Страница 8 из 23
– У вас свои отношения с Новым годом, с нарядами… А с подарками?
– Подарки – обожаю! И очень люблю дарить сама. Я не умею делать формальные подарки. Тогда лучше не дарить вообще. Дарю всегда то, что именно этому человеку нужно и подойдет, долго выбираю, сочиняю, предвкушаю.
– А какие подарки, вам сделанные, помните?
– Ну, это вышел бы такой большой список! Но самый дорогой подарок для меня – это отношение. У меня есть люди, которые ко мне поразительно хорошо относятся, это очень помогает жить и выживать. Если бы, например, не Лена Назарова, я бы ходила, наверное, раздетой. Если бы не другая Леночка, Сычева, и Рина Баранова, я была бы растрепанной. Они больше меня переживают, если видят меня в кадре не так причесанной. «Галина Борисовна, ну такая ужасная была голова вчера!» А врачи, которых я могу разбудить днем и ночью?! На прогоне «Трех товарищей» у меня так схватило сердце, что я двинуться не могла, а моя Майя Борисовна по телефону диктовала, что и как надо принять. Или моя подруга Наташа, талантливый астролог. Не предсказательница, не гадалка – этих я боюсь до смерти. Но без того, чтобы Наташа мне не сказала, в какой день назначить первую репетицию, а в какой премьеру, я не начинаю работу.
– А говорите, что в мистику не верите.
– Какая же это мистика! Это космос. Астрология – это очень четкая наука. Вот, вспомнила про подарки! Алиса Фрейндлих недавно сделала мне потрясающий! Я даже не сразу поняла его почти что философский смысл. Прихожу к ней на премьеру в Москве. И она мне говорит: «Я тебе уже год не могу свой подарок ко дню рождения передать». Мы с ней обе Стрельцы. И дает мне коробку. Дома я ее вынимаю и ничего понять не могу. Такая картонная коробка, в целлофане, какого-то нестандартного размера. Духи? Слишком большая. И очень несовременная: салатного цвета, какой-то орнамент-модерн вокруг, золотом написано «Париж. Флирт» – и больше ничего. Ну, очень несовременная коробка. А я этот рынок хорошо знаю, я на духах совершенно помешана. Открываю. И вижу такой же несовременный – вопиюще несовременный! – флакон, весь в золотых листочках, с хрустальной пробкой. И наконец бумажка с красивым – тоже несовременным – типографским шрифтом, которая все наконец и объясняет. Короче. За несколько лет до конца тысячелетия во Франции решили каждый год восстанавливать один музейный запах. Тот, что подарила мне Алиса, принадлежит парфюмеру 1700 какого-то года. Но дальше, какое потрясение! Когда я открываю пробку и душусь! Я могла себе представить, что несовременным может быть флакон, нечто визуальное, поведенческое… Но запах?! Он тоже оказался не сегодняшним. Музейный экспонат и в запахе оказался музейным. Им дико подушиться в джинсах, или в брюках, выйти на современную улицу. Он требует других интерьеров, нарядов – вееров, кринолинов, шелеста тафты, понимаете?
– В каких же случаях вы им душитесь?
– А я не душусь. Я его только иногда нюхаю. Запах может меня привести в состояние блаженства.
– Вы так чувствительны к запахам?
– Очень. Я человек не пьющий и очень мало от чего ловлю кайф из вот таких «пороков», обонятельно-вкусовых. Я, правда, еще гурманка в еде. Не буду есть, если невкусно, даже когда голодна. Лучше кусок черного хлеба с солью съем, чем невкусную пищу. Если я ем и готовлю, то это тоже неформально, как и подарки. А запахи… Я давно «растлена» в этом отношении своим папой. В 1940 году они с Роммом снимали «Мечту» (Борис Волчек – известный оператор. – Н.К.). Во Львове, в тогдашней Польше. Я была ребенком, но прекрасно помню, как папа привез со съемок целую батарею флаконов и флакончиков «Суар де Пари» и «Шанель». По тем временам это производило ошеломляющее впечатление. Мы ведь и после войны еще долго сами духи делали. В Алма-Ату, куда эвакуировали «Мосфильм», мы взяли с собой очень мало вещей, это понятно, война, но эти чудесные флакончики пропутешествовали с нами туда и обратно. И вот я росла, из ребенка превращалась в девочку, в девушку, и постепенно пробовала и постигала это богатство. Так что я с детства еще растлилась хорошим запахом. А уж теперь… Я могу себе платье новое не сшить, но духи у меня есть всегда. Почти всегда есть весь «Герлен» и обязательно что-нибудь новенькое – я люблю пробовать.
– Почему именно «Герлен»?
– Потому что это был один из самых ценных подарков в моей жизни. И сделал его Евстигнеев. Евстигнеев! Который не то что про французские, вообще про духи ничего не понимал. Я приехала к нему на съемки, беременная, а в номере на столике стоят духи. Зная эту мою болезнь, он купил мне «Герлен», флакончик назывался «Воль де Нюи». Я запомнила, потому что потом нигде не могла их найти. Но так часто потом вспоминала и эту историю и свое потрясение, что, когда Денис (сын Г.Б. и Евгения Евстигнеева. – Н.К.) впервые поехал во Францию, он первым делом зашел в парфюмерный магазин и привез мне оттуда именно «Воль де Нюи». Это было очень трогательно.
– Вы про Евстигнеева вспоминаете?
– Вы удивитесь, но я вообще не люблю вспоминать. Может быть, поэтому так и не написала книжку. А про Женю меня почему-то постоянно спрашивают. Мы развелись миллион лет назад, у него потом была другая семья, и еще другая семья. Но в зрительском сознании нас почему-то соединили навечно.
– Может быть, из-за Дениса?
– Может быть. Недавно зашла в магазин «Чай» на Мясницкой. Просто было по пути, я все по пути покупаю. Уже выхожу, а навстречу мне женщина. Такая знаковая, представляете? Провинциальная, пожилая, интеллигентная дама – это сразу видно. Сначала отшатнулась от неожиданности, потом осознала, что лицо знакомое, секунду замешкалась и говорит: «Извините, я не ожидала вас увидеть. Я так уважаю вас и так люблю… И вашего мужа я тоже так любила и так уважала». Еще много чего-то хотела сказать, но потом застеснялась и, перекрестив, просто поцеловала. Я целый день была в хорошем настроении. Может быть, я и жива только потому, что мне говорят иногда такие добрые слова.
– Что бы вы пожелали себе и нам в наступающем году?
– Будь у меня золотая рыбка, я бы даже три желания не наскребла. Попросила бы только здоровья. Все остальное, если будет здоровье, я еще попытаюсь сделать сама. Чего и вам желаю.
Светлана Врагова
Сегодня гуманистические идеи погибли. Человек идеи не нужен. Идеалы не нужны тоже. А их гибель – в человечестве, в каждом человеке, в искусстве – всегда говорит о том, что мы в опасности и в болезни. В такой ситуации, в диком заматериализованном мире, где невозможно практически творческое развитие, мы сейчас и живем. Индийская философия называет такое время «железным веком», торжеством «глубоко телесного сознания»..
Издержки глубоко телесного сознания[6]
У автомобилистов есть правило: если перед вами «кирпич», надо выезжать назад. Тупиковая ситуация иногда полезна. Когда понимаешь, что все сложно, – изобретательнее крутится мысль. Чаще листаешь разные умные книжки и больше понимаешь о времени, в котором живешь, потому что его можно отождествить с уже изученным и описанным. Что я, например, и делаю, ища выход из постсоветского пространства.
В конце 80-х, в эту странную эпоху полуренессанса, мы думали: ну все, вот сейчас… кончится время цензуры и догм, и всем нашим кухонным мечтам и духовным устремлениям, которые казались высоки и глубоки, придет черед. Все изменится (а не рухнет), и государство все нам даст, и поменяет свое отношение к интеллигенции и народу, и вступит наконец в нормальные отношения со своими жителями. Короче, прогноз Сухово-Кобылина – «Я в отношении России пессимист. Я был ей настоящим сыном, а она мне – злой мачехой» – перестанет быть актуален. Россия станет родной матерью своим детям.
6
Театральная жизнь. 2002. № 1.