Страница 6 из 54
Командовал взводом лейтенант Петр Коляда — молодой, красивый, чернобровый украинец, веселый, дружелюбный. Бойцы под его началом не раз участвовали в боях и доверяли своему командиру.
— С ним не пропадешь! — это сказал о Коляде старшина взвода Филипп Архипович Семиволос, у которого самый богатый послужной список боевых действий. Он служил в Литве в составе 14-й пограничной заставы и между городами Кибартай и Кудиркос-Науместис один из первых встретил пулеметным огнем вторгшихся в нашу страну гитлеровцев.
В помощники себе я взял рядового Якова Храмцова — грамотный, очень толковый парень. А почерк у него — просто каллиграфический! Познакомился я и с двумя друзьями — украинцем Хмарой и азербайджанцем Атаевым.
И еще во взводе есть неразлучные друзья — красноармеец Дзюба со своей овчаркой по кличке Рекс. Она понимает хозяина с полуслова, по одному, почти незаметному движению руки.
— Рекс, вправо! — И овчарка послушно переходит с левой стороны по правую руку собаковода.
Весь состав нашего отдела и взвода охраны представлял собой настоящий интернационал — представители разных национальностей делали все для Победы!
Комендантом отдела стал дядя Леня, добродушный младший лейтенант Алексей Васильевич Левинский, депутат Харьковского городского Совета. На должность старшего оперуполномоченного прибыл младший лейтенант госбезопасности Василий Филиппович Шевченко.
Вскоре Дружинин и Петров провели первое оперативное совещание. Они поставили задачи всем работникам отдела и каждому в отдельности.
Петров излагал обязанности следователя отдела, подчеркнул, что он должен постоянно обучать оперативный состав правильному оформлению следственных документов: протоколов задержания, обыска, допроса свидетелей, очной ставки…
Дружинин закончил совещание словами:
— Вы не новички! Оперативную работу знаете! Идет война — никаких поблажек от меня не ждите! Вопросов нет? Совещание окончено. Все по местам!
Следователю отдела и основной группе личного состава взвода охраны приказано находиться во втором эшелоне — вместе с тылами дивизии.
Оказалось, что наши тыловые подразделения почти не пострадали во время окружения. Им, правда, немного досталось от внезапно нагрянувших в поселок совхоза «Жигалово» немецких танков, потеряли несколько автомашин, кое-какое имущество, но все успели до прихода основных сил противника отступить к Торопцу. Так что вражеские клещи их не захватили.
Наша полевая почтовая станция № 609 завалена письмами. Три штатных работника ППС не могут с ними справиться. Многие воины приходят сюда и копаются в связках писем, ищут долгожданные весточки от родных. Я тоже урвал немного времени и просматриваю пачку за другой…
Нашел письмо А. Судьину. Пишет мать. Заныло тяжело сердце от одной мысли, что придется ей сообщать о смерти сына — моего боевого товарища. Никогда еще не приходилось такое писать. С чего начать? Как утешить?..
Когда уже оставалось просмотреть всего несколько связок писем, нашел адресованную мне открытку из Москвы. Какая радость! Близкие успели эвакуироваться. Отец и брат Александр — в Казани, мать — в городе Котелънич Кировской области.
Но где же моя невеста Лия? Удалось ли ей вырваться?..
Своей радостью поделился с заместителем командира дивизии по тылу батальонным комиссаром Юозасом Кончюнасом. Вспомнили Вильнюс, наше первое знакомство осенью 1940 года. На партийном собрании работников Особого отдела НКВД 179-й стрелковой дивизии он присутствовал в качестве представителя политотдела 29-го стрелкового территориального корпуса. Невысокий, худощавый, немного сутуловатый, приятные черты лица и живые, улыбающиеся глаза. Когда Кончюнасу предоставили слово, он предельно точно, причем очень наглядно охарактеризовал задачи чекистов в начальной стадии строительства социализма в Советской Литве. Вскоре мы кое-что узнали и о его прошлом. Пастушок, сынишка малоземельного крестьянина из деревни Вельбишкес Утенского уезда, он еще до первой мировой войны оказался у родственников в Петербурге, где некоторое время лечился — его пырнул бык и сильно повредил ногу. После начала войны остался в столице, поступил на фабрику, стал рабочим. Февральская, а затем Октябрьская революции застали Кончюнаса на срочной службе в армии. Классовое чутье подсказало ему правильный путь, и он решительно встал на сторону большевиков, воевал на фронтах гражданской войны и навсегда связал свою судьбу с партией Ленина.
Уже после войны Ю. Кончюнас рассказал мне о том, как, вернувшись в Литву 27 лет спустя, он посетил родной дом в деревне Вельбишкес. Там все давно считали, что его нет в живых. Сестра не узнала брата, но полуслепая старушка мать вся подалась навстречу нежданному гостю — офицеру Красной Армии и вдруг сквозь слезы прошептала: «Юозялис!..»
Долгие годы Ю. Кончюнас работал военным комиссаром Укмергского района Литовской ССР. Ушел он от нас в 1960 году в 65 лет.
Во второй эшелон вести с передовой приходили с некоторым опозданием. Мы знали, что там идут тяжелые бои. Гитлеровцам удалось форсировать Западную Двину около деревни Ивашково, но закрепиться на захваченном плацдарме врагу не дали. 5 сентября наши части решительно контратаковали врага и отбросили немцев с большими потерями на западный берег реки.
8 сентября всех потрясло известие о гибели командира дивизии полковника Николая Григорьевича Гвоздева. На следующий день узнали подробности этого трагического события. После того как на нашем участке фронта стихли бои и наступило относительное затишье, командир дивизии направился на передовую проверить надежность нашей обороны. Когда подошли к переднему краю, сопровождавший Гвоздева командир предложил более безопасный маршрут через лес — идти пришлось бы немного дальше, но в обход обстреливаемой снайперами противника лощины. Но командир дивизии махнул рукой и зашагал напрямик к окопам. Как только он вышел из лесочка — раздался выстрел, и… полковник Гвоздев замертво упал. Командир дивизии, конечно, не имел права так рисковать.
В первой половине сентября пришло особо секретное задание. Дело в том, что мне и нескольким работникам особых отделов других дивизий было поручено оказать помощь партийным и советским работникам, а также сотрудникам территориальных органов государственной безопасности Андреапольского района в создании совершенно секретных партизанских баз для использования их на случай захвата гитлеровцами этой местности. В течение трех недель вместе с будущими командирами партизанских отрядов бродили по густым зарослям и болотам Андреапольских лесов, по тропам, которые были известны лишь местным товарищам. По фамилиям никто друг друга не называл — как в подполье: известны только партийные клички. Я для своих спутников — товарищ Максютов. Мать хотела меня назвать Максютой, записали по деду Евсеем, а в семье пристало имя Сюта.
Наша задача — подобрать надежных партизанских связных, обучить их правилам конспирации, договориться о паролях, тайниках для передачи корреспонденции. Вдали от районного центра, от крупных сел в надежных чащобах люди, готовившиеся к партизанской борьбе, рыли землянки, строили блиндажи, складские помещения, в которые скрытно доставляли боеприпасы, запасы продовольствия, обмундирование. Так как к этой работе нельзя было привлекать посторонних людей, всем участникам данной операции пришлось быть и землекопами, и грузчиками, и носильщиками. Намаялись изрядно!
В конце сентября в основном завершили работу, и я смог вернуться, к исполнению своих прямых обязанностей. Трогательным было прощание с новыми друзьями, о которых я узнал только то, что это всей душой преданные делу партии люди.
Фронт у Западной Двины в это время стабилизировался, и части дивизии вели лишь бои местного значения.
7 октября в штаб дивизии поступил приказ: оставить позиции по Западной Двине и отходить. Новый рубеж обороны намечен аж за Волгой, в ее верховье. Странный, непонятный приказ, думал я. Как это без боя, без единого выстрела уступить врагу солидную территорию — нам предстояло отойти на 80–90 километров.