Страница 35 из 169
- Ника, иди обедать, - негромко позвала я, почерпнув половником дымящийся ароматный борщ.
Обнажив редкие зубы в заискивающей улыбке, Николаша протянул глубокую эмалированную тарелку.
- Спасибо, Яночка, такая же ты хозяюшка! Вон, какие борщи наваристые у тебя получаются, - трясущимися руками поставил ближе к себе налитую до краёв посудину.
- Януся у нас вообще золото, что бы мы без неё делали все, - поддержала мать, неверными движениями нарезая толстыми ломтями хлеб.
Судя по одутловатому лицу что одного, что второй, и батарее пивных бутылок под столом – посидели они вчера на славу. Я же вчера сразу после работы и до самого вечера искала хоть какую-нибудь подработку. Настолько устала, что свалилась в девять часов без задних ног, и лишь краем уха, сквозь некрепкий тревожный сон, улавливала за тонкой стенкой сдержанный хохот и звон стаканов.
Скрипнула дверь, и из комнаты вышла Ника. Брезгливо отодвинув стул подальше от Коли, села, прислонившись спиной к стене, оклеенной простенькими обоями в тонкую полоску.
Отношение Вероники к происходящему красноречиво читалось по её лицу – пренебрежение, и злость на мать. И я была солидарна с сестрой – притащила в дом неизвестно кого, не посоветовавшись, не спросив нашего мнения. Да даже элементарно не предупредив о новом «папочке»!
Коля и сам был не рад такому соседству с «Цербером» и «Дикаркой» - как за глаза прозвал он нас с Никой, видимо, забыв, что стены не толще картона.
Согнувшись над тарелкой, демонстрируя во всей красе свои засаленные зачёсанные на бок волосы, Коля торопливо приступил к еде. Громко прихлёбывая обжигающий борщ, периодически бросал на мать вопросительные взоры. Та, думая, что я ничего не вижу, выразительно кивала в мою сторону и пожимала плечами.
- Галь, Галчонок, ну, может, это… по сто грамм, для аппетита… - решившись, проблеял Николаша, скосив на «Цербера» затравленный взгляд.
Мать сразу засуетилась, намерено не смотря в мою сторону:
- Ну чего бы не выпить, выходной как-никак, воскресный день, да, Янчик? Чего ж не выпить – выпьем, - открыв дверку шифоньера, достала початую бутылку «Столичной».
- Деньги где взяла? – закипая, выдавила я сквозь зубы.
- Ну так премию… премию же дали нам вчера в больнице, - достав мутные стопки, мать аккуратно их наполнила и, быстро чокнувшись с Николашей, залпом опрокинула пойло.
Вероника брезгливо сморщилась и, поднявшись, взяла свою тарелку.
- Я у себя поем.
- У Ники кроссовок нет, и сумка порвалась, а ты на водку премию тратишь? – не выдержала я, всё-таки повысив голос. – И с каких это пор премию в начале месяца стали давать?
- Да там перерасчёт какой-то у них, я же не разбираюсь совсем, доченька, - залепетала мать, тем временем торопливо наливая по второму кругу.
Мне было противно наблюдать за тем, как спешили они залить за воротник, как будто опасались, что я вдруг отниму их драгоценную водку!
Было противно смотреть на Николашу, в его замызганной «алкоголичке» и лоснящихся спортивках. Тощие, белые, безволосые руки-ветки вызывали отвращение, как и красный распухший нос с крупными порами. Водянистые «рыбьи» глаза, смотрели со злорадным ехидством: «что, выкусила, язва?».
- Я тоже в комнате поем, - хоть аппетит и напрочь пропал, я всё же забрала тарелку, и ушла вслед за Никой.
Та сидела на своей кровати, подобрав по-турецки ноги, грустно уставившись в окно. Нетронутый борщ остывал на письменном столе.
Подойдя ближе, я тоже посмотрела на открывающийся из окна унылый пейзаж: десяток перекошенных сараев, глубокая колея, в которой круглогодично чвакала не высыхающая грязь, поломанные детские качели. Вдалеке, на горизонте, торчали дымящиеся днём и ночью трубы промзоны.
В довершение этой минорной картины по подоконнику застучали первые капли дождя.
- Поешь, остынет же.
- Тебя она тоже бесит? – в лоб спросила Ника. Я, присаживаясь рядом, немного растерялась. – Ну, мамаша. Бесит тебя?
- Какая-никакая, но она наша мать, нужно учиться быть более терпимой… Она родила тебя, кормила…
- Да брось ты, мы не в технаре, - отмахнулась сестра и, взяв ломтик хлеба, отломила кусочек. – А хахаль этот её стрёмный? Нет, она и раньше приводила «женихов», но чтобы такого позорного – это впервые. Ты видела, какие у него зубы? Как с ним таким спать можно…
- Ника!!!
- А что Ника? Я не маленькая уже, вообще-то! – обиделась она, и вдруг взглянула на меня как-то иначе. В глазах загорелся огонёк интереса.
- А у тебя уже было с Тимуром?
Только этих вопросов мне не хватало! Обсуждать личную жизнь с младшей сестрой никак не входило в мои планы. Тем более мы никогда не были близки, до сих пор притираемся друг к другу, хотя живём бок о бок второй месяц, и тут такая откровенность...
- А зачем тебе это знать? – ушла я от прямого ответа.
- Просто интересно, - дёрнула худым плечиком Вероника. – На твоём месте я бы Тимуру не дала.
- Это ещё почему?
- Да потому что он тухлый. Весь такой правильный, аж тошно. Тебя он не раздражает?
- Если бы раздражал, я бы с ним не встречалась… - промямлила я, ощущая, насколько фальшиво звучат эти слова.
Раздражает – вот верное определение моих к нему чувств на сегодняшний день. После последнего свидания как отвернуло… сама не понимаю, что со мной происходит. Нет ни одной видимой причины для моего такого к нему отношения. Ни одной.
Сегодня вечером я приглашена к ним домой на семейный ужин, где Тимур скажет что-то важное. В который раз покоробило от мысли, что это может быть предложение.