Страница 42 из 326
«Почему бы не спросить прямо!», — поражается оптимист.
«Наивный», — хмыкает пессимист.
А я… а что я? Действую по старинке: строю хорошую мину при самом отвратительном раскладе.
— Значит, отправляемся в место, богатое на впечатления, — лениво потягиваюсь, наблюдаю за реакцией фон Вейганда из-под чуть прикрытых ресниц.
— Сюрприз, — он пожимает плечами. — Ничего не скажу.
— Там холодно, как раз смотрела прогноз погоды, — бормочу задумчиво и выдвигаю смелое предположение: — Украина? Заодно к родителям съездим, новогодние праздники отметим в семейном кругу. Знаешь, моя бабушка делает отличный плов…
— Нет, — коротко отвечает фон Вейганд.
— Ну, не хочешь плов, можно голубцы организовать, — легко иду на уступки. — Голубцы нравятся?
— Не Украина, — поясняет он, уперто игнорируя важный вопрос.
— Альпы? — постепенно оживляюсь.
— Нет.
— Аляска? — интерес набирает обороты.
— Нет.
— Антарктида? — во мне просыпается азарт.
— Нет, — взор фон Вейганда красноречиво демонстрирует сомнения в моем ментальном здоровье.
— Атлантида? — иду практически по алфавиту.
— Мне казалось, ее не существует, — он наигранно хмурится, а потом с издевательской ухмылкой заявляет: — Однако даже если есть, все же — нет.
Пора пускать в ход смертоносную артиллерию, нечего размениваться на ерунду.
— Финляндия?
Нагло вторгаюсь в личное пространство фон Вейганда, прислоняюсь вплотную, провожу кончиками пальцев по широкой груди, дразнящими зигзагами устремляюсь ниже.
— Нет, — хрипло произносит он, перехватывает мою ладонь, но не отстраняет.
Всего одно движение резко повышает температуру на борту самолета, доводит до точки кипения. Затрудняюсь понять, откуда у меня взялась смелость оседлать фон Вейганда. Не просто сажусь к нему на колени, а завоевываю территорию, соблазняю и совращаю.
— Тебе еще не надоело повторять «нет»? — срываюсь на шепот.
— Нет, — в его глазах вспыхивают дьявольские огоньки, которые пугают до дрожи.
— Точно не Сибирь? — стараюсь выровнять тон, придать фразе оттенок обыденности, приравнять к светской беседе.
Будто напряженный член не упирается в меня. Будто ткань способна защитить от нестерпимого жара.
— Точно, — тихо говорит фон Вейганд, отпускает мою ладонь, ожидает дальнейших действий.
— Грустно, — печально вздыхаю. — Варианты закончились.
Наклоняюсь ниже, прижимаюсь губами к пульсирующей жилке на его шее, ласкаю языком, пробую на вкус. Зеркально копирую столь знакомые уловки.
— Не верю, — его пальцы скользят по бедрам, больно сжимают зад. — Твои дурацкие варианты никогда не заканчиваются.
Он опрокидывает меня на спину так неожиданно, что забываю вскрикнуть, лишь пораженно охаю под тяжестью его тела.
— Meine, (Моя,) — рычание монстра, откровение человека.
Мы скатываемся на пол, тонем в жалящих поцелуях и ранящих прикосновениях. Проникаем глубже, срываем печати, уничтожаем покровы.
Даже в объятьях фон Вейганда не могу избавиться от тягостного предчувствия.
Выгоревшая, опустошенная, не сломленная, однако доведенная до грани. Теряюсь в мрачных лабиринтах измученного разума.
Знаю, отсрочка не решает проблему, но эти сильные горячие руки дарят желанную анестезию, помогают забыться, заблудиться и не думать. Отключиться от всего и просто жить. Хотя бы раз.
Глава 5.2
Аэропорт радушно встречает гостей, с любопытством разглядываю окрестности, пытаюсь разобраться в опознавательных знаках и потихоньку офигеваю от поразительного открытия.
Нет, не может быть.
Ладно, не гоните бесов.
Да что за…?
Гигантская надпись The Official Airport of Santa Claus*Rovaniemi переполняет чашу далеко не безграничного и уж совсем не ангельского терпения.
— Ты соврал…
Не сдерживаю эмоций, пытаюсь ухватить обманщика за ворот куртки, но не достаю. Проклятые меховые валенки не предусматривают наличие каблука. Не спешу сдаваться, отчаянно цепляюсь за карманы, беспомощно повисаю на фон Вейганде, тщетно пытаюсь заставить его согнуться.
— В чем именно? — он старательно делает вид, будто совершенно не врубается в суть претензий.
— Это Финляндия! — восклицаю в праведном гневе.
— Рованиеми, — вкрадчиво уточняет фон Вейганд.
— Прогуливал географию или действительно издеваешься?! — перехожу в атаку.
— Мы находимся в регионе Лапландия, который никогда не являлся единым государственным образованием, а в настоящее время разделен между Норвегией, Швецией, Россией и да, абсолютно верно, — Финляндией, — оглашается профессорским тоном и лезвием полосует оголенные нервы: — Согласись, твое предположение было весьма размытым, стоило конкретизировать пункт назначения.
Оправдание ушлого политика: запутал больше, чем пояснил.
Какие регионы? Какая конкретизация? Город же финский от и до!
— Думаешь, легко отделаться, — выношу вердикт, сурово нахмурившись.
Намереваюсь лягнуть его ногой, желательно очень больно, в самое чувствительное место. Не успеваю. Ему удается предугадать движение, остальное — техника. В следующую секунду я согнута пополам, а мои руки надежно скручены за спиной.
— Отпусти! — вырываться бесполезно, приступаю к шантажу: — Буду жаловаться в общество защиты прав…
Остаток предложения растворяется в душераздирающем вопле. Фон Вейганд безжалостно увеличивает угол наклона, практически выворачивает плечи, не слишком стесняясь окружающих людей. Может у него депутатская неприкосновенность? Или считает, что три гориллы в элегантных лыжных костюмах, вернее наши телохранители, разрулят любые конфликты с таможней? Все же в европейских странах запрещено творить подобный беспредел.
Морально готовлюсь кричать «спасите, помогите, насилуют», пусть и порядком припозднилась с этим. Месяца на четыре.
— Думаю, настроение должно заметно улучшиться, если мы украсим твой загранпаспорт печатью в форме Санты*, - он милостиво освобождает запястья от жесткого захвата.
*В Рованиеми действительно ставят такую печать (прим. авт.)
Пристально изучаю своего мучителя. Издевательская ухмылка совершенно не внушает доверия.
— Шутишь? — морщусь, растираю затёкшие руки, стараюсь освободиться от неприятных и болезненных ощущений.
Только теперь логическая цепочка замыкается.
Лапландия — Рованием — Санта… сбылась мечта идиота.
— Правда, отправимся к живому Йоулупукки? — неподдельный экстаз полыхает в глазах, выражение лица стандартно дебильное.
Каюсь, притормаживаю в развитии. Честнее — порядком отстаю. Мне бы в песочнице пасочки лепить, а не на лавры светской львицы посягать.
— Я ж это с малых лет представляла, я ж письма ему писала. Просила всякую чепуху, мелко плавала, понимаешь ли. Ну, конструктор Лего, здоровенный такой дом, этажа на три, с пристройкой, гаражом, крутыми прибамбасами. А еще Барби, кучу штук сразу, причем нормальных, не тех почти лысых уродин, которые у нас в магазинах продавались…
Осекаюсь, прерываю вдохновенный поток откровенных излияний. Замечаю, фон Вейганд стремительно мрачнеет. Его взгляд становится сосредоточенным и цепким, а губы застывают в усмешке, но веселья больше нет. Маска приоткрывает завесу тайны, обнажает странные и непонятные чувства, не поддающиеся анализу.
— Неужели обиделся на почти лысых? — спрашиваю по инерции, прекрасно сознаю, что причина разительной перемены не в этом.
Его брови недоуменно изгибаются, рот нервно дергается, складывается в подобие саркастической ухмылки. Напряжение вытесняется недоумением. Несколько мгновений и смех вырывается наружу. Запрокинув голову назад, фон Вейганд хохочет до слез.
Снующие вокруг туристы подозрительно косятся то на нас, то на крепко сбитых охранников.
— Meine Kleine (Моя маленькая), — чуть успокоившись, он прижимает меня к груди, крепко-крепко, стискивает в удушающих объятьях. — Хочешь поехать в гости к Санте?
Не тороплюсь, на трезвую не решаюсь поставить сердце под удар. Долго собираюсь с мыслями перед тем, как отваживаюсь заявить: