Ловушка затерянного времени

– Ещё бы, вам ведь нельзя мечтать, это опасно для вашего правительства, – бросил Кайто, понимающе хмыкнув.

– Но, знаешь, глядя на тебя в эту минуту, я вдруг подумал, что мог бы попробовать.

– Ты можешь! – ободряюще и с абсолютной верой в собеседника выдохнул Кайто.

– Я сделаю то, что ты просишь. Пожалуйста, останови твой вирус.

Кайто кинулся по коридору к рубке управления, ворвался туда, чуть ли не снеся шлюзовую дверь, и, оттолкнув рулевого, начал что-то набирать, двигая пальцами на предельно возможной для человека скорости. По овальному дисплею побежали целые колонки цифр, знаков, букв, складываясь в сложно переплетённый код. Кайто, не отводя от них сосредоточенного взгляда, водил ладонями над разноцветными блоками клавиш, нажимая то одну, то другую, а к некоторым просто поднося проектор. Противник, однако, вполне сердито огрызался – скорость разрушения системы всё росла и росла.

– Ого! Этого я не предвидел! – изумлённо выдохнул Кайто.

Ра-Гор задумчиво прищурился. Испуганным он не выглядел, но, пожалуй, хладнокровно просчитывающим выгоду даже столь критического положения – да. Удобно, когда паниковать тебе нечем, однако.

– То есть, что ты имеешь в виду?

– Программа совершила мутацию, теперь я не могу блокировать её! – с досадой вскричал Кайто, хлопая себя ладонью по лбу, как если бы думал, что он полный идиот, – Ладно, попробую хотя бы заглушить сигнал и смягчить последствия, – тут же снова взял себя в руки он.

– Поздно. Мы входим в атмосферу планеты, и сейчас врежемся, – обречённым тоном сообщил рулевой.

– Как мы вообще оказались рядом с этой планетой? Ещё совсем недавно ничего не было не только в иллюминаторах, но и на самых дальних радарах! – недоуменно промолвил Ра-Гор.

– Я же говорил, система навигации отказала, мы отклонились от курса. Разрешите сообщить, что скорость движения по мере развития вируса также возрастает в катастрофически быстро развивающейся прогрессии.

Кайто никак не реагировал на эту беседу. Он сосредоточенно выстукивал новые и новые комбинации символов, стремясь выправить положение. Он заглушил все двигатели, но звездолёт продолжал падать по инерции, завывая низким гулом и выжигая атмосферу. Огненные потоки обволакивали всю внешнюю обшивку корабля, корпус наверняка раскалился так, что не только при соприкосновении с ним, но и в непосредственной близости любое живое существо с белковой структурой обратится в пепел, даже и костей не останется – при мыслях об этом даже достаточно хладнокровный Кайто передёрнулся.

Выругавшись на невероятной смеси аж десяти совершенно различных по семантике и акустике языков, Кайто дёрнул рычаги ручного управления, выворачивая каждый из них под абсолютно дикими углами. Звездолёт сделал то, чего сделать технически не мог – пошёл юзом, потом развернулся брюхом и тем боком, где на схеме отличались наименее полезные отсеки. Это было последним, что Кайто сумел – тряхнуло так, что не только он, но и гораздо более устойчивые альмайя попадали на пол. Что-то где-то грохнуло, зажглась аварийная тревога, коридор заволокло густым тёмно-серым дымом, и, чтобы тот не проник в кабину, Ра-Гор подполз к дверной переборке и заставил её выехать, преграждая вонючей газообразной субстанции путь. Затем перед ним всё потемнело, он перестал слышать, мыслить и ощущать.

***

Кайто разлепил веки под урчание системы аварийного жизнеобеспечения. Свет в рубке практически отсутствовал, лишь перемигивались цветные электронные огоньки на консоли управления. Альмайя ещё не пришли в себя, что изрядно его удивило – как более выносливая и сильная раса, те должны были гораздо легче выдержать передрягу, и значительно раньше прийти в себя. Кайто попытался привести в действие хоть какие-то системы, но консоль отказалась реагировать на его прикосновения.

– Вы не авторизованы, подтвердите свои полномочия, – самым занудным из всех занудных, казённых, сухих голосов, умевших изъясняться лишь канцеляритом, обратился к нему бортовой компьютер.

– Я – единственный индивид на борту, находящийся в сознании на данный момент. Твой экипаж не в порядке, и мне нужно выяснить, что с ними, дабы знать, какую помощь оказывать, – терпеливо объяснил Кайто.

– Никакой не нужно. Данный вид в случае возникновения неполадок автоматически входит в состояние перезагрузки. Идёт обновление, это займёт некоторый срок, сейчас их организмы проверяют себя на предмет повреждений и сбоев, оценивая степень необходимости регенерации, а также её требуемый уровень.

– А сколько уровней всего? – с любопытством спросил Кайто.

– Приблизительно сто. Это стандартный набор. Однако, их генная модификация может включать в себя двести, или больше.

– Но они здоровы, просто без сознания, – оглянувшись на лежавшие в различных позах тела, уверенно заявил Кайто.

– Глобальная диагностика функционирования биологической оболочки выявляет даже такие болезни, о которых носитель ничего не знал, и даже никогда не слышал. Ты не задумывался, от чего зависит продолжительность жизни альмайя? Их тела могут обновлять свою структуру бесконечно, заменяя отмирающие клетки на новые, очищая сосуды, форматируя мозг. Я говорю доступными тебе примитивными терминами. Надеюсь, тебе понятно?

Обманывал, конечно, компьютер – являясь машиной, он в принципе не мог понять, что такое надежда. Просто удобный и вежливый речевой оборот… Кайто скривил рот в ухмылке:

– Я понимаю тебя.

– Сомневаюсь… Как бы то ни было – я говорил о том, что Альмайя умирают, либо когда устают от длительности своего существования, либо когда процесс регенерации выходит из строя. Я исключаю, разумеется, случаи насильственной смерти.

– Спасибо, профессор, – кисло пробурчал Кайто.

– Я не профессор. У меня нет учёной степени, – на полном серьёзе заявил механический голос.

Кайто фыркнул. Ну, конечно! Оно ещё и буквально всё понимает. Похоже, общий и крайне досадный недуг выходцев с этой несчастной, пропечённой насквозь Зоахимы! Ирония, двусмысленность и чувство юмора иногда входили в перечень свойств, какими отдельные эксцентричные личности наделяли интерфейсы своих космических машин, но только не альмайя! Да они умирают наверняка согласно инструкции, с протоколами на устах! Отчёты о процессе посылают до тех пор, пока у них хоть один палец шевелится!

– Что со мной?

Кайто повернулся к зашевелившемуся Ра-Гору.

– Вот что, когда будете чинить ваше корыто, скажи своему механику, чтобы добавил этому болтуну понимание шуток и сарказма.

– Зачем? – осоловело моргнул Ра-Гор.

– Как зачем? Чувство юмора – лучший показатель свободного ума. Видишь ли, его изобрели позитивно мыслящие индивиды, это способ лёгкой психологической разрядки. А ещё – одна из его разновидностей, ирония, прекрасная альтернатива прямой грубости. Разве не прекрасно вместо "вы сегодня отвратительно выглядите" сказать "бодрость вашего духа и цвет лица заставляют даже молоко терять свою свежесть от зависти".

– Про молоко я не очень хорошо понял, – покаянно признался Ра-Гор.

– Ох, ну, серьёзно?! – Кайто даже недоверчиво хохотнул от изумления. – Ладно, объясняю. Молоко легко портится от лимонной кислоты. Для нашего вида она неприятна на вкус настолько, что мы морщимся и кривимся. Это выглядит не слишком-то симпатично. В данном контексте, если молоко сворачивается от чьего-то выражения лица – значит, оно кислое. Компрене-ву?

Эта фраза являлась одной из немногих, сохранённых человечеством от французского языка. Даже по тем разрозненным крупицам, что дошли до него, Кайто мог с уверенностью заявить – эта потеря крайне значима для его вида, но, увы, непоправима. Язык, словно бы созданный для утончённых эстетов, для великосветских балов и аристократической куртуазности. Он не просто звучал – он пел, и это заметил бы, по мнению Кайто, любой, у кого есть хотя бы зачатки музыкального слуха. Гордость его народа ныне оскудела, обветшала, выродилась до набора слов. Две трети лингвистического багажа французского языка и половина правил – бесповоротно забыты, словно на помойку выброшены.