Страница 3 из 5
Так замысловато, «по-европейски», называли многочисленные и короткие любовные связи царя-плотника. Во время своего пребывания в голландском порту в Саардаме он шлялся по женам и вдовам голландских корабельных плотников. Расплачиваясь за интимные утехи золотыми дукатами. В 1717 году из Амстердама он едва не привез нам в Россию еще одну «императрицу». Ему очень приглянулась юная дочь одного голландского пастора. Но папа не давал разрешения на «брачную ночь» без объявления о женитьбе и венчания в Амстердамской кирхе (еще бы: чем дочь пастора хуже дочери литовского крестьянина?) В Московии бы царь ни о чем никого не спрашивал – взял бы девку силой и все, а ее батюшка еще бы Бога молил, что все живы-здоровы остались. Но пастор в Амстердаме – это не бесправный князь-холоп в Москве. Пришлось пообещать будущему «тестю» все, о чем тот просил… А наутро «Божий помазанник» протрезвел и понял, что быть официальным двоеженцем как-то не очень, а упечь в монастырь «императрицу Екатерину I» отчего-то пожалел… Конфликт пришлось улаживать хитроумному Шафирову, обманутому пастору, фактически за девственность дочери было выплачено 1000 дукатов чистым золотом. По европейским меркам начала XVIII века – просто астрономическая сумма.
Зато у себя в Московии Петр I ни о чем не заботился и никому ничего не платил. Список женщин немал и циничен. Некую Авдотью Ивановну (сам называл ее «Авдотьей бой-бабой») выдал замуж за своего денщика Чернышева. Произведя мужа в генералы, периодически навещал старую знакомую, не обращая внимания на мужа-денщика. Его фактически наложницами побывали: красавица княжна Мария Юрьевна Черкасская, обе сестры Головкины, Анна Крамер, княжна Кантемир, дочь боярина Мария Матвеева, впоследствии выданная замуж за графа Румянцева (фельдмаршал Миних утверждал, что русский полководец Румянцев-Задунайский – внебрачный сын царя). Своим интимным партнершам в России царь никогда ничего не платил, в лучшем случае мог удачно пристроить замуж.
Трагедия случилась с английской девицей, некой Марией Гамильтон. Побывав в царской спальне, она благоразумно не исчезла из поля зрения насильника-самодержца, а чего-то еще надеялась выгадать… В нее влюбился очередной денщик царя Иван Орлов, и вскоре они стали тайно жить вместе. 12 марта 1718 года это случайно вскрылось. Царь, которому сама Гамильтон давно была неинтересна, – вспылил! Женщину обвинили в краже золотых червонцев и даже алмазов, принадлежащих Екатерине I. Ее по приговору суда били нещадно на площади кнутом, а потом отправили в ссылку на год – на работы на прядильный двор. Казалось бы, все закончилось. Но царь-любовник был мстителен и жесток. Осужденную Гамильтон вернули в
Петербург, вновь судили и приговорили к смерти. 14 марта 1719 года Петр Великий лично, своими руками, обезглавил тело своей давней наложницы, после чего поднял за волосы голову несчастной и дважды расцеловал в губы… И тут же повелел голову заспиртовать в банку и поставить в Кунсткамеру рядом с банкой с отрубленной головой Монса. История не сохранила свидетельств – не заставил ли царь-палач везти голову жены в банке со спиртом в Кунсткамеру ее тайного мужа – денщика Ивана Орлова? Учитывая, что Петр Великий был патологическим садистом, – не исключено.
Восхищающиеся гением Петра Великого отмечают огромную любознательность своего кумира в естественных науках и в медицине. Им бы самим побывать в качестве пациентов «врачевателя Петра Алексеевича»! От «медицинской практики» царя-садиста страдали уже не только его родственницы, жены и любовницы, но и отчасти случайные женщины, которые виделись с «реформатором» первый и последний раз в жизни.
Находясь в Москве, Петр I узнал случайно, что у купца Борсте жена болеет водянкой. Ворвался в дом купца, самолично разрезал плоть больной женщины и выпустил из ее тела более 20 фунтов воды… Но, не зная, что надо делать дальше, махнул на свою пациентку рукой и… уехал. Жена купца скончалась в тот же день. Жене своего камердинера Полубоярова самолично выдрал абсолютно здоровый зуб без малейшей анестезии (государю показалось, что у нее болит зуб, – диагност-стоматолог, видите ли). Трагедия произошла с женой гоф-маршала Олсуфьева. Она была на 9-м месяце беременности и не могла прибыть на очередную ассамблею, так деликатно называли vip-пьянки для элиты в «эпоху великих преобразований». Царь-батюшка рассвирепел! Повелел немедля привезти женщину и заставить ее выпить огромный бокал водки! Слезно рыдая, будущая мать молила царя, уговаривала сама Екатерина! Но государь, как на вздыбленном коне, был непреклонен. В беременную женщину влили насильно водку, плод получил огромную токсическую дозу алкоголя, тут же случился выкидыш… Ребенок родился мертвым. Основатель Санкт-Петербурга невозмутимо подобрал еще теплый детский трупик и приказал поместить его в банку со спиртом и отвезти в Кунсткамеру.
В 1780 году, осматривая помещения Академии Наук, Екатерина Дашкова в одной из кладовок нашла три банки: две головы взрослых – мужскую и женскую и новорождённого младенца. Выяснилось, что это были головы Монса, Марии Гамильтон и того несчастного младенца. Екатерина II была такой же самозванкой на престоле, как и Екатерина I, но в отличие от Петра I была психически здорова и склонности к садизму не проявляла. Посему и повелела «экспонаты» похоронить и отпеть по православному обряду.
Самая неразрешимая загадка русской истории: как, например, те же денщик Иван Орлов, гоф-маршал Олсуфьев, купец Борсте, камердинер Полубояров не сговорились заспиртовать сумасшедшую башку самого Петра I? Голова самого знаменитого садиста на троне в истории XVIII века была бы самой интересной банкой петербургской Кунсткамеры!
Неужели это все написанное – правда?! Это не клевета на Реформатора нашего, основателя всего и вся Петра Великого?! Да откуда это все известно в начале ХХI века? Русский историк XVIII века князь Михаил Михайлович Щербатов, составлявший свой труд «Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого» – точнее, расследование о преступлениях этого психопата и садиста на троне, – знал об этом больше, чем мы.
Загадка: почему Александр Пушкин, собиравший материалы для своего труда «История Петра Великого», не заметил этой фамильной трагедии. А может быть, и заметил, но не посвятил ей ни одной строки своего волшебного пера… Ибо тогда личное превысило бы объективное в его историческом сочинении.
День 15 марта 1721 года в Москве случился по-январски холодным. Температура даже днем опускалась до -20 по Цельсию, по Красной площади гулял северный ветер. Несмотря на непогоду, на главной площади города собралось более двух тысяч зевак. Включая иностранного посла
Дании. Любопытство народа вызывала фигура, скрюченная на колу. Всего шесть недель назад этот человек был высоким красивым мужчиной – майором лейб-гвардии Преображенского полка Степаном Богдановичем Глебовым. Потомственным дворянином и сердечным другом насильно постриженной в монахини Суздальского монастыря первой жены Петра I – царевны Евдокии Лопухиной. Естественно, он не мог знать, что его родная сестра станет матерью деда русского поэта Александра Пушкина.
Молодого майора люто пытали палачи Петра I 42 суток, но не добились ничего. Офицер и дворянин защищал честь любимой женщины и все обвинения в прелюбодействе и в государевой измене отрицал. А сейчас он встречался глазами со своей возлюбленной, которую царственный супруг заставил смотреть на мучения дорогого человека. Два гвардейских унтер-офицера бдительно исполняли наказ царя-реформатора: запрещали царевне-монахине закрывать глаза или отворачиваться, видя муки Степана Глебова. Причем Петр I проявил своеобразную «заботу» о приговоренном. Зная, что на дворе сильный мороз, повелел накинуть на плечи посаженному на кол офицеру тулуп и шапку на голову, дабы не помер раньше от переохлаждения. Чтобы и майор, и бывшая царская жена мучились оба подольше.