Страница 17 из 79
Столица Юга манила искателей приключений со всех сторон света — они прибывали по морю, спускались с гор, возникали словно из ниоткуда, соря деньгами и пытаясь поймать удачу за позолоченный хвост, оттого удивить Астолано было непросто. Но магия, окружавшая Хорвека, не стерпела бы безвестия. И он, как мне показалось, в очередной раз решил потакать ее капризам.
После долгих странствий дом должен был показаться мне верхом роскоши: двухэтажное изящное строение, к которому примыкал небольшой сад с прудом, где плескались милейшие золотые рыбки. По садовой дорожке, вымощенной камнем, прогуливался огромный павлин, издававший истошные крики — за него хозяин дома взял отдельную плату, объявив, что без павлина никто в Астолано не сочтет жилье приличным.
— Зачем нам все это, Хорвек? — шептала я, с опаской косясь на птицу. — Разве не опасна для нас такая похвальба богатством?
— Неужели ты хотела, чтобы мы прибыли в столицу, как бродяги, или, того хуже, разбойники? — рассеянно отвечал Хорвек, с видимым удовольствием оглядывавший наше новое жилье. — Внимание, которое оказывают подобным гостям, может оказаться куда опаснее, чем светские сплетни и слухи.
Я прикусила язык, сообразив, что в этих краях за голову Ирну-северянина обещана щедрая награда, и, стало быть, держаться Хорвеку, в самом деле, полагалось так, чтобы никто не посмел предположить, будто имеет дело со злодеем-душегубом, резавшим глотки ради наживы.
Вскоре мне довелось совершить еще одно небольшое открытие: кошелек Хорвека обладал воистину волшебным свойством, составлявшим предел мечтаний почти каждого человека — монеты в нем не заканчивались, словно он в одночасье стал бездонным. Поразмыслив, я решила, что демон с мельницы, угадав в Хорвеке королевскую кровь своего племени, вполне мог перед смертью услужливо отписать все свои богатства Его темнейшему высочеству — и с той поры монетам в кошельке моего спутника было суждено не переводиться. Хоть я и слыхала своими собственными ушами, как мельничный бес жаловался, будто существенно поистратился на жадного Орвильна-ростовщика, не приходилось сомневаться: золота черное создание ночи накопило немало.
3
Хозяин милого дома с павлином порекомендовал нам нескольких слуг, за любезность и исполнительность которых он ручался своей головой. Конечно же, они оказались отменными сплетниками и бездельниками, но, как я успела понять, в этих теплых краях молчаливость и поспешность были не в чести.
Никогда я еще не распоряжалась прислугой, и оттого чувствовала себя едва ли не беспомощнее, чем во времена рабства при разбойниках. Но Хорвек только посмеивался над моими затруднениями, и продолжал сорить деньгами, словно главная цель его жизни сводилась к тому, чтобы скупить все наряды в модных лавках столицы.
У меня и в самые добрые годы моей жизни не имелось двух платьев к празднику, и я с растерянностью смотрела на шкафы, дверцы которых с трудом закрывались из-за богатств, которыми они были набиты.
— Зачем нам столько одежды? — в отчаянии вопросила я Хорвека. — Нам вовек ее не сносить! Разве мы собираемся оставаться в этом городе до самой смерти?
— До самой смерти — возможно, — отвечал он. — Но это не такой уж долгий срок, чтобы Астолано успел тебе всерьез прискучить.
— Провалиться бы этим тряпкам в преисподнюю, — пробормотала я, ничуть не удовлетворившись этим ответом, который для простой шутки слишком походил на правду.
Слуги, нанятые Хорвеком, сшибались лбами из-за того, что не успевали подслушать и подсмотреть все странности, происходившие в доме у богатого иностранца. Я, вконец осоловев от здешнего тепла и непривычного покоя, день-деньской лежала на диване в гостиной, без особого аппетита таская из вазочки засахаренные фрукты, и, позабыв о рассеянных наставлениях Хорвека, совершенно неприличным образом покачивала ногой, свесившейся куда-то книзу. Мой приятель был слишком занят какими-то учеными вычислениями, и, лишь изредка поднимая голову от бумаг, едва заметно усмехался, завидев мое скучное сонное лицо — его очевидно веселило то, как чужеродно я смотрюсь в элегантной гостиной.
Наша благовоспитанная прислуга не разделяла его мнения и не находила ничего забавного в моем поведении, с откровенным ужасом глядя на то, как я развязно облокачиваюсь на стол или же болтаю ногами, ничуть не заботясь о том, как выглядит при этом смятый и задравшийся подол платья. К Хорвеку слуги относились чуть благосклоннее, отдавая должное его безукоризненным манерам, однако истинного почтения с их стороны пока что и ему заслужить не удалось.
Я без труда читала на лицах челяди немудреные мысли, ведь они мне были понятны куда лучше, чем измышления чрезмерно сведущего демона.
«Богач, да еще какой! — таращил глаза мальчишка, которому полагалось разносить письма, однако, за неимением полагающейся ему работы, таскавший корзины с зеленью с рынка для кухарки, да швырявшийся от безделья всяким сором в голубей. — Откуда же взялись такие деньжищи у господина, который прибыл в столицу без кареты, без сундука, с одним лишь только кошельком, который всегда полон? Вот бы раздобыть себе такой, да чтоб за то еще и не вздернули на виселице!..»
«Не снимает перчаток! — незаметно, как ему казалось, кивал на руки Хорвека старый слуга, перешептывавшийся с тетушкой, приставленной ко мне в горничные. — Странное дело! Запирается в своей комнате с наступлением темноты, никого к себе не подпуская. Помяните мое слово, здесь что-то неладное, и, сударыня моя, добро бы я намекал на фальшивомонетничество!»
«А девица, которая при нем, отродясь приличных платьев не носила, — морщился нос горничной, которую я сразу же прозорливо невзлюбила. — Помогать ей одеваться — сущее мучение! Ноги-то, ноги! Такие ни в одни туфли не влезут, видать, полжизни босая хаживала! Не из козы ли бесовской ее превратили в человека?»
Слово «колдовство» при этом если и не произносилось вслух, но витало в воздухе непрестанно, так что, казалось, вскоре сами стены дома начнут шипеть: «Бесовщина!..».
Я со вздохом изогнулась и посмотрела в который раз на треклятые атласные туфельки, немилосердно сдавившие мои пальцы: порой мне казалось, что нужно отрубить кусок пятки, чтобы втиснуть ногу в эти милейшие орудия пытки, изукрашенные сверкающим бисером. Но, увы, нынче с горем пополам приходилось изображать из себя благородную девицу, и с каждым днем я все чаще думала с досадой, что эдакая жизнь совсем не по мне. Кто же знал, что за муки приходилось претерпевать изящным дамам, от вида которых когда-то у меня захватывало дух? Платья, со стороны казавшиеся кружевными невесомыми облачками, безжалостно сдавливали бока, словно тиски; от шелковых вышитых чулок чесались ноги, и каждое утро горничная так яростно укладывала мои короткие волосы, пытаясь сотворить из них прическу, достойную дамы, что голова, истыканная шпильками, зудела до самого вечера.
Перешептывания слуг лишь казались тихими — отзвуки их давно уж услыхали на рынках, затем вести разошлись по тавернам и харчевням, упрямо пробираясь от самых дешевых заведений к тем, что открыто посещают люди благородные. И вскоре вся столица знала, что в город из дальних краев прибыл загадочный молодой человек, который богат до такой степени, что оказаться при этом скучным и малоинтересным никак не может.
Всего через несколько дней после того, как мы обосновались в доме с павлином, Хорвеку с поклоном подали письмо с приглашением на ужин в какой-то богатый дом.
При всем моем уважении к мудрости моего спутника, происходящее вызывало у меня беспокойство, усугубленное непониманием, и я заподозрила, что воздух родины действует на разум бывшего демона губительно.
— Ты отправишь нас на виселицу, — сказала я Хорвеку, глядя на нарядный конверт с искренним отвращением. — Сам рассказывал, что в этом городе сохранили недобрую память о колдовстве. И тут же напускаешь вокруг себя таинственности, так что любой дурак заподозрит неладное.
— Знаешь, как оно бывает, Йель? — Хорвек, напротив, рассматривал послание с удовлетворенным видом. — Люди видят зло, ненавидят его, побеждают, и наказывают своим детям помнить об этом. Дети послушно боятся страшной памяти, доставшейся им по наследству. А вот внуки… Во внуках порой пробуждается любопытство, ведь им кажется, что столь давние дела — почти что сказка. Что уж говорить о правнуках… И если в простом народе страх держится дольше, то жители столицы, только и думающие о том, как бы поразвлечься, не так уж боятся нынче колдовства…