Шолох. Тень разрастается

Остальные кони уже умчались, кто куда, но наш продолжал слушаться Мелисандра и, пусть неохотно, скакал вперед. Теперь, обретя свободу, водяной конь развернулся и мощными прыжками рванул обратно в синеющее июньское море.

Мы выплыли на пляж и долго лежали, отплевываясь от соли и водорослей. Всяческая флора во рту оказалась побочным эффектом аттракциона «покатушки с эх-ушкье». Хорошо хоть, не фауна!

– Ну что, еще полчасика поваляемся, и вперед? Глянем, что там в Шолохе, и – за оставшимися артефактами? – жизнерадостно предложил Кес.

Удивительно, но за эти два безумных дня он очень похорошел. Мелисандр и так был весьма видным мужчиной, но сейчас, казалось, он полностью в своей стихии – глаза горят, кожа под завязку набрала бронзового загара, волосы выгорели прядями и рассыпались до плечей пышной гривой, как у льва. Он сиял, натурально сиял. Я с надеждой уставилась в лужицу в песке, натекшую с моей рубахи. Может, я тоже преобразилась? Но нет: черты лица острее, чем были, глаза холодные, настороженные, под ними – синие тени, в тон радужной оболочке. Я с обидой шлепнула лужу, и та резво смылась в песок.

– Мелисандр, здесь наши пути разойдутся, – твердо сказала я.

Он, сосредоточенно вычищавший песок из ботинка, замер.

Потом рьяно запротестовал:

– Э, ты что! Мы с тобой отличная команда, Ти. Только подумай: и Арсенал ограбили, и от пиратов спаслись, и в Рамбле шухера навели такого, что они надолго запомнят. Ты ведь поняла, что я сделал, да? Я на туристическом стенде увидел, где конюшня у этой дамочки, владычицы, и сиганул туда, когда мы мимо проходили. Блёсны такие лентяи, что даже стойла не запирают! Только и было заботы – успеть эх-ушкье на спину запрыгнуть, пока он мне хребет не переломил. Но я специально королевского выбрал: на стенде писали, что он самый нежный, покладистый, чтобы даже эта экзальтированная отмороженная селедка могла с ним управиться. А вообще скачки на этом табуне называются «дикой охотой», это большой подводный праздник, и …

– Мел, замолчи.

Он замолчал.

Я вдруг поняла, что ужасно, ужасно устала. Что больше всего на свете я хочу домой, и еще, желательно, в прошлое – чтобы не было всего этого, чтобы можно было выключить будильник и валяться в кровати до полудня, периодически перекатываясь с бока на бок и читая хорошую книгу.

– Мел… Для тебя все это – удивительные приключения. Но для меня – нет. Ты, как ребенок, радуешься тому, что мы обокрали Арсенал, добыв тебе игрушку-артефакт. А я вижу пожилую экскурсоводшу на холодном университетском полу. Ты потешаешься над пиратами, которым не удалось нас утопить как следует. Я помню, как стояла тогда на доске и думала: главный закон вселенной в том, что каждый получит по заслугам. Своровала артефакт – теперь изволь прыгать в штормовое море.

– Ты говоришь, как деревенская проповедница, – возразил Мелисандр.

Он посерьезнел, отложил свой дурацкий ботинок и слушал меня внимательно.

– Да плевать, я так чувствую. Дальше – Рамбла. Не мне осуждать этих, как ты выразился, селедок – они и впрямь редкостные идиоты, но Ол`эн Шлэйла… Ол`эн Шлэйла проявил милосердие. Ол`эн Шлэйла согласился помочь нам. Просто так. Просто помочь, нарушая, в свою очередь, закон. И ладно бы закон подводного царства, но нет, какой-то свой, внутренний закон – он верил, что Рамбла справедлива, что ты должен отбыть наказание и так далее. Мы втянули его в наше спасение – а потом бросили неизвестно где. «Кого это заботит?» – сказал ты. Меня, Мелисандр, меня это заботит. Вдруг его растоптали эх-ушкье? Вдруг его казнят? Я не могу вот так швыряться людьми, подставлять их, использовать. Я не могу раз за разом влипать в неприятности. И еще – ты снова не предупредил меня о своих планах. Уже в третий долбанный раз.

Лицо Мелисандра вытянулось.

Он нахмурился, упер руки в боки, наконец, вспылил, повысив голос:

– Хорошо! Я не стану отвечать на другие твои обвинения, монашечка ты моя дорогая, но одно прокомментирую. Тебе не кажется, моралистка, что ты сейчас как раз это и делаешь – используешь человека? Меня, в частности? Ах, Мел, помоги; ах, Мел, мне на материк надо; ой-ой, не хочу слушать про своих предков, лучше покорми меня, напои меня, лодочку добудь! И вот, стоило нам ступить на берег, как до свидания. Да еще и с таким гонором, что слов не хватает! – он снова схватил свой прахов ботинок и яростно запустил внутрь руку.

Мгновение спустя Кес вытащил из ботинка едва пискнувшего рачка и зашвырнул его далеко в море.

Я задохнулась от негодования:

– Что?! Это я-то тебя использую?! Да я за тобой бегаю по всему этому дурдому, нервов не жалея! А ты даже не поблагодарил! Кто придумал план ограбления? Я. Кто вылечил твою спину после Арсенала? Тоже я. Благодаря кому тихий лодочник решил нас спасти? Дай-ка подумать! Ой! Кажется, опять надо сказать спасибо мне!

– Тинави, я вот смотрю на тебя, смотрю, и все думаю – когда ж ты лопнешь уже от своего раздутого эго? – сплюнул господин Мелисандр Кес.

Он рывком натянул на ногу мокрый ботинок и встал. Схватил артефакты, которые успел до этого выложить на песочек, чтобы просохли, и козырьком приставил руку ко лбу, вглядываясь в горизонт.

Меня так и подмывало ответить, что раздутое эго – это как раз у него, я еще в Шолохе на эту тему с Кадией шутила. Но спорить резко расхотелось. Что мы, как на базаре, честное слово.

– Ладно, Мелисандр. Боюсь, это просто не мое. Ты авантюрист. А я… – я запнулась.

– А ты что? – уже миролюбивее спросил он.

Небо, как было безоблачным, так и осталось, а наша буря, хвала богам, пошла на спад.

– Я не знаю. Но сейчас мне надо домой. И я хочу остаться там на какое-то время.

Мелисандр сложил руки на груди и покачал головой:

– А еще вчера ты вещала про приключения. Непоследовательно действуешь, Ти.

– А по мне так наоборот – последовательно. Не думаю, что это плохо: понять, что какая-то вещь тебе не подходит – и сразу уйти. Напротив, Мел, думаю – это хорошо. Я могла бы – из вежливости – отправиться с тобой, но… Представляешь, как плох спутник, которому все время кажется, что он совершил ошибку? Да я бы все время скалилась, и злилась, и колола тебя, обвиняя в том, что сама не сделала так, как велит сердце. Вряд ли бы тебе понравился такой нытик под боком.

– Не попробуешь – не узнаешь, – Кес назидательно поднял палец. – Может, ты бы снова вошла во вкус авантюр. Твоя рожа вчера в Арсенале выглядела вполне счастливой.

– Это ты не видел мою рожу, когда я сижу на веранде «Воздушной гавани» со своим любимым слоистым кофе, – я улыбнулась. – Вот там – истиное блаженство. Кажется, я начинаю проникаться той твой, старой философией «счастья в мелочах» – помнишь, ты меня к ней склонял на нашей первой встрече?

– О! – саусбериец расхохотался и замахал руками. – Ну тогда ладно, беги, куда хочешь, Ловчая. Моей последовательнице – моей первой последовательнице, прах побери, – можно всё. Даже обижать меня – грустного, одинокого, никому не нужного Мелисандра Кеса…

Я насупилась.

– Спорим, ты будешь скучать по мне? – подмигнул историк.

Видимо, едва натянутые мокрые ботинки все-таки не устроили его нежные ноженьки. Он снова расшнуровал обувь, и теперь лихо перекинул пару через плечо, как иные бродяги – тюк с провизией.

– Наверное, буду, – я подмигнула.

– Обнимашки на прощанье, подруженька?

– В другой раз, мне и так мокро, – я фыркнула. Он разочарованно цокнул языком. – Собери эти дурацкие артефакты, Кес. Не знаю, что там натворил мой прадед, Хинхо, но, возможно, овчинка и впрямь стоит выделки.

– Когда судьба сведет нас в следующий раз, ты узнаешь меня по имени… – мечтательно протянул Кес.

– Что, опять Кадий Мчун?

– Нет. Теперь – Тинав Стражди.

– О, боги…

Мы рассмеялись. Потом это двухметровое чудовище все-таки заключило меня в объятия – я не успела увернуться – и, взъерошив волосы, пинком отправило в сторону Смахового леса.

За спиной у меня долго еще слышалось мелодичное посвистывание Мелисандра Кеса, саусберийца, лже-историка, патологоанатома, ужасного планировщика преступлений и смелого жокея красноглазых эх-ушкье…