оно оказалось в руках христиан.

Крестоносцы хлынули на башню, и началась страшная рубка, слепая и яростная. На маленьком пространстве, практически в тесноте рубили меч и топоры, крушили палицы. Штернберг бился рядом с герцогом, не раз прикрывая его своим щитом. Лотринген же прикрывал спину брата.

Лихтендорф, проделав кровавую борозду в плотных рядах защитников Косбари, вдруг понял, что он один, а вокруг только враги. Остальные крестоносцы еще только всходили на башню, преодолевая мощное сопротивление. Спокойствие покинуло графа, он вновь почувствовал упоение битвой. Это придало ему сил и дорого стоило врагу. Лихтендорф сражался, стоя на одном месте, отражая удары, сыпавшиеся на него со всех четырех сторон, и вокруг уже выросла гора из десяти трупов.

Некоторое время чаша весов колебалась. Крестоносцы никак не могли преодолеть сопротивление сарацин. Лотринген упал, споткнувшись о тело раненого араба, и придавил его насмерть своей тяжелой кольчугой. Он попытался подняться, но в толчее не смог, а тут на него самого упал разрубленный от плеча до пояса араб. Чтобы не задохнуться, граф сорвал с себя шлем.

Герцог Леопольд Австрийский, громко призывая имя Господа и Девы Марии, велел рыцарям усилить натиск.

Лихтендорф понял, как он хочет жить! Нет! К черту сны! Еще не все потеряно! Сколько еще предстоит свершить! Зарычав, подобно льву, он ринулся в самую гущу сарацин. Под ударами ятаганов кольчуга разошлась в нескольких местах, сюрко превратилось в лохмотья, изрубленный щит был отброшен, но граф, весь залитый кровью, шел напролом. Солнце било прямо в глаза через прорезь в шлеме. Оно было таким ярким и ослепительным, словно бы десятки светил слились в одно. Но отчего-то холод пробежал по всему телу. Лихтендорф, превозмогая боль, вырвал обломок копья, засаженный ему в левый бок, и, взмахнув мечом, отогнал от себя арабов.

Солнце нестерпимо жгло глаза, и маркиз почти ничего не видел. Он сделал шаг вперед и отбил наугад еще несколько ударов. На него кто-то упал, Лихтендорф отстранился и почувствовал, что стоит между зубцами башни. Он выставил перед собой меч и ждал.

Где-то рядом, в шуме боя он услышал свое имя – это шел на помощь его друг детства граф фон Штернберг. Лихтендорф улыбнулся.

В следующий миг стрела, пущенная со стен Дамиетты, вонзилась ему под правую лопатку. Он еле успел схватиться за зубец стены, чтобы не свалиться с башни в Нил. Штернберг был уже рядом и заслонил собой друга. Еще одна стрела из Дамиетты скользнула по правому бедру Лихтендорфа и неглубоко пронзила голень Штернберга.

Сарацины отступили в нижнюю часть башни, они были обречены, но не деморализованы и готовились стоять до последнего. Крестоносцы, вооружившись молотами и секирами, подступили к небольшой двери в башне. С яростью победителей, которые хотят, чтобы победа была полной, они ломали обитую железом дверь.

Была уже ночь, когда рыцари проникли внутрь башни, устроив жуткую резню в ее узких коридорах. Каждый из крестоносцев мстил за упорство, оказанное им противником, за несколько месяцев неудач, за смерть друзей и за свои раны. Казалось, что от стонов и воплей каменные стены Косбари лопнут, но они выдержали, приняли в себя всю боль и отчаяние обреченных. Многие пытались спастись, выпрыгивая из окон, но все равно гибли в воде, так и не достигнув берега.

Только сто человек после переговоров с герцогом сдались при условии сохранения жизни.

Леопольд VI поднялся наверх башни и, глядя в звездное небо, тяжело дыша и вытирая с лица сарацинскую кровь, громко возблагодарил Господа за дарованную победу.

Глава шестая. День Святой мученицы Агаты

Через два дня после взятия Косбари от лихорадки скончался Великий магистр тамплиеров Гильом Шартрский, управлявший орденом десять лет. Он был славным рыцарем, верным делу крестоносного движения и истинным слугой Господа. Смерть его несколько омрачила радость от победы. Новым магистром был выбран Пере де Монтегаудо – опытный и доблестный рыцарь, из древнего рода королевства Валенсия, ранее занимавший пост магистра в Провансе и Испании и принимавший участие в легендарной битве при Лас-Навас-де-Толоса.

За Гильомом Шартрским в иной мир последовали граф Вильгельм фон Юлих и граф Георг Видский – одни из предводителей немецких крестоносцев. Герцог Леопольд Австрийский закрылся у себя в шатре и почти никого к себе не пускал, опасаясь заразиться. Так же поступили и король Иерусалимский Жан де Бриенн, и граф Вильгельм Голландский. Лагерь крестоносцев сковал страх, каждый думал на своего друга или соседа по палатке, что он заражен. На этой почве не раз возникали ссоры, нередко заканчивающиеся кровопролитием.

В эти мрачные дни совершенно неожиданно пришло радостное известие – султан Аль-Адиль, находившийся в деревне Аликин неподалеку от Дамаска, узнав о падении Косбари, страшно разволновался и умер. Его место занял старший сын Аль-Камиль. Смерть старого султана была воспринята как знак Господнего благоволения, и вся крестоносная армия ждала окончания мора и дальнейших активных военных действий.

После тяжелых ран, полученных при штурме башни Косбари, Лихтендорф долго находился между жизнью и смертью. Эйснер применил все свое искусство врачевания, Али-Осирис приводил местных знахарей, Леопольд Австрийский дал графу своего личного лекаря, но все их усилия в итоге привели лишь к тому, что состояние раненого немного стабилизировалось, раны чуть-чуть зажили, но Лихтендорф был настолько слаб, что не мог самостоятельно даже перевернуться и еле-еле говорил. Друзья боялись, что если он подхватит заразу, свирепствующую в лагере, то ему уже точно не выбраться. Эйснер, впервые столкнувшийся в своей практике с лечением столь тяжелых ранений, все же дал оптимистичный прогноз: через пару месяцев, не раньше, граф будет полностью здоров.

В начале сентября, когда все христианское войско пряталось по палаткам, боясь заразиться, Штернберга и Эйснера позвали к Данфельду. Причем это сделал Ганс Рихтер, сообщивший графу, что у барона собрался целый военный совет, чем очень озадачил Штернберга.

В палатке, выделенной Данфельду Лихтендорфом, собрались Конрад фон Лотринген со своим дядькой Зигфридом фон Когельхаймом, Арнольд фон Кассель и сам Герберт фон Данфельд. Когда все расселись, последний взял слово:

– Господа, мы сегодня собрались с вами обсудить очень важное дело, касающееся всех нас. Все мы здесь можем называть друг друга друзьями, ибо многое уже повидали вместе, сражались бок о бок, терпели тяготы походной жизни. Буду говорить прямо – собрание касается нашего дальнейшего пребывания здесь, под Дамиеттой.

– А что тут обсуждать? – буркнул Штернберг.

– Война зашла в тупик. Взятие башни не изменило нашу ситуацию к лучшему. Пока нет кораблей, чтоб переправиться на другой берег. Да и будь они, что бы изменилось? Цитадель неприступна, это ясно каждому, кто не слепой.

– Слова храбреца, – прошептал Эйснер.

– В общем, нечего долго толочь воду в ступе. Некоторые из нас решили возвратиться домой.

– Да? – опять буркнул Штернберг. – И кто эти смельчаки?

– Не вижу сарказма в том, граф, что я, барон фон Кассель и граф фон Лотринген устали от бессмысленной войны и хотим возвратиться к своим семьям!

– Что? – взревел Штернберг. – Брат, неужели ты поддался не достойному рыцаря унынию?

– Прости, Генрих, но я хочу, чтоб у моего сына был отец, а не только смутная память о нем.

– Это черт знает что такое! А ты, Арнольд фон Кассель, возвращаешься к женским юбкам и соплям? Да где же ваша честь? Вы же крест брали? А те, кто уже погиб, что они скажут там, на небесах, видя такое малодушие во взрослых сильных мужчинах, рыцарях, которые должны быть оплотом и опорой христианства? Значит, они погибли зря, ибо начни рассуждать, как вы, каждый – конец крестовой войне!