Страница 239 из 326
Стена дает трещину.
Но это обман.
Разрушен замок из стекла. Зеркало раскалывается. Прямо под моими судорожно сжатыми пальцами. Разверзается точно бездна. Рваные осколки вонзаются в податливую плоть. А я совсем не ощущаю боли. Я под анестезией. Утробного ужаса.
— Вниз, — ледяной приказ. — На колени.
Безразлично.
Безлично.
— Что? — бормочу сдавленно.
— Жаждешь настоящего, — саркастически ухмыляется фон Вейганд. — Валяй, готовься принять по самые гланды.
Отпускает на волю, позволяет упасть на пол. Поглаживает по макушке. Нежно, небрежно. Перебирает спутанные пряди волос. Потом резко вдавливает мою голову в свой пах.
— Я не…
Замолкаю, не решаюсь продолжать.
Его вздыбленный член упирается в мою щеку. Ощущаю жар плоти даже через плотную ткань брюк. Во рту моментально скапливается слюна.
Гигантский. Твердый. Раскаленный.
Я могу очень четко представить, как он входит в мое горло. Двигается точно стальной поршень. Заставляет задыхаться, перекрывает воздух.
Озноб сотрясает тело.
Я теряю контроль.
Взгляд затуманивается, губы приоткрываются. Обмякаю, расслабляюсь. Безвольно растекаюсь в жестоких руках.
Я покоряюсь рефлексам.
— Завелась, — заключает фон Вейганд.
Ничего не отвечаю. Прикасаюсь к нему. Сквозь ткань. Прижимаюсь ртом к враз напрягшемуся органу. Провожу языком по всей длине.
У меня перехватывает дыхание.
От собственной наглости.
Развратно. Грязно. Разнузданно.
Но это удивительно правильно.
Я хочу его.
Везде.
— Хватит, — резко отстраняет. — Я не нагулял аппетит.
— Издеваешься? — голос срывается, продолжаю шепотом: — Ты возбужден.
— Я не стану трахать твой лживый рот, — буквально выплевывает.
Наматывает мои локоны на кулак, дергает вверх, вынуждает подскочить на ноги с диким воплем. Толкает к двери, открывает замок, выталкивает за порог. Бросает халат следом за мной.
— Нет, — впиваюсь скрюченными пальцами в широкие плечи. — Пожалуйста, нет.
— Изголодалась по сперме? — обдает ледяным презрением. — Обратись к охране. Может, кто-то сжалится и спустит в твою глотку.
— Нет, нет, нет, — повторяю лихорадочно. — Прошу, не прогоняй.
Игнорирует.
Отдирает от себя.
Насильно.
— Скажи, — кусаю губы. — Что мне сделать?
— Ничего, — выдает отрывисто. — Убирайся.
Все мольбы мимо.
Падаю ниже.
— Я буду такой, как ты хочешь, — шепчу, глотая слезы. — Я буду любой. Я стану. Я справлюсь. Клянусь.
Опускаюсь на пол.
Цепляюсь за брюки.
Суетливо. Судорожно.
Хватаюсь за сапоги.
Нервно. С отчаянием.
Мои пальцы в крови.
Бью по клавишам.
Но не попадаю в ноты.
Что-то ломается внутри.
Хрустит.
Скорбно. Мерзко. Жалобно.
Наверное, это мой хребет.
— Прошу, пожалуйста.
Рыдаю.
Взахлеб.
Склоняюсь.
До земли.
Сгибаюсь.
В три погибели.
Я пытаюсь поцеловать его ноги.
— Дрянь, — ругательство сливается с рычанием.
Он не позволяет.
Хватает за горло.
Отрывает от пола.
— Я… — задыхаюсь.
Притягивает ближе.
Ослабляет захват.
— Поздно, — говорит фон Вейганд.
— Для чего? — спрашиваю одними губами.
— Для всего.
Я едва прикасаюсь ступнями к ковровому покрытию.
Я в невесомости.
В недоумении.
В неведении.
Я все еще надеюсь.
— Возьми меня, — срывается как заклинание. — Прости меня.
Я обхватываю его руку. Цепляюсь дрожащими пальцами за запястье. Стараюсь нащупать пульс.
Мерный. Ровный. Тяжелый будто удар грома.
Никакого волнения. Никаких эмоций.
Робот.
А по глазам и не скажешь. В гремучей черноте плавится металл.
— Я твоя, — пробую пробиться сквозь железные жернова. — Только твоя.
— Моя.
Он склоняется, разрывая зрительный контакт, прижимается губами к яремной вене. Не целует, просто касается. Трется щекой о шею, зарывается пальцами в мои волосы.
— Девочка моя, родная, — обжигает кожу горячим дыханием, медленно обводит ухо языком и хрипло выдает: — Если я захочу тебя на своем члене, я тебя на него насажу.
Отпускает.
Нет.
Отталкивает.
Нет, нет.
Как надоевшего зверька.
Как опостылевшую игрушку.
Как неодушевленный предмет.
Нет, нет, нет.
Фон Вейганд закрывает дверь.
Навсегда.
Здесь больше нет места для меня.
***
Я мертва.
Повержена. Похоронена. Заживо замурована.
У меня заканчиваются слова.
Я под бетонной плитой.
Партия проиграна.
Фигуры расставлены по местам. Кого обратно под стекло, кого сразу в расход. Счет печальный. Минута молчания. Судьба ничего и никогда не прощает.
Но я не сдаюсь.
Я еще поборюсь.
Возьму паузу. Успокоюсь. Придумаю новый план. Разработаю очередной проект. Еще более безумный.
Я соберу остатки себя.
Сглотну.
Боль. Горечь. Отчаяние.
Я двинусь дальше.
Пусть гвозди забиваются. Пусть комья земли летят на плотно приколоченную крышку. Пусть надо мной уже сто раз прочли молитву.
Пусть.
Я сумею.
Я вернусь.
А пока…
Наощупь иду по полутемному коридору. Сдерживаю рыдания. Вытираю слезы тыльной стороной ладони. Измятый халат наброшен на плечи. Измятая гордость зажата в кулак.
Я возвращаюсь в свою комнату.
Я возвращаюсь к себе.
Прежде мне казалось, будто борьба — это подвиг.
Не уступать, не сходить с намеченного курса, добиваться цели. Вгрызаться. И выгрызать мечту. Теперь понимаю, все обстоит иначе. Борьба — это в порядке вещей.
Если ты упал, ты должен подняться. Других вариантов тут нет. Не важно как. Не важно где. Хоть даже захлебываясь в дерьме. Будь добр двигаться дальше. Выгребать.
Сломанные кости не являются оправданием. Ничто не является оправданием. Выход есть всегда, ведь ты создаешь его сам.
Единственный хозяин твоей судьбы живет внутри.
***
Холод заставляет вздрогнуть. Шорох ткани оглушает. Чувства обнажены, напряжены до предела. Сквозь сон все ощущается гораздо ярче. Бьет по нервам.
Я поворачиваюсь, поднимаюсь на постели, разлепляю отяжелевшие веки.
— Ты, — сглатываю так, что ком встает в горле.
— Ожидала увидеть кого-нибудь другого? — усмехается фон Вейганд. — С кем бы ты хотела просыпаться по утрам?
Он отбрасывает одеяло, сдергивает с меня простыню, потом направляется к окну, рывком раздвигает шторы. От каждого его движения веет сдерживаемой силой. Звериной яростью. Дикой, губительной. Такой, которая способна вырваться наружу и уничтожить все вокруг.
Цепь натягивается, звенья гремят.
Я невольно ощупываю шею.
— Извини, разочаровал, — продолжает нарочито елейно. — Но не все потеряно. У тебя еще есть шанс проститься со своим драгоценным.
— О чем ты? — от недоброго предчувствия стынут внутренности.
— Сама взгляни.
— Я не понимаю, — едва ворочаю языком.
— Давай, — кивает в сторону окна. — Смелее.
— Что там? — спрашиваю сдавленно.
— Посмотри.
Соскальзываю с постели.
Леденею.
На негнущихся ногах приближаюсь вплотную к фон Вейганду, замираю рядом, застываю, примерзая к полу. Взираю вперед. Прозрачное стекло мутнеет перед глазами. Пульс бьет по вискам, вынуждает содрогнуться. Мотаю головой, пытаюсь прогнать наваждение.
— Ну как? — насмешливо осведомляется мой палач. — Счастлива?
— Т-ты, — запинаюсь. — Ты солгал.
— Когда?
— Ночью, — моргаю часто-часто, стараюсь сдержать слезы.
По узкой тропе идет мужчина. Медленно, еле продвигается, опираясь на костыли. Он сгорблен, изранен, измучен. Но жив. Одна нога в гипсе. Одна рука перевязана. Но это детали. Главное — жив.
Зажимаю рот ладонью, стараюсь не закричать.
Внутри разжимается тугая пружина. Пистолет разряжен. Теперь можно спокойно выдохнуть.
Это Стас.
Ошибка исключена.