Страница 14 из 42
А здесь был островок спокойствия. Мадлен аккуратно отщипнула предпоследний кусочек пирожного блестящей ложечкой и положила в рот. Агата наблюдала за ней, слушала, только изредка отвлекаясь на людей за символической границей.
— Люблю… — повторила наставница. — Его вкус чем-то похож на ощущение силы. Ты потом поймешь, я надеюсь.
— У меня получится? — спросила Агата.
Их встречи продолжались уже год, но выглядели довольно странно для обучения… Обучения чему, кстати говоря? Девушка бы затруднилась назвать это определенно. Кафе, картинные галереи, библиотеки — и почему-то старые кладбища, потом снова музей и после него — прогулки за городом. Пешком, без какой-то очевидной цели.
— А у тебя уже получилось, — безмятежно улыбаясь, сказала Мадлен и отпила глоток черного как ночь кофе. — Когда ты почувствуешь силу, то будешь уже готова.
— Но к чему… готова? Вы же ничего не говорите, а я не знаю, как получаются ваши «маленькие чудеса»…
Этими словами наставница называла разные странные события, время от времени происходившие с ними. То шустрый паренек на скутере, в огромном, не по размеру шлеме, явно охотившийся за сумочками зазевавшихся женщин, пролетит мимо, остановится и сам сдастся крайне изумленному полицейскому. То из галереи Рецци они с Мадлен выйдут прямо на набережную через неприметную дверку (Агата потом искала ее больше часа и не нашла), хотя от музея до моря добрых пять километров. Были еще десятки подобных случаев, ничем и никак не объяснимые.
А прогулки! Узкая сельская дорожка, где, казалось бы, не встретить никого интереснее везущего урожай помидор в город крестьянина, вдруг делала петлю и приводила к неведомому замку. Одни развалины, конечно, но по ним настолько интересно бродить, рассматривая осколки колонн и сохранившиеся почти нетронутыми атриумы.
— В мире есть множество вещей, неизвестных людям. Большинству людей, — сразу поправилась Мадлен. — О них ходят только легенды. Сказки. Книги и фильмы, где все довольно… искажено, скажу мягко. При этом эти вещи есть. Пойдем!
Агата давно допила свой кофе и нисколько не удивилась: эта импульсивность была в характере наставницы.
— В мире есть сила, намного превосходящая гравитацию, электричество, и даже ядерное оружие, — неторопливо рассказывала Мадлен, пока они спускались по длинной лестнице, шедшей от старинного центра города вниз, к набережной. Морем здесь уже пахло вовсю. — Редкие люди одарены настолько, чтобы получить к ней доступ. Они, такие как мы, всегда были и всегда будут. Но приходится скрывать свой дар, иначе его тут же приспособит под свои цели власть.
— Но у нас же демократия, — растерянно сказала Агата. — Свобода. Нельзя заставить кого-то просто потому…
— Можно, моя дорогая. Название власти и кому она принадлежит, не имеют значения. Нас ловят и заставляют таскать им каштаны из огня. Поэтому люди силы скрытны.
— Но вы же можете дать отпор?
— Мы… Привыкай говорить — мы. Можем… Но у нас есть ограничения — они связаны с тем, что мы люди, со всеми недостатками. Усталостью. Доверчивостью. Тягой к обществу. Любовью и ненавистью. Старостью, наконец. Были попытки поставить власть себе на службу, были… Королевы, владевшие силой. Жены и подруги властителей. Но все провалилось. Мы, сестры, по-прежнему всего лишь клуб женщин, имеющих некоторые способности. И не более.
Мадлен повернула голову, и ее спутница на долю мгновения оторопела: прекрасное лицо наставницы словно покрылось мелкими трещинками, кракелюрами, как старинная картина. Они проступили из кожи и спрятались, сделав Мадлен вдруг похожей на полотно вековой давности.
— Испугалась? — наставница вздохнула. — Вот и об этом я тоже говорю. Мы не в состоянии контролировать постоянно даже самих себя. Женщины…
— Погодите! А мужчины?! Все эти маги и колдуны в книжках и кино? Гэндальф серо-буро-малиновый?
Мадлен шла молча. Ступени под ногами, стертые миллионами ног до вмятин, будто сами собой ложились под подошвы ее туфелек.
— У них свои тайны… — наконец сказала она. — Не лезь пока туда. Тебе надо получить свой приз, раз уж есть возможность.
— Куда мы идем? — сменила тему Агата. Она чувствовала перепады настроения наставницы и, хотя та никогда не ругалась, не хотела ее раздражать.
— Сегодня я покажу еще одно проявление силы. Тебе будет полезно. Только — ничего не бойся. Это самое важное, быть сильной — и значит быть смелой.
Они вышли на берег моря. Многолюдная набережная, переполненная туристами, велосипедами, колыхающимися от ветра навесами палаток, запахами, звуками, скейтами, музыкой и вспышками телефонов.
— Здесь шумновато, — заметила Мадлен. — Зато рядом море, это мне помогает. Сейчас ты окажешься в немного другом месте. Там придется делать выбор — только свой. Не бойся…
— Если сложить двести тридцать один и шесть миллионов четыреста две тысячи…
— Перестань! Это скучно, Вик! — Агата старательно водит пальцем по экрану телефона, на нем бегут и лопаются цветные шарики. — До школы еще три недели, успеет надоесть.
— Да не будет школы…
— А, ну да! Но все равно с телефоном играть интереснее, чем эти твои цифры. И это… Говорят, старшеклассники уроки вести будут.
— Им не до того, ты что! — Виктор отвлекается от своей математики и поднимает голову. Маленькие глазки смотрят внимательно. Он с детства такой: серьезный, немного упертый и всегда готовый спорить. — Всех старше шестнадцати направили на системы жиз-не-о-бес-пе-че-ни-я!
Он поднимает вверх палец и раздувается от важности. Слово сложное, хоть по слогам произнес, а правильно.
Виктору здесь и сейчас пятнадцать без месяца, значит ей самой — двенадцать. Она младше, но, на ее взгляд, умнее. По крайней мере, сама она так считает.
Агата пожимает плечами, не отрываясь от экрана:
— За своими взрослыми ухаживать некому, а они дурью маются…
— А как за ними ухаживать? Лежат и лежат, — тихо отвечает Вик.
Неделя после эпидемии прошла быстро. Да и непонятно, что это было — болезнь или применение какого-то оружия? Интернет и связь не работают, электричество, хоть и с перебоями, но есть — остается играть в шарики, если успеваешь зарядить трубку. Родители сейчас лежат на своей кровати в спальне, Марию дети дотащили с кухни сами, а вот с отцом пришлось повозиться, звать соседского мальчишку. Повезло, что отец вообще был дома, не задержался допоздна на работе, как бывало не раз. Втроем доволокли, и — туда же, на кровать.
Главное, что все они живы. Дышат. Что-то вроде глубокого обморока. Виктор сказал умное слово «летаргия». Откуда-то из своих любимых игрушек с монстрами узнал, не иначе. Может, и летаргия. Обежав одноклассниц, Агате удалось выяснить, что так везде. Взрослые просто полегли, где пришлось. Хорошо, все было поздним вечером, почти все дома. На улицах попадались машины, уткнувшиеся в стены, столбы, иногда заехавшие в витрину магазина или впритык с чьим-то подъездом. Тоже понятно: кто был за рулем, там и остался.
Все старше восемнадцати лет превратились в бессмысленные, сопящие во сне куклы.
Джорджио из второго блока сказал, что за городом разбился самолет. Вроде как, кто-то видел, другим рассказал, а они уже ему. Но точно никто ничего не знает. Вот и старшеклассники эти, которых якобы кто-то куда-то направил — просто бред или правда? Неизвестно.
Вечерами страшно: под окнами ездят машины, из них гремит музыка. Когда по одной, когда и три-четыре подряд. Говорят, бандиты ездят. Кто их знает, опять же…
— Агатка, а что дальше будет? Ну что?
Сестра откладывает телефон в сторону. Как же он надоел уже! Раньше с ним хоть мама возилась, а теперь все на ней. На младшей, кстати говоря. Вик иногда заходит в родительскую спальню и обнимает маму, плачет. Один раз так и заснул, у нее под боком. Утешить его нечем: если никто не знает, то уж ей, Агате, откуда?
Может, напугать его как следует, отвяжется?
— Мне Эмма из девятого класса рассказала, что дальше будет. Я ее в магазине встретила, когда за соком ходила.