Страница 49 из 326
Еще страшнее сознавать, я ничего не способна изменить или исправить, элементарно помешать не получится. Только подчиняться, проявлять похвальную покорность и подставлять зад по первому требованию.
Нет, я порывалась признаться в беременности, отчаянно хотела сбросить тяжкий груз, ведь проще держать на языке раскаленное железо, нежели подобную тайну. Я рисовала уютные картины будущего, где фон Вейганд незамедлительно бухался на колени и целовал мой живот, клялся в любви и лучился от радости. Воображала нас на прогулке в парке, с коляской и очаровательным малышом, обязательно мальчиком, точной копией своего отца, чтоб непременно такие же глаза и улыбка, за которую не жалко продать душу.
Но невидимый барьер всякий раз останавливал меня, заставлял осекаться на полуслове и сковывал холодом. Удерживал в миллиметре от последней черты.
Я понимала, что совсем не доверяю фон Вейганду, не знаю его жутких секретов и не могу предугадать развитие событий. Будь поблизости Элизабет Валленберг, она бы пролила свет на темные лабиринты прошлого, помогла бы и подсказала что-нибудь умное.
А сейчас, без советов и сторонней поддержки…
Молчание казалось единственным доступным выходом. Молчание и покорность, большего не требуется. Якось так буде. (Как-то так будет.)
— Нравится? — привычно поинтересовался фон Вейганд, когда мы оказались в лобби гостиницы.
«Ох*еть!» — и то не отражало всех моих впечатлений.
Этому отелю в мгновение ока удается вырвать из мрачной пучины рефлексии, прочистить мозг и вернуть меня обратно в придурковато-беззаботное состояние.
Здесь все, что выглядит как золото, и есть настоящее золото.
Золотые панели с кнопками, регулирующими свет, и телевизоры, укрытые в золотую броню. Позолоченные колоны и балюстрады на лестницах, краны в уборной и фигурная отделка мебели, светильники, торшеры и зеркальные рамы. Золотом украшают царских устриц и подают десерты в форме золотых слитков. В бокале, инкрустированном кристаллами Swarovski, готовят золотой коктейль, прибавляя к нему золотую сахарную трубочку, и предлагают шампанское, в котором плавают кусочки пищевого сусального золота.
У вас еще не желтит в глазах от упоминаний о благородном металле? Готовьтесь, здесь он на каждом шагу, куда не повернешься — ослепляет и совершенно не теряется на фоне хрустальных люстр, итальянского мрамора, дорогих тканей и серебряных нитей.
Обычных номеров не предусмотрено, исключительно люксы, среди которых минимальная площадь равна пяти моим квартирам. Фонтаны и аквариумы не успевают наскучить благодаря замысловатой подсветке и причудливым узорам мозаики в арабском стиле. Чем выше поднимаешься, тем уже становятся этажи, ярус за ярусом устремляются вверх, играя изысканными красками. Извивающиеся линии коридоров образуют единый узор, сюрреалистичный и нереальный, воплощающий смелые фантазии.
Сотрудники отеля улыбаются нон-стоп, вышколены, дабы предугадывать любые капризы и пожелания, охраняют покой и комфорт посетителей. Личный дворецкий встретит вас и сопроводит повсюду, чемоданы незамедлительно разберут, грязную одежду постирают, обувь почистят, в номере не переведутся букеты цветов, фрукты, шоколад и напитки градусом от минеральной воды без газа до коллекционного вина.
— П*здец, — произношу вслух и многократно повторяю мысленно, когда оказываюсь в чертогах люкса.
Пусть не королевского, но и не самого барыжного из имеющихся в наличии.
Совершенно обалдеваю от окружающего пространства, с пришибленным видом осматриваю местные достопримечательности. Застываю возле гигантского окна, любуюсь непередаваемо голубыми водами залива. Аки торнадо сную по остальным комнатам, сопровождаю ритуальное действо громкими междометиями, а потом поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж, прохожу в спальню и зависаю на пороге.
Поверьте, слово «кровать» не отражает ни капли настоящего смысла. Попросту траходром. Пугающих размеров алтарь для грязных групповых оргий с алкоголем, наркотиками и кровавыми жертвоприношениями.
— Тут я и планирую тебя наказывать, — фон Вейганд прижимается сзади, собирает распущенные волосы в хвост, наматывает на кулак и медленно тянет в сторону, заставляя наклонить голову на бок.
— За что? — ежусь, когда его влажный язык скользит по напрягшейся шее.
— Необходима причина? — шутливо кусает, не собирается причинять боль, демонстрирует превосходство. — Хорошо, тогда за ругательства, о которых мне постоянно доносит Андрей.
Ублюдочный сутенер, а я ему сувенир планировала привезти, магнитик с парусом или брелок на память, собиралась типа отношения наладить.
— Или за эту вызывающую помаду, — проводит большим пальцем по моим губам, стирая манящий красный.
— П-прости, — запинаюсь, проклинаю унизительную слабость и мелкую дрожь, сотрясающую тело.
— Успокойся, meine Schlampe, — он начинает снимать мое платье, неторопливо расстегивает пуговицы, наслаждается каждой секундой этого торжественного процесса и хрипло шепчет: — Я не сделаю ничего слишком плохого.
— Слишком? — из горла непроизвольно вырывается нервный смешок.
Подчас бывает трудно обозначить тот самый момент, когда игра приобретает опасный оттенок. Когда стирается граница между забавным развлечением и ужасающим результатом.
— Если будешь послушной девочкой, — очередной дразнящий укус.
Легкая ткань опадает вниз, облаком расстилается у ног.
Остаюсь в нижнем белье, полуобнаженная и беззащитная, во власти палача.
— На колени.
Глава 6.2
Фон Вейганд отстраняется, разрывает контакт, отступает и наблюдает со стороны.
Из его голоса разом выветривается озорное веселье и привычная насмешливость. Ледяной безэмоциональный тон заставляет сжаться в комочек, испуганно озираться вокруг в поисках убежища.
Выполняю приказ.
В том, что это именно «приказ» не возникает ни тени сомнения.
Умом понимаю, бояться нельзя, ведь страх распаляет ненасытный голод хищника, провоцирует вгрызаться в плоть глубже и яростнее, распаляет алчную жажду растерзать жертву на части.
Но тело отказывается принимать разумные доводы, управляется слепыми инстинктами, выдает испуг, сковавший могильным холодом изнутри.
Фон Вейганд не сводит с меня взгляда. Нет нужды оборачиваться. Взмокшей кожей ощущаю, как он рассматривает свою собственность, внимательно оценивает и отмечает детали — растрепанные волосы, собранные на бок, напряженно ссутуленную спину, кулаки, сжатые до побелевших костяшек.
Неожиданное замечание нарушает тишину.
— Столько роскоши, блеска, ярких узоров.
Мой романтичный шеф-монтажник направляется к кровати, садится, широко расставив ноги, чуть отклоняется назад, опираясь на ладони, принимает расслабленную позу.
Действительно решил обсудить особенности дизайна или…
— Чересчур пестрая обстановка, не находишь?
— Наверное, — отвечаю сдавленно, мне едва удается разлепить онемевшие губы.
Зверь нагулял аппетит и размышляет над тем, как лучше сожрать добычу.
Насмерть поразить единственным броском или мучить очень долго, растягивать пытку с творческим запалом прирожденного садиста?
О, нет, не надейся на быстрое избавление. Это скучно и не приносит насыщения.
Гораздо любопытнее загнать в капкан, захлопнуть ловушку и наблюдать, как наивное создание бьется о прочные стены. А после выпустить на волю, подарить видимость свободы и вновь вонзить когти, резко возвращая обратно в жестокую реальность. Залечить кровоточащие раны, сбить с толку напускной нежностью и лишь тогда раздирать глотку острыми клыками.
Настоящая охота будоражит и возбуждает. Заменять ее фальшивой игрой, все равно, что курить электронные сигареты, трахаться в презервативе или забивать в косяк полевые цветы. Не вставляет.
Фон Вейганд сдерживался после подвала, позволил полностью прийти в норму и восстановиться. Сдерживался накануне бала, чтобы не изуродовать синяками и ссадинами накануне ответственного выхода в свет. Сдерживался в Финляндии, поскольку желал наградить сказкой, а после моих рыданий ограничился целомудренными объятьями да трепетными поцелуями.