Страница 18 из 29
А потом были воспоминания о времени, проведенном с Олли. Они больше не всплывали как кусочки обычных дружеских отношений, а как части чего-то глубокого, что было взаимным. Во всяком случае, это было почти так, как если бы я был тем, кто добивался его, что сначала заставило меня задаться вопросом, насколько сильно я ударился головой, но чем больше я думал об этом, тем больше я начинал понимать свое влечение. В конце концов, в моем общении с ним с того дня, как он вошел в мой класс, он доказывал, что в глубине души он был защитником, тем, на кого можно было положиться не только в кризис, но и изо дня в день. Он не воспринимал себя слишком серьезно, как показали его навыки игры на фортепиано и самокритичные шутки, но в нем было что-то хорошее. Не говоря уже о том, что его мускулистые руки были словно из журнала Мужские мускулы. И даже то, что я раньше никогда не бросал взгляды на мужчин, я думаю, что, если бы выстроили сотню парней, он был бы самым красивым из всех. В общем, если смотреть на это объективно — что означало, когда я не был под «Кроун» с колой — его можно было считать приманкой для кого угодно, но каким-то образом он выбрал меня. Или я выбрал именно его.
Олли... и я. Вместе. Как... вместе вместе. Дерьмо.
Да, и я не мог забыть, что он солгал. Солгал бездействием, которое так же было ложью. Он приходил, вел себя так, как будто мы были незнакомы, и все это время он точно знал, как надо действовать со мной. Его появление в музыкальном объединении «Music Junction» должно было быть идеей моей матери, потому что иначе Олли не узнал бы о моей временной работе. Это означало, что также он знал, что я не вожу машину, и меня нужно будет подвезти. «Но он точно знал, как мне помочь, когда мы столкнулись с аварией и я запаниковал».
— Заткнись, — сказал себе я. — Просто заткнись.
Сорвав простыню, я вывалился из кровати и наполнил стакан водой. Я выпил все это за один раз, а затем вытер пот со лба. Я должен был перестать зацикливаться на этом или сойду с ума. Если не сделал этого раньше.
В мою дверь настойчиво постучали. Я больше не заказывал еды, и никто не звонил от ворот, что означало, что это может быть только один из двух человек, и я был не в настроении для лекций.
Я распахнул дверь и прислонился к ней, когда мама опустила руку. Даже в субботу в середине лета она выглядела как чопорная школьная учительница: бледно-желтая юбка до колен и простая белая блузка с жемчугом. Без соответствующего жакета, так как в нем не было необходимости в такую жару.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
— Ты не отвечал на мои звонки и сообщения. Мне нужно было убедиться, что ты жив, — она подняла бровь, когда ее оценивающий взгляд остановился на моей обнаженной груди и трусах, и на том, в чем я был уверен, должно быть растрепанными волосами, так как я не расчесывал их в течение трех дней. — Ты ужасно выглядишь.
— Спасибо. Бывало и лучше, — я почесал щетину на челюсти, которая уже не была такой колючей, учитывая, что в последнее время я также не утруждал себя бритвой.
— Можно мне войти? — ее улыбка была нерешительной.
Я открыл шире дверь, и она вошла внутрь, оглядываясь на брошенные коробки от пиццы и тарелки на стойке, и почти пустую бутылку «Кроун».
— Приятно видеть, что ты не переборщил с выпивкой, — сказала она с усмешкой, глядя на бутылку и продолжая идти в гостиную, в то время как я схватил футболку и шорты из своей комнаты и надел их. Я пропустил ее комментарий, так или иначе, не заботясь о том, знала ли она, что я занимаюсь самолечением. Она положила сумочку на журнальный столик и освободила место, чтобы сесть, аккуратно сложив смятое покрывало, прежде чем положить его на спинку дивана.
— Чувствуй себя как дома, — сказал я, плюхаясь на другой диван и протирая глаза.
— Ты не мог бы мне рассказать, что с тобой происходит, Рид?
— Вообще-то я возражаю.
— Это не было предложением.
Я сел и скрестил руки на груди.
— Нууу… что со мной не так? Хм. Для начала, я не помню, когда в последний раз играл на пианино, и я действительно чувствую потребность постучать по клавишам прямо сейчас.
— Тогда почему ты этого не делаешь?
Подняв брови, я оглядел комнату.
— Ты его где-то видишь?
— Нет, но…
— Или оно есть у вас дома, возможно, я как-то пропустил его во время своих визитов?
— О. Ну, нет…
— Верно, — сказал я, хлопнув себя по колену. — Потому что вы с папой избавились от пианино, — господи, я вел себя как придурок, но не мог остановиться. Если я был несчастным, то и все остальные тоже. Они должны были все идти ко дну вместе со мной. — Да. Зачем вы это сделали?
Мама моргнула, как будто я сошел с ума, а потом ее маленькие плечи приподнялись.
— Насколько я помню, ты переехал, и твоему отцу понадобилось место для стола.
— Ага… И когда вы выбирали это место для жилья, вы знали о законе о шуме до или после?
— Что ты имеешь в виду?
— Мое пианино, мам. Ты знаешь, что это моя страсть, моя жизнь. То, что я люблю и что не смогу иметь его здесь?
— Что? — спросила она. — Ты хочешь сказать, мы выбрали это место, чтобы помешать тебе играть?
— Понятия не имею. А ты?
— Это смешно. Как ты мог подумать, что я заберу у тебя что-то настолько важное? Ты действительно думаешь, что я такая подлая?
— Я так не думаю, нет. Но я не могу не удивляться. Я имею в виду, вы, ребята, никогда не считались с моей карьерой; вы хотели, чтобы я вернулся сюда, был рядом с вами и следовал вашим советам. Может, вы думали, что таким образом я смогу отказаться играть?
— Я даже не думала об этом, Рид. Мы с твоим отцом подумали, что это будет хорошее место для тебя, закрытое и с прекрасным видом. Клянусь, мне и в голову не приходило, что ты не можешь взять с собой пианино. А потом, когда ты стал преподавать музыку в школе и имел доступ к инструментам... мне так жаль. Честно говоря, мне это и в голову не приходило.
Я мог только смотреть на нее, на женщину, которая была моей опорой всю мою жизнь. Женщина, которая готова на все ради меня, и в ней не было ни капли подлости. Я знал, что она не собиралась причинять мне боль. Я знал, что это был несчастный случай, но все равно чувствовал, что должен винить кого-то за все, что случилось в моей жизни. И, честно говоря, теперь, когда я выплеснул свою боль, гнев рассеялся, как утренний туман, а на его место пришло чувство вины. Боже, я был таким мудаком в последнее время. «Что со мной не так?»
— Я знаю, мам, — вздохнув, я провел рукой по волосам. — Я не хочу вымещать на тебе свое разочарование.
— Ох, Рид, — сказала она, придвигаясь к краю дивана, чтобы погладить мою руку. — Я не могу делать вид, что не понимаю, что с тобой сейчас происходит. Я знаю, что ты смущен, расстроен и срываешься на тех, кто тебе ближе всех. Я знаю это, и я справлюсь. Так что, если тебе нужно выговориться или накричать, я пойму. Если хочешь поговорить, я здесь. Если у тебя есть вопросы, я постараюсь помочь тебе ответить на них. Тебе станет легче, детка. Пожалуйста, верь мне.
Мне хотелось верить, что она говорит правду, что она всемогуща и может видеть месяцы и годы в будущем, чтобы знать, что все будет хорошо.
— Если хочешь, почему бы тебе не одеться, и мы можем сходить в «Newton’s Music» и выбрать новое пианино? Стол все равно превратился в магнит для беспорядка, — она сжала мою руку. — Мне очень жаль, Рид. Просто я предположила, что раз Олли купил для тебя пианино, чтобы ты мог играть…
Я вздрогнул и отстранился от нее.
— Что он сделал?
Казалось, она поняла свою ошибку, как только сказала это.
— Ох. О, Господи.
— Он купил мне пианино?
— Ну, я... я это только недавно поняла, что он... — она замолчала, а потом произнесла слово, которого я никогда не слышал от нее: — Дерьмо.
— Ты сказала... «дерьмо»? — мои глаза расширились.
— Нет, — ответила она, и на ее лице отразились смущение и стыд. — Конечно, нет.