Страница 8 из 13
– Да, служба! – покорно вздохнул я, снарядившись, как следует, и шагнул за пределы моей палатки. – Так ждите же, господа! – крикнул я, вглядываясь в эту знойную, дрожащую мглу: где же это торчит ярко-красный с семью большими звездами значок нашего генерала.
Вдоль по обоим берегам каменистой балки раскинулся наш отрядный бивуак. Группы солдатских переносных палаточек белели на темно-коричневом, словно накаленном, тоне почвы правильными четырехугольниками; длинные ряды составленных в козлы ружей окаймляли эти четвероугольники с лицевой стороны… У оружия, полудремля, чуть-чуть переступая, бродили с ног до головы белые линейцы-часовые. Из-под палаточек, вышиной в полтора аршина, не более, торчали во все стороны обутые и необутые ноги, слышался дюжий храп спящих… Тут же, свернувшись клубком, виднелись разношерстные жучки, полкашки, валетки, волчки – неизбежные спутники всякого военного отряда вообще и туркестанского в особенности.
Понурив свои горбоносые головы, не обращая даже внимания на растрепанные перед ними снопы сухого клевера, в длинных коновязях стояли артиллерийские лошади и лениво отмахивали хвостами докучливых, невесть откуда летевших мух и слепней. Из-под этих коновязей виднелись ярко-зеленые зарядные ящики, а дальше сверкали на солнце ярко вычищенные жерла медных орудий, и около них опять тоже неизбежные, клюющие носом, усталые часовые.
Более пестроты и движения было в казачьем лагере, расположившемся несколько на отлете. Сотенные значки цветными тряпками неподвижно висели в знойном воздухе; там и сям вились синеватые дымки, станки ракетных батарей казались издали какими-то треногими пауками… Совсем уж дикой, донельзя пестрой ордой расположились оборвыши туземные милиционеры, а самое большое пространство, обрамленное конными и пешими пикетами, хватающее чуть не до самого, терявшегося в мглистом тумане, горизонта, занимали вьючные обозы отряда, достигающие численностью до трех тысяч вьючных верблюдов, развьюченных и уложенных в данную минуту бесконечными рядами… Горбатые животные лежали на горячем песке, вытянув длинные шеи, пережевывая свою пенистую зеленоватую жвачку. Против них, такими же правильными рядами, сложены были тюки с фуражом, провиантом, войлочными кибитками, солдатским имуществом и прочим подобным скарбом.
Мешковатые, неуклюжие лаучи (верблюдовожатые) бродили между своими животными, подкладывая им под морды саман (рубленую солому), осматривали на досуге вьючные седла – искоса, недружелюбно поглядывая на сторожевых казаков, охвативших весь обозный бивуак своей живой цепью.
Не раз уже случалось, что лаучи уходили от отрядов, угоняли с собой верблюдов, оставляя отряд в самом стеснительном положении. Неизбежная и продолжительная остановка движения посреди мертвой, бесплодной степи слишком давала себя чувствовать, чтобы не научить нас поменьше доверяться этим косоглазым степнякам, сродным по всему нашим противникам и потому невольно им симпатизирующим. Теперь уже как лаучи, так и вьючные верблюды ни на минуту не выходили из-под самого зоркого присмотра.
Самое же большое оживление царствовало у колодцев, поблизости которых расположились солдатские кухни. Густой черный дым стлался над лощиной; гарью и салом несло оттуда; уныло мычали быки, предназначенные на убой… Русский и туземный говор и песни слышались в этом хаосе всевозможных звуков.
– Сюда, ваше благородие, сюда! – торопил меня уралец-казак, мой проводник. – Сюда пожалуйте, там обозы, далеко обходить придется!
И я покорно шел за ним, шагая через растянутые на пол-аршина от земли веревки светло-зеленых, ярко-красных, белых, пестрых, полосатых, конических, цилиндрических, кубообразных, круглых – одним словом, всевозможных цветов и форм палаток.
Большая кибитка из белого войлока, подбитая снизу красным сукном, стояла как-то на отлете: место вокруг нее было значительно просторнее, чем вокруг остальных кибиток. Двое часовых ходили перед входом. У кибитки стоял на длинном древке большой значок, именно тот самый, с семью белыми звездами, расположенными в виде созвездия большой медведицы. Это и была генеральская кибитка.
Подойдя ближе, я заметил оригинальную группу в том самом месте, где от кибитки ложилась на песок полукруглая синеватая тень.
Несколько человек, полуголых, на израненном теле которых остатки одежды висели грязными, окровавленными тряпками, с какими-то пепельно-бледными, искаженными страхом и ожиданием лицами, сидели на корточках, связанные попарно, под конвоем двух или трех казаков, опершихся на свои танеровские винтовки. Это были пленные хивинцы, пойманные нашими разъездами поблизости лагеря… Несчастные нечаянно наткнулись на закрытый казачий секрет и поплатились свободой за свою оплошность.
С них только что был снят допрос, в результате которого, как я узнал впоследствии, и оказалась посылка за мной, так некстати прервавшая мой кейф.
Генерал сидел на складном табурете, спиной ко мне, и что-то писал. Я задел нечаянно шпорой за ковер, потянул его, опрокинул что-то и вообще наделал шуму своим появлением.
– А, это вы? – обернулся немного генерал.
– Ваше превосходительство изволили…
– Звал, звал. Садитесь пока, я сейчас кончу!
Он кивнул мне на другой складной стул и занялся своим делом, казалось, вовсе не обращая внимания на мое присутствие.
Ждал я четверть часа, наконец полчаса… час даже. Меня начала одолевать самая неотвязная дремота.
И вот заходили перед моими глазами и заволновались все предметы, наполнявшие внутренность кибитки: походная кровать, прикрытая ковром, начала подниматься то одним концом, то другим: она колыхалась, как шлюпка по волнам… Заскакал на одном месте серебряный умывальный прибор; туманом застлало светлый четырехугольник зеркала. Широкая генеральская спина с перетянутыми накрест шелковыми подтяжками (генерал был без сюртука) стала расползаться все шире и шире… вот она заняла уже почти всю кибитку… «Постойте… куда же мне деваться?! Я, ваше превосходительство, сейчас… я сейчас…» – а генеральское перо так и трещит, так и скрипит по бумаге: трр… трр… трр…
– Э… гм!.. – громко откашлялся генерал.
– Ваше превосходительство!.. – шарахнулся я со стула.
– А! Вы, верно, устали… Ну, это ничего. Вы будете иметь часа четыре отдыха перед исполнением моего поручения!
– Я готов, ваше превосходительство… – побравировал было я.
– Нет, отдохните. Вам предстоит трудная и небезопасная прогулка!
Генерал встал, прошелся раза два по кибитке и произнес:
– А действительно, припекает! Вот эти конверты – их два – вы отвезете полковнику А. в передовой отряд… Он, как вы знаете, впереди нас на один переход, в расстоянии… в расстоянии… А Бог его знает, в каком это расстоянии, одним словом, вы постарайтесь в ночь добраться туда и поспеть прежде, чем он снимется с ночлега… Понимаете?
– Понимаю, ваше превосходительство… – пробормотал я.
Вероятно, в моем голосе зазвучало что-нибудь подозрительное, потому что генерал внимательно посмотрел на меня и добавил:
– Темнота ночи вас прикроет… Это не так опасно, как кажется с первого взгляда; к тому же, у вас такая прекрасная лошадь: кровный тюркмен, кажется?
– Да, ваше превосходительство, то есть оно не то, чтобы кровный…
– На прошлогодней скачке она заметно выделялась… Вы взяли первый приз?
– Да-с, но теперь как будто что-то на левую ногу жалуется! – заговорил я в минорном тоне; но генерал, кажется, не обратил внимания на это обстоятельство.
– Так вот вы поедете… Направление вам известно, а что касается до подробностей пути, то такой отряд не мог пройти по голой степи, не оставив за собой заметных следов, а проводники (да их, кстати, и нет вовсе) вам не понадобятся.
– А в случае, если?.. – начал было я, и холодный пот проступил у меня под рубашкой от одного только предположения «этого случая».
– Вы поедете с закатом солнца. До свиданья… счастливого пути!.. Донесите мне о часе и даже минуте вашего отъезда!