Страница 10 из 61
Голова уже кружилась, дыхание сбилось… Всё-таки целуется красавчик восхитительно, а я не железная. Может, ну его — поддаться, и всего-то? Так же и проще, и приятнее.
Одна часть меня настойчиво советовала плыть по течению и позволить влюблённому мужчине продолжить штурм, зато другая взвыла благим матом и дала под дых нормам приличия. Те возопили, но зато вспомнили про свои прямые обязанности. Нет, не хочу так!
Схватив инкуба за уши, я резко дёрнула его голову назад и в довершение ударила лбом, куда дотянулась. Дотянулась до носа и лба. И самой больно — жуть как, зато Ирвин охнул и сел, с недоумением потирая набухающую шишку.
— Ты с ума сошла?! — возмутился наглец.
— Я?! — осматривая покрывало и тоже потирая лоб, обижено фыркнула. — Сам дурак! Говорила, не лезь ко мне с постельной темой!
— Таш, а что ты ищешь? — предпочёл сменить тему мужчина. — Потеряла что-то?
— Неа, смотрю, не тлеет ли покрывало, — буркнула недовольно.
— Эм… Это в каком смысле? — растерялся инкуб и вдруг расплылся в улыбке: — От нашей страсти?
— Сейчас! От наших искр!
Ирвин помолчал с минуту, а я продолжила сосредоточенно шарить по покрывалу руками, постепенно отползая на противоположный край постели.
— Каких ещё искр? — спросил-таки инкуб.
— Жгучих и болючих! Тех самых, которые из глаз сыпались, когда я тебе врезала, жертвуя собственным организмом! — рявкнула и наконец встала.
Теперь между нами была кровать. Защита так себе, но лучше, чем ничего.
— Предупреждаю сразу: ещё раз попробуешь силовым приёмом настоять на своём, поцелую в ответ!
— Странная угроза, — подозрительно протянул мужчина, прищурившись. — Почему я должен опасаться того, к чему сам стремлюсь?
— Потому! Физически мне с тобой не справиться, значит, отбиваться — пустое. Проще тебе поддаться, а после, когда ты будешь ожидать нападения меньше всего, так врежу — мало не покажется. А если сильно разозлюсь, ещё и откручу чего-нибудь ненужное! Ясно?
— А сможешь? — не желая сдаваться, скептически изогнул идеальную бровь красавчик.
— Хочешь проверить? — в тон ему ответила, недобро улыбаясь. — Только, чур, потом не жалуйся! Я предупредила.
— Не буду, — ухмыльнулся он, поднимаясь: — жаловаться. Очень надеюсь, и тебе не придётся.
Плавное нарочито хищное движение. Рывок! И вот инкуб стоит рядом, властно обнимая одной рукой за талию, а другую запуская в мои волосы на затылке. Склонился, потёрся щекой о висок.
— Пожалуй, я всё-таки рискну, любимая…
Горячий шёпот обжигает ухо, и я в ужасе понимаю: маленький, но коварный зверь «писец» вцепился всеми лапками в мою ногу и теперь радостно скалится, подмигивая. Мне кранты! Блеф не прокатил… Или не блеф?
— Я тебе не любимая, маньяк! Не называй меня так! — взвыла больше с перепугу, чем действительно возмутившись обращением, и ка-а-ак пну инкуба в лодыжку.
Тут уж взвыли мы оба.
— Сволочь ты озабоченная! — заскулила я, прыгая на одной ноге. — Я из-за тебя пальцы отшибла! Больше спать в твоём доме без армейских берцев не лягу!
Инкуб выражался не столь изысканно — просто шипел сквозь зубы, потирая травмированное место.
— Ты меня угробишь, — вздохнул мрачно и вдруг рассмеялся: — Обожаю тебя! Ты настолько неожиданна, что слов не хватает. Ташка, ты — чудо!
— Ты псих! Сумасшедший! Извращенец! Я тебя бить не нанималась! Тем более саму себя калеча! Какое ещё чудо?!
И тут…
Чудо?
Это обращение царапнуло как-то особенно глубоко. Сердце заныло, словно… Накатило ощущение ледяной разрывающей душу тоски. Пальцы похолодели.
— Чудо… — пробормотала я, оседая на пол. — Я — чудо… в перьях. Или… — слова выныривали из забытья: — Чудо, это от чудовища…
Инкуб подлетел, поднял на руки.
— Таша, что с тобой? — встревоженно заглядывая в глаза, вскрикнул. — Ташенька…
— Чудо… Моё чудо… — всё бормотала я, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы.
Слёзы горячие, а на душе холодно, и ощущение, будто вокруг Антарктида. Почему?
— Я… Он говорил….
— Тихо-тихо, — укладывая на кровать, проговорил инкуб. — Сейчас тебе будет легче, хорошая моя… Не плачь!
Он торопливо переметнулся к столу, плеснул в стакан травяного отвара из кувшина. Ох, я ж обещалась вчера выпить и совсем забыла! Но инкуб не заметил, что лекарства с вечера не убавилось. Долил в стакан фиолетовой жидкости, перемешал и вернулся ко мне.
— Ташенька, выпей это, — опускаясь на колени возле кровати, проговорил ласково. — Вот так, радость моя. Умница…
Зубы стучали, выбивая дробь на кромке стакана. Руки тряслись, как у последнего алкоголика, но я выпила всё. Благо, инкуб аккуратно придерживал посудину за донышко.
— Золотая моя, сейчас будет легче, — причитал бледный от беспокойства блондин. — Небо, у тебя руки ледяные! Маленькая моя…
— Я не маленькая, — вяло возразила я, глядя, как он растирает мои пальцы, согревая своим дыханием. — И не твоя…
— Пока не моя, — едва слышно прошептал инкуб, прижимаясь щекой к тыльной стороне кисти.
Но какой Ирвин всё-таки красивый! И не понять, каштановые у него волосы, или золотые. Наверное, это солнышко в них запуталось. Хорошо ему, солнышку… Я тоже так хочу.
Выдернув одну руку, я запустила пальцы в блестящие пряди. Ой, на ощупь — как шёлк… Тёплый-тёплый… Или это у меня руки замёрзли до такой степени?
Инкуб словно окаменел, а я всё перебирала его мягкие шелковистые волосы, завороженно наблюдая игру света. Солнце льнуло к ним, будто нарочно. Растекалось по скулам нереально прекрасного лица, золотило широкие плечи… Кажется, солнце тоже любит Ирвина! Ревность подняла змеиную голову. А ведь мой инкуб сидит спиной к окну, и значит солнце греет его лопатки, скользит по позвоночнику… Почему оно, не я?!
— Ирвин?
Он поднял глаза, и я утонула в изумрудно-зелёном мерцании. Мамочки, какой же он красивый!
Вопреки охватившему благоговейному восторгу, внутри что-то жалобно ныло. Я поёжилась, но неведомое шевельнулось в груди, отзываясь на движение глухим стоном. Тихо-тихо, далеко-далеко… А Ирвин ведь близко! Он сильный, умный, самый лучший. Он прогонит страшное нечто, от которого так холодно и больно… сердцу.
Я улыбнулась инкубу, когда он пересел на кровать, не отрывая изумрудного взгляда от моих собственных глаз. Невозможно не улыбаться такому замечательному, такому чудесному… Чудес… Чудо?! Моё чудо?..
Внутри снова зашевелилась и застонала стужа. Ощущение, будто кто-то меня предал. Кто? Ирвин? Нет, он не мог! Тогда… Я? Я?! Но почему? Я ведь никому ничего не должна!
Кого я обижу, если сейчас вот так дотронусь до золотисто-каштановых дуг его бровей? Проведу пальцем по высоким скулам… Обведу контур соблазнительно очерченного рта… если я…
На один короткий миг перед глазами всё поплыло. Дрогнуло прекрасное лицо любимого, исказились восхитительные черты… Показалось, не Ирвин смотрит на меня этими зелёными глазами. Или… какими-то другими?
Яркой вспышкой — город, прекрасный, как мечта. Синие ажурные кроны сыплют белым светом…
— Я чем-то обидел тебя? — бархатный глубокий голос, от которого всё внутри тает.
— Нет, — шепчу тихо.
— Тогда… почему?
— Я боюсь, — еле слышно отвечаю, прижимаясь спиной к надёжной груди. — Опять.
Его сердце бьётся так сильно, так гулко…
— Чего?
Снова этот удивительный бархатный голос, в котором нежность всех миров, и я шепчу, замирая от восторга и страха:
— Боюсь… что тот дождь мне приснился…
Судорожный вздох мужчины позади меня, щеки касается тёплая рука… Почти не дышу, прижимаясь к его длинным пальцам, обнимая их своими.
— Если и приснилось, то нам обоим, — почти беззвучно шепчет он самым сказочным на свете голосом. Голосом любимого.
— Нет! Ты — не он! — вскрикнула, отталкивая инкуба. — Нет!
— Ты права, — изумрудные глаза склонившегося надо мной Ирвина вспыхивают обидой и злостью. — Я — это я!
Я попыталась отодвинуться, ещё не понимая, чего так испугалась, но сильные руки вдавили меня в матрац.