Страница 21 из 22
Путаница в вопросе относительно того, кем же были пищальники, артиллеристами или пехотинцами, вооруженными ручным огнестрельным оружием, на наш взгляд, отчасти связана была с отмеченной И. Пахомовым «двойственностью» их происхождения и, как следствие, социального статуса. Еще раз подчеркнем – имеющиеся в нашем распоряжении документы и свидетельства показывают, что пищальники времен Василия III и в начале правления Ивана IV четко делились на две группы – относительно немногочисленных «казенных» пищальников, «государевых холопов», и служилых людей наравне с иными категориями формирующегося служилого «чина». Их служба была, судя по всему, если не наследственной, то, во всяком случае, их дети и родственники имели приоритет при зачислении на освободившиеся по тем или иным причинам «вакансии». Неся государеву службу, «казенные» пищальники образовывали отдельную социальную группу, имевшую определенные привилегии (судебные и податные), и, судя по всему, имели право заниматься разного рода хозяйственной деятельностью, дававшей определенный «приварок» к государеву жалованию (возможно, собираемые с тяглых людей пищальные деньги частично шли на покрытие расходов по содержанию «казенных» пищальников). При этом, похоже, «казенные» пищальники были специалистами широкого профиля и могли обращаться не только с ручным огнестрельным оружием, но, возможно, и с «лехким» нарядом (и, само собой, могли варить зелье и изготавливать боеприпасы). Характерный пример – по сообщению составителя Постниковского летописца, возможно, великокняжеского дьяка Постника Губина Маклакова, во время казанской экспедиции 1530 г. русские потерпели поражение еще и потому, что «по грехом в те поры тучя пришла грозна, и дожщь был необычен велик. И которой был наряд, пищяли полуторные и семипядные, и сороковые, и затинные (тяжелые ручные пищали, гаковницы. – В.П.), привезен на телегах на обозных к городу, а из ыных было стреляти по городу, и посошные и стрельци (очевидно, что здесь имелись в виду равно как пушкари, так и пищальники. – В.П.) те пищали в тот дожщь пометали»[191]. Нетрудно заметить, что в этом эпизоде стрельцы-пищальники обращались с легкой артиллерией, а не только с ручницами.
Наряду с «казенными» пищальниками, существовавшими постоянно, время от времени, по необходимости, власти набирали, используя механизмы «пищального наряда», пищальников с тяглых людей, равно посадских и сельских. Эти «зборные» люди с «огненным боем» были «узкими» специалистами, составляя пехоту, вооруженную ручным огнестрельным оружием. При этом эти пищальники должны были полностью обеспечивать себя сами оружием, боеприпасами, платьем, амуницией, провиантом и фуражом. Исходя из особенностей социального устройства посадских и сельских «миров» того времени, можно предположить (с высокой степенью уверенности), что большая часть этих мобилизуемых по мере необходимости пехотинцев составляли, условно говоря, «младшие сыны», «молодии люди» – «от отцов детей, и от братьи братью, и от дядь племянников, добрых и резвых, из пищалей бы стрелять горазди»[192]. Поскольку мобилизации эти были довольно частыми, то эти «младшие сыновья» де-факто образовывали особую прослойку в обществе, жившую и кормившуюся «от войны» и в известной степени профессионально занимавшуюся военным делом. Из ее среды, несомненно, рекрутировались (частично) казенные пищальники, а позднее и стрельцы, и городовые казаки. Но в отличие от «казенных», эти «наряжаемые» пищальники юридически числились тяглыми людьми, «сиротами государевыми».
Итак, в 1-й половине XVI в. пехота, вооруженная ручным огнестрельным оружием, стала составной и неотъемлемой частью русских ратей. Была отработана более или менее тактика ее применения, накоплен определенный боевой опыт и опыт ее мобилизации на службу, выработаны критерии служебной пригодности и решен целый ряд важных организационных и иных вопросов, связанных с несением ими службы и обеспечения всем необходимым для этого оружием и снаряжением. Вместе с тем выяснились и стали очевидными некоторые, и достаточно серьезные, проблемы, связанные с использованием пищальников. Прежде всего, очевидно, это определенная их политическая неблагонадежность (как в коломенском казусе 1546 г.), причем не только «зборных» пищальников, но «казенных» (наемники-иностранцы были не слишком надежны). Напрашивались определенные перемены, и они в скором времени последовали.
Учреждение стрелецкого войска
И еще ново прибави к ним огненных стрелцов много, к ратному делу гораздо изученных, и глав своих не щадящих, а в нужное время отцы и матерей, и жен, и детей своих забывающи, и смерти не боящееся, ко всякому бою, аки к велице которой корысти или к медвяной чаше Цареве, друг друга наперед течаху и силно бияхуся, и складаху главы своя нелестно за веру хрестьянскую и за любовь к ним царскую…
Где, когда, при каких обстоятельствах возникло стрелецкое войско, какие факторы оказали влияние на принятие этого решения, какие причины поспособствовали его рождению? На этот счет среди историков, как уже было отмечено выше, существуют разные точки зрения, и этот разнобой связан прежде всего с тем, что до наших дней не дошло подлинного царского «приговора» «з братиею и з боляры» об учреждении корпуса стрелецкой пехоты. Это событие помещают в промежутке между 1545 и 1551 гг. (в зависимости от того, какими источниками пользовался тот или иной историк и какую версию происхождения стрельцов он поддерживал и защищал). Попробуем определиться с ответом на этот чрезвычайно важный для предпринятого нами исследования вопрос.
Откуда берутся датировки, относящие образование стрелецкого войска к началу 50-х гг. XVI в., – совершенно очевидно. В летописях стрельцы появляются при описании событий 1551–1552 гг., предшествовавших «3-й Казани». «Из Новагорода из Нижнего велел государь идти изгоном на Казанской посад князю Петру Серебряному, – отметил в летописи русский книжник, – ас ним дети бояръские и стрельцы и казаки (выделено нами. – В.П.)…». И состоялась эта экспедиция в мае 1551 г.[193]
Итак, май 1551 г. – надежный terminus ante quem, поскольку не доверять сведениям составителя «Летописца начала царства», работавшего с официальными документами (в данном случае, очевидно, с разрядными записями и воеводскими «отписками»), нет оснований, и совершенно очевидно, что стрельцы весной 1551 г. уже существовали как вполне боеготовое войско.
Не менее надежный terminus post quem дает нам выдержка из грамоты 1598 г., о которой мы уже говорили прежде. Эта царская грамота, посланная новгородскому воеводе князю Д. Ногтеву, стала ответом Бориса Годунова на обращенное к нему челобитье ладожских отставных «за худобу и за старость и за увечье» стрельцов. Обращаясь к воеводе и его товарищам, с которыми он управлял Новгородом, Годунов писал, что челобитчики «служили деи они наши всякие службы лет по двадцати и по тридцати, а иные по сороку и по пятидесяти болши (выделено нами. – В.П.)…»[194].
Полсотни «и болши» от 1598 г. как раз дают нам конец 40-х гг. XVI в., следовательно, и искать дату создания стрелецкого войска нужно между 1551-м и, грубо говоря, 1548 г. Можно попробовать еще более уточнить этот временной промежуток, обратившись к разрядным книгам, – источнику, достаточно надежному. В разрядных записях, повествующих о 2-м Казанском походе Ивана IV, говорится о том, что когда «приступ был к городу во вторник на Федоровой недели (т. е. 18 февраля 1550 г. ст. ст. – В.П.), а х приступу имал государь у бояр и воевод и у детей боярских пеших людей в доспесех (в списке М.А. Оболенского это место выглядит иначе – «с пищали в доспех». – В.П.)…»[195]. Из этой записи следует, что в составе русского войска под стенами Казани в феврале 1550 г. еще не было стрельцов, раз для приступа были собраны пешие люди детей боярских с пищалями. Между тем, если взять аналогичные записи о 3-м Казанском походе 1552 г., то мы без труда найдем там стрельцов как одних из главных героев «казанского взятья». «А головы были стрелецкие с стрельцами под Казанью Иван Черемисинов, Григорей Жолобов, Федор Дурасов, Матвей Дьяк Иванов сын Ржевской», – сообщает нам одна из частных разрядных книг и, продолжая свой рассказ о важнейших событиях осады Казани осенью 1552 г., отмечает, что 13 сентября 1552 г., после взрыва заложенной под казанские валы мины, «стрельцы великого князя и пищальники заметали ров у города Казани хворостом з землею и скоро взошли на стены великою силою и поставили щиты, и билися на стене день и ночь до взятия города»[196]
191
Постниковский летописец // ПСРЛ. Т. 34. М., 1978. С. 16.
192
Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Императорской Академии наук. Т. III. 1615–1645. СПб., 1836. С. 72.
193
Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича. С. 61.
194
Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. I. СПб., 1846. С. 254.
195
Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. I. Ч. II. М., 1977. С. 381.
196
Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. I. Ч. III. М., 1978. С. 424, 426–427.