В поисках единорога

Он взглянул на Маргарет: речь шла о ее отце и деде.

– Оба отказались, но теперь Иван все чаще в дипломатической переписке называет себя «царем», кесарем, значит.

– О да, ответ был достойный, – вновь вмешался Барбаро. – «Мы, Божьею милостию государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы; а постановления как прежде мы не хотели ни от кого, так и теперь не хотим». Мол, покровительство императора не нужно великому князю московскому, он государь по праву рождения и по силе божественного установления.

– В подарок императору Иван послал 40 соболей и две великолепные шубы, одну беличью, а другую горностаевую, – вновь обратился Барбаро к дамам. – А в ответ император Фридрих послал князю лучшего бархата.

Разговор был прерван четвертой подачей. На этот раз принесли легкую пищу. Подали свежую рыбу из Луары а ля додин, аппетитный рис яркого цвета, сваренный в густую кашицу с мясным бульоном и шафраном, «бурри» с острым соусом (крошечные, на один укус, отварные кусочки мяса с травами) и «вывернутые» угри.

Итальянец заинтересовался соусами.

– Во Франции их гораздо больше, чем в Италии.

– Соус додин – самый простой: его основа – это миндаль, чеснок и яйца, наш повар добавляет луарское вино. Я вам советую попробовать угрей. Их варят на пару, выворачивают мясом наружу и обильно приправляют густым соусом, состоящим из хлеба, протертого с вином, соком молодого винограда, уксусом и смесью приправ, среди которых толченые имбирь, корица, гвоздика, мускатный орех и райские зерна.

– В Италии многое иначе, – сообщил Барбаро Маргарет. – Мы вообще по-другому относимся к еде. Наверное, это идет еще от античных времен, но для нас в еде главное общение, беседы, ритуал поведения, сама по себе пища – лишь добавка к некоему общественному действу. А пищу мы любим простую. Хотя, конечно, в высших домах сейчас не принято кормить просто, что поделаешь, общеевропейская мода предписывает определенные правила! Есть у нас и гурманы, тратящие состояния на изыски. Но в целом хлеб, вино, оливковое масло, сыр, сезонные фрукты и овощи и разные травы – вот и все, что надо для удовольствия.

– А все-таки, если посмотреть на стол, что в Италии иначе? Для нас тоже все вышеперечисленное – основа основ. Но не может же быть, чтобы в блюда не добавлялись пряности, которые вы, венецианцы, поставляете всей Европе?

– О нет, конечно, пряности – это всеобщее и повсеместное увлечение, и уже не одно столетие. Хотя мы, итальянцы, имеем более долгую историю, чем остальные, и, что важно, записанную на бумагу. Так вот, если верить древним трудам, пряности не всегда в таком количестве заполняли тарелки. Признаюсь, и сейчас мы в Италии предпочитаем использовать ароматные травы. Среди них розмарин, мята, петрушка, базилик, душица, иссоп, шалфей. Что касается специй, то, мне кажется, нигде в Европе нет такого пристрастия к ним, как у вас во Франции. Что еще? – продолжил итальянец. – Вы любите животное масло, мы его совсем не знаем. Зато фрукты у нас используют в еде гораздо больше, и они значительно разнообразнее. Лимоны и апельсины – наша слабость, мы добавляем их везде, где можно. И еще сладости – мы очень любим сладости, наши повара, мне кажется, не знают здесь равных. Ваши же десерты, на мой вкус, слишком тяжелые и однообразные: вы непременно добавите туда крупу, муку, жир. И опять все те же специи, так что в итоге сладкое мало отличается от основных блюд.

За столом чинно сидела и молодежь: Луиза, Карлотта, Филиберт, Шарль де Бурбон. Были и новые лица. Юную Шарлотту д’Альбре Маргарита видела впервые. Златокудрая красавица в пышном платье выглядела испуганно. Ее отец, Ален д’Альбре по прозвищу Великий был главой дома д’Альбре и внуком знаменитого Шарля д’Альбре, коннетабля Франции, одного из выдающихся военачальников Столетней войны с Англией. Удачная женитьба самого Алена заметно укрепила и без того могущественный род, принесла в наследство графство Перигор, виконтство Лимож и некоторые права на наследование Бретани. А недавняя женитьба сына Алена Жана сделала последнего королем Наварры. Но все это сейчас висело на волоске, так как д’Альбре был одним из самых яростных защитников Бретани, до последнего надеялся на возможность своего брака с Анной Бретонской и только на днях, уступив силе, добровольно сдал Нант и перешел на сторону короля. Его дочь была, конечно, гостьей в Амбуазе, но еще и чуть-чуть заложницей. Младшая дочь в семье, всеобщая любимица, она чувствовала себя скованно в помпезной обстановке королевского двора и мечтала о своем любимом замке Ламбри на самом юго-западе Франции, фамильной колыбели их рода, где она жила с матерью и незамужними сестрами, о южном солнце, медлительном темпе жизни, запахе чеснока, который нельзя было выветрить из комнат (его не только ели каждый день, но и раскладывали в жилых помещениях, отгоняя «злых духов»).

Внесли антреме. Согласно моде, этот «перекус» между подачами был вычурный и театральный, он был призван скорее развлечь гостей, чем накормить. Тема нынешнего была «Высокорожденные». Птицы, летавшие высоко в небе, считались принадлежностью стола избранных мира сего. Их подавали в том числе и на королевских приемах, хотя мясо некоторых из них считалось не особенно вкусным. Повара в прошлом придумали своего рода «обман»: набивали кожу лебедя гусиным мясом или павлина – свининой, так что на стол вносились благородные и прекрасные птицы, а в рот попадало нежное мясо. Но это было в прошлом – теперь никто и не думал выдавать антреме за вкусную еду, это была уже игра в чистом виде.

Птиц выносили одну за одной, их было множество, причем на стол их сразу не ставили, а носили под музыку перед гостями, чтобы все могли оценить и полюбоваться. Кого тут только не было: павлины на блюде, выложенном зеленой травой, лебеди на «водной поверхности» из голубого желе, цапли и выпи в камышах, целующиеся голуби на ветках. Зажаренные птицы выглядели совершенно как живые, в этом, а не в их вкусе, было высшее мастерство кулинара. Перья некоторых из них украшали искусно сделанные бумажные цветы, пропитанные различными цветочными ароматами и благоухавшие. Зал стал похож на пышный сад, наполненный птицами. Музыканты пытались подражать звукам, издаваемым птицами.

Потом музыка заиграла громче и энергичнее. В зале появились танцоры и мимы: они представляли сценку из истории троянской войны. Представляли самое начало истории: похищение Елены. Старый муж-неудачник, прекрасная дева и мужественный Парис – все было разыграно забавно и ярко. Причудливые костюмы, рожденные фантазией художника-портного, много блеска и ярких цветов. Вдруг сердце Маргарет сжалось: она узнала знакомую символику. Она не бросалась в глаза, но была абсолютно узнаваема. Причудливую шляпу старика украшала нелепая двуглавая курица, которая не могла быть ничем иным, как намеком на имперского орла. В волосы Елены были вплетены подобия горностаевых хвостиков – символ Бретани и Анны Бретонской. Совершенно не к месту Маргарет вспомнила старую легенду, в которой рассказывалось о герцоге Бретани Алене Кривобородом. Спасаясь от норманнов, он был остановлен грязной и мутной разлившейся рекой. Он уже приготовился ее переплыть, как увидел бегущего горностая, который вдруг резко обернулся и остановился: рискуя быть растоптанным скачущими лошадьми, он предпочел смерть грязи. Эта картина устыдила Алена, остановившего свое войско и вступившего в битву с врагом. Старые книги по геральдике писали: «Маленький этот зверек до того чистоплотен, что лучше даст себя поймать, чем перейдет через мокрое и нечистое место, чтобы не замарать своего хорошенького меха». Маргарита подумала, что Анна сейчас похожа на горностая – маленький, загнанный в тупик зверек, пытающийся сохранить свою чистоту. Было грустно думать, что «охотники» – люди, тесно связанные с Маргарет: ее отец, супруг, тетушка.

Наконец, героический Парис имел большой картонный кривой нос и ожерелье из ракушек. Фамильный нос рода Валуа нередко высмеивался шутами, особенно, когда возникали слухи о незаконнорожденности королевских отпрысков. Ракушки же намекали на орден святого Михаила, учрежденный Людовиком XI, ожерелье которого было составлено из полукруглых раковин морского гребешка, символизирующих в свою очередь святого Иакова. Карл VIII, одним из первых получивший этот орден, носил его по всем торжественным случаям.