Страница 17 из 42
— Ага… — довольно тихо сказала Мария, но дочь от неожиданности подскочила на стуле, едва не уронив тост. — Углеводы? Ночью?! Какая же ты безобразница, Агата Фроман!
Ох, имя и фамилия сразу — это серьезно… Это грозило часовой нотацией о здоровом питании и бог знает, чем еще. Здорово она попала. Зато спать больше не хотелось, что большой плюс.
Мария обошла стол и села напротив Агаты. Свет она не включила, поэтому лицо матери, подсвеченное снизу телефоном, выглядело странно. Хорошо очерченный подбородок и кончик носа, а выше все слилось с темнотой кухни. Казалось, что ее распущенные волосы не просто падали на плечи, но и облаком повисли в воздухе.
— А сама зачем пришла? — дожевывая тост, невнятно спросила Агата. Запила соком и снова вернула себе нормальную дикцию:
— За вредными углеводами?
— Воды попить! — ответила Мария. — Не то, что некоторые. Учу вас с Виктором, учу — а все впустую… Один без бургеров жить не может, вторая без тостов. Да еще ночью! Дочь, ты даже не представляешь, насколько вредными могут быть…
Агата ее не слушала. Она смотрела на мать, и почти пустой стакан в руке начал ползти донышком вниз из медленно разжимающихся пальцев. Они на кухне были уже не вдвоем: за спиной Марии поднимался синевато-белый силуэт еще одной женщины. Лицо видно было смутно, просто белесое пятно в венчике короткой стрижки. Расстегнутая куртка, из под которой торчит горло джемпера, но главное — руки. Вот их, в отличие от марева остального тела женщины, рассмотреть можно запросто. Они были белыми, словно мраморными, с прожилками вен и длинными заостренными ногтями. Ногти тоже белые, под стать остальному.
Красивые руки. Красивые и страшные, потому что тянулись сзади к матери: то ли призрак хотел положить их на плечи, то ли — схватить за шею.
Агата попыталась что-то сказать, предупредить мать об опасности, но ей в горло попала крошка от тоста, и девушка надрывно закашлялась.
— Ну вот, еще и подавилась! — осуждающе сказала Мария, прерывая свою речь. — Запей уже…
Стакан тем временем выпал из пальцев девушки и с тихим стуком ударился о стол, разбрызгивая недопитый глоток сока.
— Мама… — в ужасе захрипела Агата. Для женщины за материнской спиной это слово будто послужило сигналом к нападению. Все-таки она тянулась к шее, уже никаких сомнений.
Острые ногти впились Марии ниже подбородка. На экран телефона Агаты, так и освещавшего все снизу, упали тяжелые маслянистые капли крови. Сенсор воспринял это за касание, трубка открыла какую-то программу. Ровный свет сменился мельканием беззвучных картинок, вспышками и мгновениями темноты.
— А-а-а! — вскрикнула Мария, почувствовав боль. Она вскинула руки к шее, стараясь схватить, оторвать от себя то, что причиняет такое страдание, но Агата видела, как материнские руки проходили сквозь запястья, пальцы и жуткий мрамор ногтей женщины.
Девушка хотела встать, включить свет, сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти Марию от этого белесого существа, но чувствовала странное оцепенение. Она была словно во сне, когда все видишь и понимаешь, но ничего не можешь сделать. Ни шевельнуться, ни закричать. Тело отказалось служить именно тогда, когда это больше всего было необходимо.
Все, как тогда в лесу с наставницей, когда появился белый паук.
Все как тогда…
— Ч-ч-что это?! — просипела Мария. Жуткие руки стиснули ее шею настолько сильно, что говорить она не могла. Из-под белых когтей брызнула кровь, каплями, падая на воротник халата, стекая по ложбинке между грудей вниз.
Мать то хваталась за поврежденное горло сама, пачкая руки в красном, то опиралась на стол, пытаясь встать. Но сзади на нее давило нечто тяжелое, непобедимое. Неподъемное, как сама смерть, которая такими темпами была очень близка.
Стояла за спиной, в самом прямом смысле слова.
Агате показалось, что она падает назад вместе со стулом и вот-вот врежется затылком в плитки пола. Это длилось и длилось, как вечность, как стекающая в полутьме кухни кровь на материнской шее. Время застыло. Но это только ощущение, на самом деле не прошло и пары секунд, и никуда она, конечно, не падала. Так и сидела за столом перед опрокинутым стаканом, лужицей сока и заляпанным кровью телефоном.
«Если не сможешь — какая же ты ученица?» — звякнул колокольчик мессенджера, и поверх всех окон выпала эта фраза.
Агата вскочила, стул из-под нее улетел назад, но не до него. Девушка внезапно почувствовала свое тело заново. Она могла говорить, кричать, но — не время.
Надо спасти маму!
Она подняла руку и направила ее на призрак. Агата сейчас не ощущала себя человеком, она — просто открытое окно, в которое, набирая силы, дул ветер. Ей в спину, но она не чувствовала этого давления, она сама — только разрыв в пространстве. Во времени. В границе между жизнью и смертью. Просто окно.
Над головой матери, уже опускающейся, сдавшейся непреодолимой силе призрачной убийцы, пролетел сгусток ярко-красного пламени. Косматая комета. Снежок, которым могли бы перебрасываться великаны над жерлом действующего вулкана. Казалось, это пламя обжигает Марии голову, снося часть волос, но сейчас не до того. И не до точных прицелов, лишь бы попасть в фигуру женщины, бледную, словно вырезанную небрежно в темноте чьими-то злокозненными ножницами.
Поймать бы этого портного!
Красный светящийся шар попал призраку в грудь, и только это сейчас действительно важно. Женщина отшатнулась назад, отпуская шею жертвы. Мария упала лицом на стол, но и это сейчас не главное.
Ветер, бивший сквозь Агату, нарастал, становясь ураганом. Вместо следующего огненного снежка с руки сорвалась непрерывная струя пламени. Поводя пальцами, девушка будто шлангом поливала этим огнем призрак, заставляя дрожать, распадаться на отдельные части. Фигура разваливалась, но пыталась собраться воедино. Она даже старалась напасть в ответ и на нее, но явно не могла.
Мне холодно… Если бы только знали, как мне холодно лежать одной в месте, где никого больше нет. Где нет времени, где нет жизни, нет даже вездесущих червей и крыс. Я никогда бы не поверила… раньше, что так бывает.
Я полностью одета, но все эти тряпки не греют меня. Там, за гранью, остается один холод, по крайней мере для меня — так. Я прошу о помощи, но никто меня не слышит, никто. Последним, кто со мной говорил, был убийца — человек, о котором я никогда бы так не подумала. Мы глупцы, Антон, мы слепые глупцы! Ни в чем Маркас был не виноват, это не он, слышишь, не он…
Не слышит. Даже мой любимый муж бросил меня здесь, оставив на память свой страшноватый талисман. Глупую игрушку, которая меня не греет.
Меня задушили. Бросили в холодную землю, без отпевания пастором, похорон и прочего. Не сказать, чтобы все эти церемонии были важны для меня при жизни, но без них все совсем плохо. Без них я стала безвольной куклой для своего убийцы, который теперь легко призывает меня в другой мир, в ваш. В тот, где для меня нет места. В котором так же холодно, как и в земле. Я пытаюсь бороться с ним, с черными приказами, но ничего не выходит. И не может выйти — пока он жив, я его пленница. Наверное, навсегда.
Помогите мне кто-нибудь! Нет ответа…
Что я делаю здесь, на своей кухне, рядом с этими незнакомыми людьми — женщиной в халате и испуганной девушкой? Я пришла убивать. Мне хорошо внушил мой хозяин — раз меня задушили, значит и я обязана платить живым людям тем же.
Зачем? Я не знаю. Это приказ и я пытаюсь его выполнить. И при этом я почему-то опасаюсь девушки. Странно, всегда думала, что мертвым терять нечего, но нет. За этой странной хозяйкой моего дома стоят какие-то жуткие силы. Навредить мне она сейчас не сможет, но сможет прогнать. Если захочет. Если успеет.
Я наклоняюсь сзади над женщиной и хватаю ее за шею. В этом есть какая-то сладость даже для меня, даже здесь, — схватить ее холодными пальцами, вонзить когти в теплые, бьющиеся под рукой артерии и попытаться разорвать это все в клочья. Залить эту кухню, на которой я долгие годы была почти счастлива, кровью. Да так, чтобы в ней утонула эта ненавистная незнакомка, ее дочь, весь этот чертов дом!