Страница 4 из 64
Глава третья.
После недавних непогод море еще не успокоилось, гладкие волны катились от горизонта слепо и тяжело, странно блестящие, будто политые маслом. Старый левиатон, глубоко сидящий в воде, качался медленно, в каком-то своем ритме, слыша свою музыку. Все паруса его, даже самые легкие "обрюши", натянутые между вынесенными за борт тонкими временными реями, - лишь чуть выгибались под током воздуха, который никак нельзя было назвать ветром. За кормой солнце проходило сквозь ясно очерченную тонкую полоску далекой тверди, растекаясь далее по волнам множеством капель и лужиц жидкого огня. - Подобно ртути, - сказал маленький монах Андрон, стоящий на корме у борта. - Ртути, напитанной золотом. Его собеседник не отозвался. Монах коротко взглянул на него. Желтоватое вытянутое лицо с глазами, полуприкрытыми темными веками, выражало страдание. Днем он уже извинился перед монахом за то, что иногда не может пересилить себя. Я страдаю неизлечимым заболеванием, сказал он тогда, и время от времени теряю контроль над собой. Жить мне осталось до зимы, а то и меньше: Представился он Сарвилом, лекарем и малоумелым чародеем, бежавшим когда-то из Мелиоры на материк от притеснений и преследований - и вот возвращающимся просто так: умереть на родной земле. О скорой смерти он говорил очень покойно, без присущей даже образованным людям нервности и робости. Монаху иногда казалось, что запах тлена уже исходит от него - настолько тонкий, что напоминает далекий аромат дорогих духов. - В мире еще так много непостижимого, - сказал вдруг Сарвил негромко и чуть насмешливо, как будто не он только что сдерживал рвущийся наружу стон. Вы бывали в Кузне, мой друг? Ах да, я уже спрашивал - и получал ответ, что нет, не бывали: Простите, страдаю забывчивостью. Обитатели Кузни живут, представьте себе, на поверхности огромного шара. Им так видится. Чтобы объяснить себе, отчего же они не падают вниз, пришлось изобретать свойства предметов притягиваться друг к другу: как бы прилипать на расстоянии. Позже те люди стали исследовать это странное свойство, вывели причудливые законы, которыми описывают поведение предметов: но природы этой притягивающей силы так и не постигли. Разумеется, только так и могло получиться, ибо в действительности никакой силы притяжения нет. Есть верх и низ. Все. Но тот мир, в котором нет ни верха, ни низа, без таковой силы существовать не может, ибо она есть клей, скрепляющий его части. Следовательно, раз тот мир существует и не рассыпается, сила эта в нем присутствует. И вот мы видим - отсюда - как их ученые люди с наморщенными лбами исчисляют свойства и количества того, чего нет. Чего нет, но без чего их мир перестанет мгновенно существовать: а он существует. Хотя и весьма призрачен при этом. Ученые же люди призрачного мира весьма сведущи в проявлениях несуществующей силы притяжения и умеют обращать эти знания себе на пользу. Так, они научились летать: Монах вздрогнул и старательно сделал вид, что подавил зевок. Но Сарвил просто не обратил на это внимания. - Интересно, если бы они оттуда могли видеть нас? У них нет смерти в нашем понимании, у них - полное освобождение сразу. Как бы они отнеслись к тому, что существует полная смерть, настоящая смерть? Или - к пограничию, растянутому на годы или десятилетия? Скорее всего, думается мне - просто не поверили бы, сочли суеверием, легендами - подобными тем, что в изобилии творят они сами: и никакие доводы, никакие доказательства: даже предъявленные самым грубым образом - не поколебали бы их убежденности: - Вы так думаете? - монах наклонил голову, посмотрел на воду. Вода казалась черной. - Мне всегда казалось, что напротив - человек слишком легко приспосабливается ко всему: - Да - но в очень жестких рамках. И даже не рамках: Он может идти, бежать, ползти, стоять, поворачивать направо и налево, назад: но не может подниматься в воздух и погружаться в воду. Я, конечно, не говорю о чародеях: - Странно, почему вы их исключаете из рядов человеческих, - сказал монах. - Право, это все равно, что рассуждать о свойствах и способностях махагона без ног. - У вас все еще сохраняется такое представление? А вот мне кажется, что чародеи давно забыли о прочих людях и предаются лишь собственным забавам. Взять эту войну: Впрочем, все это не так уж существенно. Я вообще хотел сказать совсем другое. Нам кажется, что солнце скрывается за горизонтом, хотя на самом деле оно просто уходит за край темного светила, дарящего нам достойное восхищения, но и повергающее в ужас зрелище звездного неба. Сам же закат, вот это великолепие - не более чем оптический обман, следствие криволинейного хода лучей. Мы знаем, что светила помещены на свои места Создателем и вращаются по его воле. Бессмысленно говорить о каких-то силах, действующих на светила, и законах, которым эти силы подчиняются: и мы о них не говорим. Так чем же мы лучше полупризрачных людей Кузни, которые, напротив, выводят законы для несуществующих сил? То есть - отчаянно барахтаются там, где мы вздымаем лапки?.. - Но не тонем, - подхватил монах. - Не тонем, - согласился Сарвил. - Однако же и не плывем. Нам просто некуда плыть: Взять предопределение. Мы достаточно просто можем узнать свою судьбу, а при определенных условиях и изменить ее. И - почти никогда этого не делаем. Всё в том же отличии от людей Кузни, которые ищут знаки предопределения во всем, находят их - и потом внушают себе, что предсказание сбывается: хотя как раз у них-то, бедняг, и нет никакой судьбы. Никакого предопределения. И кто из нас более счастлив? Не знаю: - Кто более счастлив - человек или его тень на стене? - спросил монах. Актер или роль? Странно спрашивать так: Риторический вопрос, который предполагает только один ответ. - Да, - сказал Сарвил. - Но, как правило, самые интересные ответы возникают именно тогда, когда на риторические вопросы отвечают не по правилам: Я вам не наскучил своими рассуждениями? - Что вы. Встречное рассуждение. По убеждению склавов, Бог Создатель жив и странствует по миру, созданному им, в обличии какого-то самого последнего нищего, чтобы узнать все о несовершенствах мира. Времени у него вечность: Допустим, он спросит вас об этих несовершенствах. Что бы вы устранили из мира? - Я всерьез задумывался об этом, - сказал Сарвил спокойно. - Немного иначе: что, если появится новый чародей, не менее могущественный, чем был Бог в молодости? И, разумеется, захочет переустроить этот мир: - И вы пришли к какому-то выводу? - Да. Вряд ли этот вывод вас обнадежит. - Надежды обрести не тщусь: - Он просто создаст новый мир - и уйдет туда, уведя часть людей. Поскольку без простых людей чародей есть ничто, ровное пустое место. А чтобы люди пошли с ним, сделает жизнь здесь - невыносимой: - И никак иначе? Сарвил не ответил. Монах посмотрел на него. В розовато-синих сумерках лицо малого чародея казалось совсем темным, коричневым. Губы быстро-быстро шевелились, но не как при разговоре, а - будто умирающий от жажды человек ловит губами тонкую бегучую струйку воды: - Помочь? - монах подхватил его под локоть. - Отвести вас на койку? Сарвил с трудом кивнул. Когда спускались по трапу, монаху показалось, что запах тления усилился: