Забвению не подлежит

В первом номере газеты поместили взволнованное стихотворение бойца дивизии литовского поэта Вациса Реймериса.

Тут же публиковались данные о взносах бойцов дивизии в Фонд обороны.

«…По случаю годовщины Красной Армии только в одном подразделении связи было внесено 500 рублей деньгами и 1500 рублей облигациями. В транспортной части собрано 1289 рублей…»

Ответственным редактором газеты был утвержден Юозас Паяуийс — мой старый знакомый еще по Каунасскому университету. Он участник революционного движения в Литве, коммунист, а в 1940–1941 годах работал редактором газеты литовского 29-го стрелкового территориального корпуса «Красноармеец».

Редакция газеты «Родина зовет» обратилась ко всем воинам дивизии с просьбой стать активными корреспондентами газеты и писать ей обо всем, что может волновать бойца. Я также откликнулся на это приглашение и вырезал на линолеуме гравюру, символически изображавшую Родину-мать, призывающую своих сыновей на защиту Отчизны. Линогравюру так и назвал: «Родина зовет!»

1 мая 1942 года вышел в свет как литературное приложение к дивизионной газете «Родина зовет» первый номер журнала «Пяргале» («Победа»), ставший впоследствии органом Союза писателей Литовской ССР.

Две встречи тех дней запомнились навсегда.

…Военная гимнастерка, ремень и портупея, брюки в сапоги — все это никак не вязалось с его внешностью. В этой форме он выглядел очень непривычно, даже, сказал бы, немного смешно. И тем не менее это был он самый — прославленный литовский поэт Людас Гира, с которым довелось встречаться в Каунасе на литературных вечерах в 1938–1939 годах. В остальном все такой же — невысокого роста, худощавый, очень подвижный, с живыми выразительными глазами.

Поэт служил в дивизии, и его пригласили на встречу с работниками штаба соединения. Он нам тогда рассказал о деятельности литовских писателей в эвакуации, сообщил печальные вести, поступавшие по разным каналам из Литвы, — о чудовищных зверствах гитлеровцев на оккупированной территории…

Затем поэт читал свои стихи. Некоторые из них мне уже были знакомы, но немало услышал новых произведений, посвященных в основном теме борьбы против фашистской Германии.

Под конец встреча непроизвольно превратилась в вечер вопросов и ответов. В частности, Л. Гира рассказывал, что он теперь увлечен работой над созданием исторической эпопеи знаменитой Грюнвальдской битвы. 15 июля 1410 г. вблизи деревни Грюнвальд (по-литовски Жальгирис) на земле родственного литовцам древнего племени пруссов под предводительством великого князя литовского Витаутаса объединенные литовские, польские и русские войска наголову разбили псов-рыцарей Тевтонского ордена и тем самым, по существу, положили конец длившейся 200 лет экспансии немецких феодалов на востоке.

— Такой же бесславный конец ожидает и сегодняшний гитлеровский «Дранг нах остен» — стремление на восток! — закончил свое выступление Людас Гира.

Погруженный в мысли обо всем только что услышанном, шел я с этой встречи и в полутемном коридоре штаба чуть не столкнулся со старшим батальонным комиссаром. Я ему отдал честь и пытался пройти, но он энергично схватил меня за руку:

— Не узнаешь?

Внимательно присмотрелся и узнал — это был Мотеюс Юозович Шумаускас, Не виделись с ним лет пять, а познакомились при весьма любопытных обстоятельствах. Было это в 1937 году. 9 июня чиновники фашистской охранки произвели очередной обыск на нашей квартире и вынуждены были, как и во время предыдущих обысков, записать в протокол: «Ничего инкриминирующего не обнаружено». Меня все же арестовали. Несколько дней спустя я оказался в мрачных подземельях IX форта — одном из построенных царским военным ведомством вокруг Каунаса укреплений, превращенном фашистскими властями в жуткий тюремный застенок.

Однажды заключенных вывели на работу в торфяник. В паре с испытанным революционером Антанасом Пятраускасом, который меня постоянно отечески опекал как самого молодого политкаторжанина, мы таскали на носилках куски добытого торфа и укладывали их на лужайке для просушки. Навстречу тоже о носилками шли заключенные других камер. Один из них — рослый, широкоплечий мужчина каждый раз уж слишком пристально в меня всматривался. Мне стало как-то не по себе, и о возникших подозрениях поделился с Пятраускасом. Но он меня успокоил:

— Не волнуйся, это наш Мотеюс Шумаускас.

Во время обеденного перерыва Шумаускас подсел к нам, долго молча на меня смотрел, а потом спросил:

— Твой отец занимался прокатом кинофильмов?

Я утвердительно кивнул.

Мотеюс рассказал, что лет шесть-семь назад бывал в нашей квартире, участвовал в совещании подпольщиков, а меня узнал по поразительному сходству с отцом, которого хорошо помнил.

Во время той встречи в коридоре штаба старший батальонный комиссар М. Шумаускас рассказал, что прибыл к нам на должность начальника политотдела дивизии. Вскоре, а точнее, в середине июля 1942 г. он был из дивизии отозван. Лишь в конце войны стало известно, что М. Шумаускас руководил оперативной группой штаба партизанского движения Литвы и ЦК КПЛ на оккупированной гитлеровцами территории республики, был секретарем Северного подпольного обкома Компартии Литвы.

После освобождения территории республики от фашистских захватчиков М. Шумаускас работал на разных ответственных постах: был председателем исполкома Вильнюсского городского Совета депутатов трудящихся, председателем Госплана, одновременно заместителем Председателя Совета Министров Литовской ССР, первым секретарем Шяуляйского обкома партии, вторым секретарем ЦК КП Литвы, первым заместителем Председателя, Председателем Совета Министров Литовской ССР, Председателем Президиума Верховного Совета республики, заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Кандидат в члены ЦК КПСС в 1956–1976 гг. С декабря 1975 г. он персональный пенсионер. Скончался в 1982 г. М. Шумаускас был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, пяти орденов Ленина и других многочисленных наград Родины. В 1975 г. в Политиздате в свет вышли его воспоминания «В водовороте борьбы».

Во время формирования дивизии многие командиры жили на частных квартирах. Местные жители с радостью предоставляли нашим военнослужащим жилье, стараясь хоть этим помочь Красной Армии. В свою очередь постояльцы делали все, чтобы не оставаться в долгу, и, исходя из своих скромных возможностей, помогали гостеприимным хозяевам преодолевать трудности военного времени — нередко делились с ними своим пайком, с разрешения командования привозили на военном транспорте топливо, предлагали свои дружеские услуги в разных других домашних делах.

Меня приютила семья кадрового рабочего Горьковской электростанции — выделили лучшую комнату с окном на юг. Хозяин дома — уже пожилой человек — работал дежурным ремонтником. Дома бывал мало, был занят две-три смены подряд, зачастую там же, на рабочем месте, и ночевал. На мой вопрос, почему приходится так много трудиться, иногда и вовсе без отдыха, ответил:

— Кто остался в тылу, должен замещать двух, а то и трех ушедших на фронт.

Стало даже как-то неловко, что ему пришлось разъяснять мне такие азбучные истины…

Один из майских дней принес приятную неожиданность — в мой рабочий кабинет зашел дежурный по штабу!

— Идите к телефону, будете говорить с женой.

Голос в трубке доносился как из-под земли. Моя невеста приехала в Горький и не знала, как до нас добраться…

Начальник штаба разрешил мне взять легковую машину, и я отправился за невестой, которую не видел почти целый год.

Лия рассказала, что эвакуировалась из Каунаса автобусом вместе с сотрудниками аппарата Центрального Комитета Компартии Литвы. Когда проезжала через город Укмерге, в котором проживали ее родители, настояла, чтобы и их взяли с собой. Проделали трудный путь, многое пришлось испытать, наконец осели в Кировской области, в селе Чепца.