Серебро и Золото

- А сейчас? - спросил Людо, когда Томас замолчал. - Сейчас там что?

- Ровным счетом ничего, - Томас благодарно кивнул, принимая вернувшуюся к нему изрядно опустевшую бутылку. - Там просто пустые помещения, насколько я знаю. Последнее, что в них хранили, были каменные и чугунные ядра. Да и те, то ломались, то терялись...

- Любопытно, - сказала на это до сих пор, по преимуществу, молчавшая Тильда. - Но ведь Тригерид не был язычником?

- Я бы не стал утверждать это с уверенностью, - покачал головой Людо. - Двор императора Хильдеберда был тем еще заповедником... Впрочем, помнится, по приказу Черного Кагена Тригерида отпевали в соборе...

- Что не помешало ему стать привидением, - возразил Томас.

- Тоже верно, - не стал спорить Людо. - Но, так или иначе, герцог пригласил нас прийти туда в полночь, и попросил, чтобы мы отвели тебя к врачу, поскольку твоя неспособность говорить с ним, его раздражает. У тебя есть мысли на этот счет?

- К врачу? - поднял брови Томас. - К какому...?

- Он сказал, к лекарю, - вспомнила Елизавета.

- Ах, вот как! Да, нет - глупости...

- А если поподробнее? - сразу же заинтересовалась Тильда, и очки сами собой сползли на кончик ее хорошенького вздернутого носика.

- Ну, - неохотно ответил Томас, но с другой стороны, как он мог промолчать, если его спросила Тильда? Никак не мог.

Елизавете это было ясно, как день. Томас, вернее, его реакции были прозрачны сейчас, словно стекло, и Елизавета могла читать их, как слова в раскрытой книге.

- Ну, - сказал Томас. - В Липовой гостиной висит картина Неизвестного из Браганцы "Исцеление немоты". Там лекарь закручивает голову, "охваченного бесовством" веревкой... Знаете, веревочная петля и палка? Вот так. Мне всегда казалось, что это сцена связана с деятельностью Святой Инквизиции, но на полотне - с обратной стороны - есть надпись. Подписи художника нет, а название... Но я думаю, что это ерунда: черный юмор герцога...

- Может быть, - согласился Людо. - Но попробовать все же стоит. Ведь если мы пойдем, то лучше, чтобы все могли "говорить" с Тригеридом...

- А мы пойдем? - спросила Тильда.

- Было бы грустно, не узнать в чем там дело, - улыбнулась в ответ Елизавета, вполне оценившая галантную манеру Людо. - И если уж мы заговорили о тебе, моя радость, - сказала она, обнимая Тильду и поворачивая ее к себе. - Почему Тригерид назвал тебя принцессой?

- Он неправильно перевел! - сразу же ощетинилась Тилли и шумно засопела носом. - Он имел в виду, фюрстина...

- То есть, княжна... - широко открыла глаза Елизавета.

- Я сирота, - пожала плечами Тильда. - Значит, все-таки княгиня.

- А княжество? - спросил тогда Людо. - Как называется твое княжество, фюрстина?

- Галич-Мерь, - не без вызова в высоком надтреснутом голосе ответила Тильда, и в комнате повисла тишина.

Мрачную историю этого княжества изучали даже в школах...

4.

Несмотря на поздний ужин, завтрак подали в восемь. Подали бы и раньше, но накануне генерал распорядился, чтобы в Рождество детям дали выспаться. До семи.

Елизавету разбудила горничная. За окнами было темно: небо - плотная завеса мрачных туч - опустилось едва ли не на кроны деревьев. Но ветер утих, и прекратился снегопад. "Интуиция", впрочем, подсказывала, что снег скоро пойдет опять, а к вечеру, как и предсказывал генерал, разыграется настоящая буря.

"Ох-хо-хо!" - подумала Елизавета, направляясь в душ.

Спать хотелось невероятно, да и голова побаливала. Вина накануне выпили сверх всякой меры, и разговоры затянулись почти до трех часов ночи. Следовало, однако, предположить, что, не случись в полночь явления герцога Тригерида, сейчас Елизавета была бы уже женщиной и, скорее всего, тоже смертельно хотела бы спать. Но ей казалось, что бороться с недосыпанием во втором случае было бы куда проще и приятнее.

- Погода испортилась, - бодрым голосом сообщил генерал, когда все собрались за столом и принялись за яйца, ветчину, горячие булочки, холодное масло и ароматный малиновый джем. - Но, думаю, можно съездить верхом в город, там должно быть теперь весело ... - Он отхлебнул кофе из большой фарфоровой чашки и с интересом - сквозь наполнившийся вдруг алмазным сиянием монокль - посмотрел на блюдо с сырами. - Да, пожалуй... - Он отрезал кусок желтого, почти оранжевого сыра, поддел на вилку, обнюхал и с удовлетворенным видом опустил на тарелку. - Можно, разумеется, и на лыжах, но я бы не рекомендовал... Погода не благоприятствует...

Елизавета посмотрела на генерала, скользнула "робким" взглядом по Грете и Беате - те были невозмутимы и, кажется, вполне довольны жизнью, - и взялась за яйцо "в мешочек". Сейчас, после душа и прочих "утренних забот", она чувствовала себя гораздо лучше и даже начала испытывать легкое чувство голода. Впрочем, известное дело молодость, как изволила выразиться однажды старая баронесса: аппетит, притом настоящий, а не "где-то так", тотчас обнаружился, стоило ей начать, есть. Два яйца, ломоть ветчины, сыры в ассортименте и белые булки с джемом и медом ушли под кофе со сливками нечувствительно, словно детский сон.

- У вас счастливая натура, сударыня, - покончив с завтраком, генерал перешел к коньяку и теперь раскуривал сигару. - Меня наши боги тоже не обидели, имея в виду, обмен веществ, но приходится осторожничать. Вы когда-нибудь слышали про холестерин? Нет? Счастливое дитя! - он пыхнул сигарой, заставив ее кончик вспыхнуть оранжевым и желтым, и окутался сизым дымом с запахом степного пожара.

- Как страшно жить, - без тени улыбки констатировала Грета.

- А давайте, съездим на Волчий холм! - неожиданно предложила Беата. - Там, небось, опять будут ловить вервольфов!

- Оборотней? - тут же заинтересовалась Тильда.

- Понарошку, - охладила ее пыл Беата. - Это всего лишь народный обряд. Жгут костры, поют страшные песни и "ловят" волка-оборотня в чащобе у подножия скалы.

- Ну, не скажите, госпожа ротмистр, - ухмыльнулся в усы генерал. - Холм оттого и зовется волчьим, что с него волки на луну ночью воют, а последнего оборотня, как рассказывал мне покойный батюшка, поймали всего восемьдесят лет назад. Чащобы же те, да будет известно некоторым недостаточно образованным гражданам королевства, тянутся через всю Швабию до земель франков и угров, и еще древние римляне полагали алеманов народом склонным к колдовству и темным искусствам.

- Днем вервольфы не охотятся, - припомнила Елизавета.

- Оборотни и вовсе не охотятся, - бросила, как бы невзначай, Грета. - Они убивают.

***

Конюшням замка Энтберг могли позавидовать любые две другие. На выбор и вместе. Они были великолепно устроены, но главное - населены невероятной красоты и стати животными. Генерал, как выяснилось, являлся знатоком и ценителем лошадей и держал небольшой, но преуспевающий конный завод.

- Боже! - воскликнула Елизавета, не сдержав эмоций. - Это же кнабсдруппер, ведь так? Я не ошибаюсь?

- Да, госпожа Кейн, - довольно улыбнулся в седые усы барон фон Байер. - Это настоящий фламандский кнабструп, - и он ласково погладил пофыркивающую лошадь-далматинца по щеке. - Однако мои конюшни славятся не этими редкими породами, а немецкими полукровными лошадьми. Впрочем, сударыня, если желаете, я могу приказать оседлать для вас именно Астарту. Какое седло предпочитаете, женское или обыкновенное?

- С моими-то юбками? - И в самом деле, о каком мужском седле может идти речь, если на тебе гобеленовое платье-кафтан с подолом, подбитым мехом черно-бурой лисы, и две юбки - шерстяная и грогроновая , не говоря уже о прочем?

- Прошу прощения, сударыня, - в серых глазах генерала солнечные лучи пробили на мгновение туман, - не подумавши, брякнул, а зря! Значит, Астарта под дамским седлом!

- Благодарю вас, генерал! - ответила Елизавета, медленно и со вкусом "переваривавшая" великолепное генеральское выражение.