Когда возвращается любовь

Андреас был рядом. Он, конечно, за меня переживал, но выглядел очень счастливым. Я же, напротив, плакала, потому что смотрела на это крошечное создание и не знала, люблю ли я его. Во мне было что-то, что изо всех сил противилось потоку материнской любви, оно душило меня. Осознание, что моя жизнь больше никогда не будет прежней, не пугало меня, но разрушало все мои до этого выстроенные надежды.

– Лиз, он же наш сын. Ты любишь его, не сомневайся. Он такой красивый, наш маленький принц. Обещаю, всё будет хорошо.

– Ты всегда так обещаешь, – мой голос дрожал, предательски обнажая для меня самой мои чувства.

– Разве когда-нибудь нам было плохо?

Мне хотелось ответить «Было», но такого не было.

Глава 5. Лиз

Я пишу без остановки. Сквозь меня проходит поток, в котором временами я себя вообще от него не отделяю. Я помню, как однажды утром я проснулась с этим именем: «Дельфания, Дельфания, Дельфания…»

«Что всё это значит?» – я сразу смутилась.

Несколько дней подряд имя то и дело всплывало, перебивая мой обычный ход мыслей. Оно приходило ко мне, когда я ничего не делала, просто сидела рядом с Андреасом на переднем сиденье нашего автомобиля и бесцельно смотрела на мелькавшие мимо меня витрины, вывески, дома, людей… и вдруг откуда-то в голове возникал женский образ, пытающийся мне что-то сказать. Её губы шевелились, но я ничего не слышала, отмахивалась от этой картинки как от больного наваждения. Я всегда списывала эти видения на то, что я, скорее всего, слишком устала в последнее время. Но имя было настойчивым, и тогда я поняла, что оно не выдумка, оно живое, со своими тайнами – такими же, как у всех и всего вокруг; и в тот момент, когда я признала право имени на вполне реальное существование, на меня гремящим водопадом обрушились разрозненные голоса, образы, лица, воспоминания, чувства, мимолётные сцены… Было ощущение, что я невольно подглядываю за чьей-то жизнью, но я не подглядывала, мне показывали, вернее, показывала она – Дельфания.

Я никогда раньше не писала. Сколько себя помню, я всегда была мечтательницей, любила придумывать истории, но всё это оставалось на уровне моих детских фантазий. И когда я стала уже взрослой женщиной, эта привычка никуда от меня не ушла, точнее, я сама не хотела её отпускать. Каждый раз, засыпая, я должна была себе что-нибудь навоображать или намечтать: свою идеальную жизнь, идеальный дом, идеальные отношения… Но я никогда не называла себя в своих мечтах своим именем, даже не знаю почему: я с огромным удовольствием представляла другую женщину такого же возраста как я, но живущую в другом месте. Наверное, мне было интересно прожить чужую жизнь, так как я подсознательно считала, что со мной такого точно не произойдёт. Поэтому часто героями моих предсонных грёз становились совсем незнакомые мне персонажи, но тема была всегда одна и та же – любовь.

Эта привычка погружаться в вымысел перед сном стала моим настоящим спасением, когда я первый раз вышла замуж. Не сказать, что мы друг друга не любили… Если бы не было любви, я бы с ним не была, хотя он, предполагаю, был со мной, потому что ему так было удобно – ведь я любила…

Некоторым людям нужна чья-то любовь чтобы чувствовать хоть какой-то ориентир в своей жизни, и при виде любви они просто цепляются за неё и вольготно потом плывут в её течении, совершенно не зная, куда их вообще несёт. Для меня любовь всегда была на первом месте, это как прошитая во мне истина. В какие-то моменты мне даже стало казаться, что стремление найти свою любовь переросло в паранойю. Мне хотелось такой огромной любви, в которой я могла бы умереть без капли сожаления за прожитую жизнь. Но такой любви я ни в ком не находила, и это ещё больше бросало меня в мир грёз, куда я сломя голову бежала с надеждой, что проснусь, и завтра будет всё по-другому. Тем не менее желание любви меня питало, давало силы, и однажды я чётко осознала, что моей любви уже скопилось столько, что ей нужен выход, и нужен тот, кто будет её принимать, но и в ответ дарить мне то, что дарю ему я. Поэтому я, долго не раздумывая, приняла решение идти туда, где мне будет хорошо, но для этого я должна была сначала уйти оттуда, где мне было плохо. После шести лет брака я развелась со своим первым мужем. Теперь я точно знала, что любовь должна жить не в моих фантазиях, она должна жить в моей реальности.

Мы принимаем за любовь то, что мы хотим. Я никогда не подменяла её ни алкоголем, ни наркотиками, ни агрессией или тщеславием. Я откуда-то знала, что существует любовь в чистом виде, и чувствовала своим живым сердцем, что мне обязательно нужно её встретить. После того, как начались мои отношения с Андреасом, мои фантазии, без которых я уже не могла заснуть, закончились. Я, наверное, исцелилась от иллюзий и даже этого не заметила: теперь у меня не было нужды придумывать несуществующий мир, куда я сбегала от всех своих проблем, разочарований и обид; теперь я была спокойна и счастлива с тем, кого я очень сильно любила, и он любил меня.

***

– Я хочу его убить! – вся в слезах, я вбежала на мамину кухню и бросилась в объятия той, кто знала меня лучше, чем я.

– Как он мог!? Просто взял и искромсал их ножом! Всех! На мелкие кусочки?! – Я рассказывала, что случилось, а сама отказывалась в это верить.

– Дельфания, дочка, твой брат не хотел обидеть твоих кукол.

– Но он же…

– Ему самому от этого больно, – она не дала мне закончить мою фразу. – Он любит тебя.

– Нет, не любит, – я топнула ногой.

– Но ты-то его любишь, правда?

Мать смотрела на меня тем взглядом, от которого я была не в состоянии отвести свои глаза, потому что через неё я видела себя. В этом отражении я держала своими детскими ручками большой медный таз до краёв наполненный водой; не колеблясь, я подняла его над своей головой и вылила на себя всё, что там было; я вскрикнула, потому что оно обожгло меня, и я сразу, как от наваждения, очнулась: «Ведь я же люблю…!»

– Правда, – уже спокойно ответила я.

– Ты – непрекращающийся источник любви, моя дорогая. Любовь не может не любить.

В нашей семье мама всегда творила мир, даже когда тучи над нашим домом сгущались.

Глава 6. Ингрид

Я была обещана этому безжалостному монстру, который провозгласил себя королём. Мой отец больше всего хотел влияния. Он очень долго вынашивал свой план, тщательно обдумывал его, засиживаясь подолгу вечерами в своём любимом дубовом кресле у горящего очага. Он всегда звал меня, чтобы я просто, как он говорил, посидела рядом с ним в этом мрачном каменном зале. Мне это не нравилось, но я слушалась. Отец погружался в свои мысли, то и дело поглядывал на меня, иногда его губы искривлялись в едва заметной улыбке. Мне становилось жутко, отчего мои лёгкие застывали, не в силах сделать очередной вдох. Кроме коварства я ничего не видела в его глазах, почему-то становившихся в такие моменты болезненно-жёлтыми.

«Мне холодно. Можно я пойду наверх?»

«Иди, иди. Не хватало, чтобы ты ещё простудилась сейчас».

Как долго отец ещё сидел там, я не знаю. Я залазила в свою кровать и с головой укрывалась шерстяными одеялами. Руки были как ледышки, сердце громко стучало. «Пусть мой муж будет самым добрым для меня мужем», – повторяла я свою молитву и не замечала, как уходила в сон. По пробуждении я не могла ничего понять: не было ни предчувствий, ни картинок, даже кошмаров не было: из сна я не получала ничего, что дало бы мне хоть какой-то ключик, который помог бы мне не потеряться в изощрённой игре моего отца. Я не сомневалась, что на меня отец поставил свою самую большую ставку.

Могла бы я сказать «Нет» его решению? Нет, не могла. Я так боялась этой силы, которая творила все виденные мною жестокости мужскими руками, что я предпочитала не противиться ей, потому что тех, кто был против, всегда или убивали, или их ждала совсем нелёгкая жизнь. Я не хотела умирать, но я также не хотела ни на что влиять в плетущихся на моих глазах одна за другой интригах. Тот, кто молчит, видит всё – это было как раз про меня. «Пусть моё время не придёт», – внушала я себе спасительную ложь, но я сама в неё не верила. Иногда я мечтала, чтобы я родилась некрасивой или калекой, или была дочерью конюха или мясника – да, незавидная судьба, но я им завидовала.