Страница 71 из 326
— Держи, надобность отпала. Я же больше не планирую сбегать, аборт отменили, рожать некого, никого не нужно защищать, — смахиваю слезы нарочито небрежным жестом. — Так паршиво, когда о сбрендившей алкоголичке знаешь больше, чем о…
С шумом вдыхаю воздух, хоть бы не расклеиться прямо сейчас.
— Держи, — повторяю настойчиво.
Фон Вейганд не реагирует. Выражение лица удивительно умиротворенное. Ноль по фазе, ни один мускул не дрогнет. Обманчивая благосклонность, за которую часто расплачиваюсь кровью.
Ну и что?
Ну и пусть.
Окунаюсь в темный омут, срываю пластырь.
— Каро поставляла девушек для Мортона, Дитца и мифических «остальных», приговорила к смерти не в меру любознательного супруга Джеффри, избавилась от падчерицы. Кого не бесят лишние имена в завещании? И здесь возникают непонятные моменты, — выдерживаю театральную паузу. — Во-первых, дамочку терроризирует картина в уникальной раме. На вид ничем не примечательный портрет — лорд, его дочь, их убийца. Однако мистика не дремлет: вещицу продают, сжигают, окропляют святой водой, а она упрямо возвращается к владельцу. Можно списать на бред больного, кабы не пункт «во-вторых», который засвидетельствую лично. Некто чудом проскальзывает мимо консьержа незамеченным, стучит в дверь и неожиданно исчезает, оставив посылку с проклятой картиной.
Механически пересчитываю купюры, раскладываю по старшинству.
— Странно, — хмыкаю. — Либо призраки решили поквитаться, либо реальные люди. Кто-то хочет свести бедняжку с ума, причем достиг цели. Каро искупает грехи пьянством, выдает военные тайны. Пусть в запутанной форме, и все-таки.
Наклоняюсь вперед, кладу пачку денег на сидение рядом с водительским.
— Your tips, (Твои чаевые,) — ободряюще хлопаю парня по плечу, возвращаюсь в прежнюю позу, развиваю цепь умозаключений: — Аварию подстроили специально, инсценировали, отвлекли внимание. Ведь дочь Блэквелла не погибла в автокатастрофе. Цитирую Каро: I’ve sold it when she died. (Я продала его, когда она умерла.) It came back to me when she really died. (Он вернулся ко мне, когда она действительно умерла.) Это о портрете и о падчерице. Две предполагаемые смерти, ни одной настоящей.
Напускное безразличие фон Вейганда подстегивает мой творческий запал.
— Сопоставь факты, докопайся до сути. Всех настигнет карающая длань Фортуны. Хорошо докопалась? — победная улыбка зажигается и гаснет, блекнет, смазывается лихорадочным волнением. — Женщина из замка Руж, у вас были одинаковые маски, вы танцевали вместе, потом она пропала, сразу после появления Мортона. Твой козырь — человек, да?
Из динамиков льется плавная мелодия, водитель умело притворяется невидимкой. Салон авто утопает в густом тумане.
— Снова тишина? — теряю контроль, срываюсь на крик: — Вообще, ничего не скажешь?!
Преступаю закон, перехожу грань дозволенного. Не задумываюсь, не выбираю ни место, ни способ. Ведомая гневом, замахиваюсь, желаю ударить. Просто действую, насыщаю внутреннюю потребность. Всерьез рассчитываю на реванш.
Наивная.
Мои запястья ловко перехватывают, сжимают несильно, заводят за спину, избавляют от опасной горячности.
Замурована между безграничным спокойствием фон Вейганда и собственной истерикой. Жмурюсь, кусаю губы, отчаянно борюсь с жалобными всхлипами. Противлюсь пагубной слабости, не сдаюсь и не отступаю.
— Организация, в которую ты так рвешься попасть, — бормочу дрожащим голосом. — Это они творят жуткие зверства? Лига работорговцев на острове? Или тут иная песочница? Вечно занят, вечно на взводе. Что же ты делал, когда боялся приходить ко мне ночью… Выполнял задания? Признайся, какой обряд совершают ради почетного места в дьявольском кружке. Сколько людей приносят в жертву?
Фон Вейганд притягивает меня ближе, обнимает крепко-крепко, убаюкивает щемящей нежностью. Покрывает обнаженную шею поцелуями, невесомыми и порхающими, будто крылья бабочки. Но не произносит ни единого слова.
Лучше бы наорал, избил, причинил привычную боль.
Все, что угодно, лучше упертого молчания.
Ярость застилает глаза, толкает на безумную провокацию.
— Ах, совсем забыла! — говорю с показной беспечностью. — Портрет очень заинтересовал, потянуло увидеть его опять. Поэтому вернулась в квартиру на следующий день. Зря, ведь там не было ни Каро, ни картины. Только голый Гай, дружеские объятья и непристойные предложения.
Вздрагиваю и осекаюсь, когда зубы хищника смыкаются на пылающей коже. Не кусает, но и не дразнит. Демонстрирует превосходство, вынуждает подчиниться и стихнуть.
Озноб ледяными стрелами пронзает тело, безжалостно терзает грешную плоть. Разом трезвею, замираю в ужасе от содеянной глупости. Раскаиваться поздно, неосторожную фразу не вернуть обратно, ошибку не исправить. Попадаю по полной программе.
Сразу прикончит или заставит помучаться?
Он не сторонник быстрой расправы, дотерпит до подземелий родового особняка и с радостью удовлетворит мою жажду приключений так, что мало не покажется.
— Во время экскурсий успела посетить London Eye*? — мягко произносит фон Вейганд.
*Лондонский глаз — колесо обозрения, расположенное на южном берегу Темзы (прим. авт.)
Вопрос выбивает почву из-под ног.
— Ты, вообще, слушал меня? — даже обидно. — Ты не веришь?
— Верю каждому слову, — чмокает в шею, отстраняется, достает мобильный.
— Я нарушила основное запреты, послала к черту систему безопасности, пробралась на вражескую территорию, — напоминаю на всякий случай.
Молодец, подкинь еще горсть земли на крышку гроба.
— Я обнималась с голым парнем, — уточняю: — С абсолютно голым парнем.
Триумф идиотизма.
— И… ничего? — тонко намекаю.
Экзекутор занят поиском номера в телефонной книге.
— Предпочитаешь вино или шампанское? Покрепче — виски, джин, водка? — спрашивает ленивым тоном.
Видимо, мы незаметно попали в параллельную реальность с добрыми и всепрощающими садистами. Моргаю, щипаю себя — не выручает. Жду подвоха.
— Полагаюсь на твой вкус, — отползаю в сторону, готовлюсь держать оборону.
Однако романтичный шеф-монтажник не спешит с наказанием, наоборот, организовывает приятный сюрприз. Бронирует приватную капсулу на знаменитом колесе обозрения, просит дополнить антураж кабины вином и закусками.
— Короче, обсуждения не будет, — подвожу итог.
— Почему? — нажимает на сброс, отключает мобильный. — Теперь нас не побеспокоят.
— Давай, — мило улыбаюсь, вжимаюсь в дверцу авто, хотя прекрасно понимаю, это не спасет. — Предлагаю внести ясность в спорные моменты, определить, кто и где дал маху. Развитие отношений — долгий и кропотливый процесс, основанный на сотрудничестве, честности…
— Правда, скучаешь по траху в задницу? — прерывает фон Вейганд.
— Прости — что? — едва не лишаюсь челюсти, захожусь в приступе нервного кашля.
— Ну, ты сказала, было грустно, пришлось искать другие развлечения, — умело использует компрометирующие выражения.
— Фигура речи, не более, — уверяю поспешно.
— Я так и думал, — вздыхает с наигранным разочарованием.
— Издеваешься?
Он смеется, весело и по-мальчишески, но в горящих глазах сотни маленьких демонов отплясывают зловещий танец.
— Нет, — заявляет с обманчивой нежностью.
Наклоняется и совершает неуловимое движение, мастерски исполняет резкий бросок. А в следующий миг я впечатана в мощное тело без надежды вырваться. Одна рука сдавливает горло, другая — ребра. Спиной ощущаю натянутые канаты мышц.
— Никогда не издевался над тобой по-настоящему, — шепчет на ухо. — Впрочем, искушение возникает регулярно.
— Прости, — пытаюсь оправдаться.
— Заткнись, — раздается приказ. — Мне давно следовало избавиться от наваждения. Сломать игрушку, найти замену, прекратить комедию.
— Я не… не… — тщетно стараюсь договорить.
Жестокие пальцы впиваются крепче, лишают кислорода.
— Но с тобой не могу поступать так, как следует.
Хватка усиливается, душит, принуждая судорожно дергаться и хрипеть.