Страница 4 из 5
Но зря ждал московский люд, дипломаты и, наконец, сам царь-садист, вылезший из отапливаемых саней и подошедший к умирающему от нестерпимых болей человеку, криков раскаяния и мольбы о прекращении пытки. Не вытерпел и сам Петр I, подойдя к колу с саблей в руке.
«Признайся, что ты виновен в прелюбодеянии и в царевой измене. И я своей рукой подарю тебе легкую смерть!» Белый как подвенечное платье майор лишь повернул голову к венценосному истязателю и твердо и спокойно произнес слова, услышанные иностранными дипломатами и потому сохраненные в истории: «Ты столько же жесток, сколько и безрассуден. Ты думаешь, что если я не признался среди мучений, которыми ты меня истязал, я стану пятнать невинность и честь беспорочной женщины в то время, когда не надеюсь более жить. Удались! Дай спокойно умереть тем, которым ты не даешь спокойно жить». И отвернулся от бывшего мужа своей возлюбленной.
Если бы он молил о пощаде или даже обругал его – Петр I был бы по-своему удовлетворен. Но полный достоинства и мужества ответ обезоружил царя-палача. Он испуганно замер у кола как оплеванный и потом в растерянности сбежал в свою карету-сани. И умчался прочь от не сломленного им человека. А майор Глебов мучился еще на колу 14 часов и скончался на рассвете 16 марта 1721 года. Так и не проронив и звука. Когда же умирал его палач-мучитель сам Петр I – он орал от болей в почках так, что было слышно на весь Петербург.
В нарушение всех царских обычаев и церковных законов Петр I насильно постриг свою первую жену – царевну Евдокию в монахини. Более того, даже не выделил ей из казны денег на проживание, унизив мать его сына положением иждивенки монастыря. Но царица и в постриге – царица. Тем более что ее «перевод в духовное сословие» даже бо́льшая часть церковных иерархов не признавала. Вскоре монахиню-царицу поселили в отдельной келье, а состоятельные прихожане приносили ей царские яства и деньги. На территории монастыря она стала появляться в светском платье, на что смотрели сквозь пальцы настоятели, понимая, что «пострижение» не имело законной силы. У нее появилась своя «секретарша» из грамотных монахинь, и потихоньку вокруг нее сплелась паутина корреспондентов по всей Московии. Особенно недовольных «реформами» ее мужа.
К 1721 году сам Петр I, помимо целого «полка» любовниц, успел дважды обвенчаться с императрицей Екатериной I Алексеевной. Так что не ревность бывшего супруга все же была главной причиной того жестокого следствия, которое учинил посланный царем в Суздальский монастырь следователь Иван Скорников. Петр I был бы наивным человеком, если бы не оставил при монастыре при бывшей жене своего тайного информатора. Настоятелем монастыря был епископ Досифей (в миру – Глебов). Навестить родственника прибыл майор-преображенец Степан Глебов, отправленный в Суздаль для набора рекрутов. Представлен был царевне-монахине… Вскоре бравый гвардеец получил от нее «царский подарок» – золотой перстень с алмазом. И письмо Евдокии, сохранившееся в следственном «деле» приговоренного в качестве вещественного доказательства, как и сами перстни: «Носи, сердце мое, мой перстень, меня люби, а я такой же себе сделала. А тебя до смерти не забуду. Что ты меня покидаешь, кому меня вручаешь, ох, друг мой, свет мой!»
Перстень на руке у арестованной Евдокии и был последним звеном доказательств ее «измены». Но странное дело – именно этот перстень самовластный бывший муж не отобрал, потрясенный стойкостью своего соперника.
Петру Великому, занятому двухкратными венчаниями с женой, любовницами, попойками на «Всепьянейшем Соборе» было, наверное, все равно, с кем спит его бывшая русская жена. А вот его умные и трезвомыслящие сподвижники потенциальную политическую угрозу от бывшей супруги самодержца уяснили. И «чернь», и немалая часть боярства и родовитого дворянства от «реформ» царя-плотника доведены до отчаяния. А вот духовное и правовое «знамя» сопротивления – истинно русская царица, незаконно отреченная от власти. И экс-царица уже в тесной близости с офицером-преображенцем. А если он в симпатиях к ней еще других офицеров убедит?
Читатель зря думает, что лишь с переворота, устроенного дочерью Петра – императрицей Елизаветой и будущей царицей Екатериной II, вариант дуэта царицы с любовниками-офицерами не волновал умы в России. Чем хуже Степан Глебов Григория Орлова? Получилось же у Елизаветы Петровны и у Екатерины Великой, почему не могло получиться у Евдокии? А тут еще и неосторожный епископ Досифей публично утешал монахиню-Евдокию: «Будешь еще царицей!» «Это каким же образом? – забеспокоились сподвижники Петра I – Давай подробности!» Впрочем, успешного антипетровского заговора получиться не могло, так как сам Глебов почуял опасность от своей связи с монахиней-царевной и ради спасения женщины поспешил отдалиться от нее. Возможно, письмо и перстень были прощальным подарком. Заговорщики просто так не расстаются накануне решающих событий.
По «делу» царицы Евдокии – майора Глебова было арестовано более 150 лиц духовного звания и военных. Пытки, допросы были круглосуточными. В итоге казнили не только майора-любовника, но и отрубили голову самому епископу Досифею и ряду его приближенных. Казнить саму бывшую жену не решился даже Петр I, но моральные истязания обеспечил ей изобретательные.
Вероятно, что монахиня-царица была так же «посвящена» в антипетровский заговор славянофилов, как и ее старший сын – Алексей Петрович. В условиях абсолютной монархи противникам реформ Петра I были нужны альтернативные фигуры, имеющие права на престол. Причем ни жена, ни сын Петра I могли и не знать подробностей предстоящей замены самодержца. Даже если фактически никакого заговора и не было, сам факт их физического существования гарантировал постоянную угрозу самовластью Петра.
Самое интересное, что пророчество казненного епископа Досифея о возврате царевны Евдокии на престол почти сбылось. После смерти Петра I и Екатерины I трон ненадолго занял его внук – государь-подросток Петр II. И он вернул в Москву родную бабушку. Конечно, не супругой самодержца, но все же влиятельной персоной в Новодевичьем монастыре Москвы. Евдокия Лопухина официально так и осталась в среде «черного монашества», церковь не вернула ее в мир, хотя и не признавала законность пострига. Последняя русская царица скончалась 27 августа 1731 года. Золотой перстень с алмазом – точную копию того, что остался на леденеющей руке замученного Глебова, – не сняли с руки усопшей перед закрытием гроба.
Политика жестокая вещь, в те времена в истории монархий Европы и Азии были и еще более кровавые примеры. Но искренние чувства людей, заранее знавших, что у них нет даже иллюзии на счастье, благородство и мужество майора Степана Глебова так и не оценены потомками. Историю обреченной любви своего героического прадеда и последней русской царицы не посмел описать Александр Пушкин. Ибо очень уж отвратительным персонажем выглядел бы основатель Санкт-Петербурга. И никто из писателей-романистов еще не вдохновился захватывающим сюжетом. Трагедией обреченной любви.
Основатель Санкт-Петербурга – не только первый Российский Император, но и первый царь-масон, и первый усопший глава русского православного государства, забальзамированное тело которого 6 лет после смерти не предавали земле. А собор Петропавловской крепости стал и первым мавзолеем в истории Руси.
Историки описывают подробности последнего месяца и последних часов жизни Петра I… А вот как его хоронили и что произошло с момента, когда основатель города испустил последний вздох, и до предания его праха земле – об этом стараются не вспоминать. А зря.
Историк Александр Башуцкий в своей книге, изданной в Петербурге в 1834 году, – «Панорама Петровского Петербурга, 1703–1725 гг.», убедительно доказывал, что планировка будущей столицы империи утверждалась лично Петром I и его ближайшим окружением в исключительно масонских традициях. И сценарии похоронных церемоний почивших лиц, приближенных к императору, оттачивались на примерах похорон ближайших сподвижников царя в 1699 году: швейцарца Франца Лефорта – «Мастера Стула» масонской ложи и шотландца Патрика Гордона – 1-го надзирателя ложи. Петр I – сам посвященный в масонство английским королем Вильгельмом Оранским в Лондоне и носивший масонский титул – 1-го надзирателя ложи «Нептун», своим решением утвердил процедуру похорон высших лиц в том же году. Близкий друг Петра I, Франц Лефорт, перед агонией требовал вина и, смеясь, гнал от себя бедолагу-пастора, пытавшегося причастить «доброго лютеранина» перед встречей с Всевышним. Лефорт, видимо, ждал встречи с иным хозяином своей души. Обстоятельства кончины Лефорта многократно описаны, но странные друзья были у «царя-реформатора», однако.