Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 18



Увы, столь обольстительные фантазии в сочетании с кристаллическим метамфетамином оборачиваются уродливыми и извращенными фантасмагориями реальности настолько грязной и убогой, что какие уж там кристально чистые бассейны и серебряные канделябры.

На содержании

Познакомившись с Линкольном Эстоном и став завсегдатаем его гей-салона, Эндрю принялся также раскидывать сети в надежде выудить крупную рыбу: устроиться к кому-нибудь из тамошних патронов на содержание. Ему без малейшего труда давалось общение с этими мужчинами на тридцать и более лет старше него – как в компании, так и тет-а-тет. Особую искусность Эндрю проявлял в деле угадывания круга интересов целевого собеседника и перевода разговора на соответствующую тему: литературу, искусство, лётное дело и т. п. Делал он это безошибочно вне зависимости от возраста выбранной им мишени.

Подобно гейше, Эндрю мог свободно и со знанием дела поддерживать беседу на любую тему, устраивать развлечения и предлагать всяческие утехи сексуального или иного характера. Разве что чувственности ему недоставало – слишком уж давно и глубоко похоронил он в себе всяческую искренность, а потому и выглядел человеком безэмоциональным и холодно-расчетливым.

В разговорах с ровесниками о сексе он обычно высказывался в грубой форме и таким образом, чтобы впоследствии от своих слов можно было отказаться. Известен был своими каверзными параллелями и подначками в тему, которые казались порой весьма остроумными всем, кроме объекта насмешки. Линкольн Эстон, долгие годы проживший в Сан-Франциско и пренебрежительно называвший Сан-Диего «приморской Омахой», видел в Эндрю хорошие задатки бонвивана и сноба и говаривал друзьям: «Эндрю – самый смышленый из молодых людей, кого мне доводилось встречать».

«Вел себя Эндрю как король. За обед расплачивался, небрежно швырнув на стол перед официантом платиновую карту», – рассказывает один из пятидесятилетних обитателей Ла-Хойи, которого Эндрю, обхаживая, трижды угощал роскошными обедами. Будучи давно женатым, этот выпускник Епископской школы со временем нашел себя в Хиллкресте, где впервые и выслушал от Эндрю Де-Сильвы «легенду», ставшую затем стандартной для респектабельной части его аудитории: он – сын португальской еврейки и филиппинца и бывший муж еврейской принцессы, от которой у него есть дочка; обожает кататься на бабушкином «роллс-ройсе»; учился в Шоате и в Епископской; два года отслужил в израильской армии; богачи-родители, живущие попеременно в Ранчо Санта-Фе и на Манхэттене, вышвырнули его на улицу, как только узнали, что он гей.

Тщательно, в деталях продуманная Эндрю реконструкция своей мнимой биографии призвана была социально уравнять его с элитой из числа его знакомых, представить его человеком ярким и экзотичным, а не просто каким-то мальчиком-игрушкой, которую не жалко выбросить после того, как она надоест. Эндрю Де-Сильва умело вытягивал сочувствие из пожилых мужчин, многие из которых были в разводе, лишились семьи и иным образом пострадали ради того, чтобы стать теми, кто они есть теперь. Однако же Эндрю делал всё возможное, чтобы не производить впечатления, будто ему что-то от кого-то нужно, да так ловко, что угощавшийся его дорогими обедами бывший выпускник Епископской лишь многим позже задним числом осознал истинный смысл затеи Эндрю: «По-моему, эти обеды были прикормкой, чтобы подманить рыбу и поглядеть, достаточно ли она жирная в денежном плане, на какую наживку клюнет и стоит ли забрасывать крючок, – но тогда мне этого и в голову не приходило».

Эндрю, как теперь понятно, однозначно занимался ловлей спиннингом на блесну – и летом 1994 года подсек по-настоящему крупную рыбину. Через давно сложившуюся голубую пару из Ла-Хойи, с которой познакомился у Линкольна, Эндрю получил в июле приглашение на званый обед в честь приезда Нормана Блэчфорда – члена того же братства, что и Линкольн, и хозяева, частного эксклюзивного общества геев «Гамма Мю» (ГМ), в шутку называемого «голубой мафией» и выведенного и высмеянного Армистедом Маупином в «Городских преданиях»[39] под названием «Клуб миллионеров». Это была идеальная с точки зрения Эндрю группа, если в нее проникнуть, – скрытная, слегка снобистская, полная потенциальных «сладких папиков».

Высокий, с рыжевато-каштановыми волосами, вытянутым лицом и орлиным носом, пятидесятивосьмилетний в ту пору Норман Блэчфорд выглядел так, будто целыми днями в свое удовольствие возделывает землю на свежем воздухе. Сдержанный, вкрадчивый, крайне консервативный, а главное, сказочно богатый Норман жил в Финиксе, но регулярно наведывался в Ла-Хойю, подобно множеству других аризонских богачей, даром что от Финикса до Сан-Диего меньше часа лету. Ла-Хойя – излюбленный курорт богатых жителей Финикса. Богачи из Техаса предпочитают соседний Дель-Мар, потому что там в июле скачки, а «зонцы» тяготеют к Ла-Хойе. У Нормана были собственные апартаменты в элитном кондоминиуме на Прибрежном бульваре в двух минутах ходьбы от Епископской школы.



Незадолго до этого СПИД унес жизнь двадцатишестилетнего постоянного партнера Нормана, и он был свободен – самый что ни на есть подходящий кандидат для Эндрю. Свободных денег у Блэчфорда было немерено, поскольку недавно он продал свою преуспевающую компанию по производству патентованного звукоизоляционного оборудования для киноиндустрии, за разработку которого компания в свое время даже получила «Оскар» в специальной номинации «За научно-технические достижения». По слухам, Норман стоил бешеную уйму миллионов – этот факт, по словам друзей, Эндрю тщательно проверял по всем доступным ему каналам. В Финиксе Блэчфорд был одним из главных жертвователей на нужды местного симфонического оркестра. Он очень интересовался искусством, так что Эндрю быстро удалось произвести на него впечатление своей эрудицией. Норман, однако, был по своему характеру человеком осмотрительным и прижимистым, и это с самого начала приводило Эндрю в отчаяние.

Отношения вспыхнули не сразу. Эндрю продолжал по вечерам бывать у Линкольна, торговать наркотиками, зависать в барах Flicks и Rich’s, а также и в более дорогом ресторане «Калифорнийская кухня» по соседству с Flicks, где непременно занимал место подле окна. Не было секретом, что Эндрю иногда устремлялся оттуда на улицу, заприметив среди прохожих милого мальчика, чтобы пригласить его к столу своей компании на угощение. Там он мог его кому-нибудь присватать в знак особого уважения, а затем покидал заведение, оставив щедрые чаевые официанту – вплоть до 200 долларов за обед стоимостью 400 на восьмерых по счету. Это было у Эндрю отточено. Сначала он оставлял небольшие чаевые наличными вместе с кредитной картой или добавлял сверх счета при оплате наличными, а затем – так, чтобы все видели, – совал на лапу официанту внушительную сумму по пути на выход – чисто мафиозный стиль.

На выходные Эндрю иногда отправлялся куда-нибудь подальше с Джеффом, пользуясь постоянно действующей акцией авиакомпании Southwest Airlines «Два билета по цене одного». Отсюда и знание Чикаго, куда им нравилось летать, поскольку оттуда рукой подать до Де-Калба, родины Джеффри. Что-что, а попутешествовать Эндрю любил.

Осенью 1994 года, например, Дуг Стаблфилд неожиданно столкнулся с Эндрю в Оперном театре Сан-Франциско, где тот был на пару с пожилым мужчиной, представленным ему как «друг семьи». Дуг вспоминает: «Я был реально в шоке, когда увидел его с богатым папиком». Но Эндрю быстро сгладил неловкость, присоединившись после представления спутника к компании Дуга и его друзей в буфете. Но с тех пор, продолжает Стаблфилд, Эндрю «не переставал всех удивлять какими-то странноватыми проявлениями материального благополучия. Каждый раз появлялся на другой машине и с другим человеком, останавливался в гостях у совершенно разных людей – и почти никогда ничего не объяснял и не рассказывал о них в разговорах с друзьями».

Стаблфилд был как раз из тех, кто всегда считал поведение Эндрю «очень характерным для наркомана. Вел он себя непредсказуемо, всплески приподнятого настроения у него чередовались с упадками, – говорит Дуг. – Он все время чего-то опасался, дергался, нервничал так, что это бросалось в глаза». Но никто в Сан-Франциско не подозревал Эндрю в сбыте наркотиков: «Не употребляет ли он дурь? – этим вопросом многие задавались; но никому и в голову не приходило, что он ее продает».

39

Armistead Jones Maupin, Jr. Tales of the City, 2007.