Страница 238 из 326
К трону Сатаны.
Точнее — к креслу, которое возвышается у камина. Боком ко мне. Окутано мраком, расплывается, лишается четких контуров.
Я отмечаю детали. Выхватываю в хаотичном порядке. Взгляд мечется точно зверь за прутьями решетки.
Бритый череп. Широко расставленные ноги. Высокие сапоги. Изувеченная рука на подлокотнике. Скрюченные пальцы. Кровь. Сочится вниз. И внизу. На ковре.
Знакомый профиль высечен на границе беснующихся теней. Вырезан. По живому, по больному, глубоко во мне.
Я так хочу…
Просто коснуться.
Дотянуться. Дотронуться. Провести ладонями там, где напрягаются желваки. Подразнить зверя внутри. Одурманить запахом собственной крови.
— Проваливай, — хрипло бросает фон Вейганд.
— Это я, — шепчу одними губами.
Как будто он и без того не знает. Как будто кто-нибудь из слуг посмел бы ворваться в покои хозяина. Как будто тут есть другие психопаты, напрочь лишенные инстинкта самосохранения.
— Раздобыла еще один пистолет? — спрашивает холодно.
— Нет.
— Тогда убирайся.
— Я… — запинаюсь, набираюсь смелости, завершаю фразу: — Не уйду.
Не то рык, не то смех. Жуткий, гортанный. Звук с того света.
Я цепенею.
Он поднимается. Резко. Направляется ко мне. Сокращает расстояние так быстро, что я не успеваю отступить назад. Грудь сдавливают железные прутья. Кислород не поступает в легкие. Мои зрачки расширены как после дозы запрещенных препаратов.
— Прочь отсюда, — отрывисто чеканит фон Вейганд. — Прочь.
— Никогда, — тихо отвечаю я. — Даже не надейся, не проси.
— Не просить?
Он хохочет. Раскатисто. И ощущение такое, будто гром проходит сквозь меня.
Вены на мощной шее моментально вздуваются, выдавая ярость. Пальцы сжимаются в кулаки, чтобы не сжаться вокруг моего горла. Но эта отсрочка ненадолго.
— Не проси, — повторяю твердо. — Потому что сейчас моя очередь.
Развязываю пояс, сбрасываю халат.
Я хочу показать свой наряд.
Не зря ведь подбирала.
Я надела особенный костюм.
Костюм самой себя.
Опускаюсь на колени.
Абсолютно голая.
Послушная, покорная.
Склоняю голову.
Утыкаюсь лбом.
В пол.
Я пыль.
У твоих ног.
— Бл*дь, — холодно выдает фон Вейганд. — Что ты творишь?
— Все, — шепчу, стараюсь побороть нервную дрожь. — Все, что захочешь.
— Да неужели, — хмыкает с презрением.
Пожалуй, это была плохая идея. Сделаю выговор Андрею. Если выживу.
А может, я сама подставилась? Отыграла по чужим правилам. Тупая пешка шагнула в пропасть, подписала смертный приговор.
Я мастер. Мастер лажать. Способна провалить любую партию.
— С кнутом не вышло, взялась за пряник, — мрачно заключает фон Вейганд.
Опускается рядом. Встает на одно колено. Собирает мои волосы в пучок на затылке, тянет, вынуждая приподняться, запрокинуть голову назад.
— Жаль, родители не учили тебя держаться подальше от бешенных животных, — продолжает ледяным тоном.
— Не жаль, — выдыхаю судорожно.
Поворачиваюсь, трусь щекой о его руку. Взгляд не отвожу. Ни на миг. Глаза в глаза. Пульс в пульс.
— Если бы я поступала так, как учили родители, я бы никогда здесь не оказалась, — замечаю тихо. — Я бы не пришла в твой номер.
Он улыбается. Мягко. Искренне. По-настоящему. Но его лицо остается каменным, ничего не выражает.
Он разделывает меня. Режет на части. Как мясник. Как палач. Как маньяк. Но только без ножа.
Его горящий взор входит под кожу раскаленным клинком. Полосует, пронзает. Вновь и вновь.
— Я бы сам тебя взял, — говорит фон Вейганд.
— Так возьми.
Звучит будто вызов.
Нет.
Это и есть вызов.
— Накажи меня. Ударь. Изнасилуй. Унизь. Проведи сквозь ад. Сломай. Сделай хоть что-нибудь. Что угодно. Не надо играть. Не надо изображать равнодушие. Не притворяйся, будто все кончено, будто тебе наплевать.
Истерика в разгаре.
Теряю берега.
— Отомсти. Отплати. Причини боль. Дикую. Невыносимую. Только не молчи. Не отталкивай.
Лицо опаляет огонь. Терплю, сражаюсь с отчаянием.
Судорожно сглатываю. Не закрываю глаза, не отворачиваюсь.
Что-то стекает по щекам. Что-то жжет в груди. Что-то пожирает меня изнутри.
— Я сделаю все. Правда. Я клянусь. Самые грязные фантазии. Самые жуткие, самые жестокие. Просто прикажи. Скажи, скажи мне.
Он молчит.
А его пальцы впиваются в мои волосы так сильно, точно желают снять скальп. Оставить сувенир. На память.
— Пытай меня. Истязай. Получай наслаждение. На свой манер. Я не буду сопротивляться. Не буду умолять. Или буду. Как тебе больше понравится.
— Никак, — глухо бросает фон Вейганд.
Стальная хватка вмиг разжимается.
— Пожалуйста, — бормочу я.
Тянусь к нему, пытаюсь прикоснуться.
Но он поднимается и отступает, отходит в сторону.
Слишком скучно. Пресно. Зверю не интересно, когда добыча сервирует себя по доброй воле.
— Алекс! — восклицаю с отчаянием.
Я зову того, кто никогда ко мне не вернется. Имя срывается с губ рефлекторно. Как молитва. Как заклинание. Как проклятие.
Я лишаюсь гордости. Окончательно.
Я ползу. По полу, по ковру. Я на коленях. Дрожащая, сгорбленная. Гнусь к земле, трепещу от утробного ужаса.
— Прошу, — цепляюсь за кожаные сапоги, за темные брюки. — Прости меня. Пожалуйста, я умоляю.
Не понимаю, что делаю. Не представляю, не ведаю. Повинуюсь порыву. Выпрашиваю милость. Милостыню. Вымаливаю. Жалкая. Униженная. Раздавленная.
Я пытаюсь остановить колесо судьбы.
Собой.
Телом.
И душой.
— Я не могу тебя потерять, — шепчу враз пересохшими губами. — Я не хочу.
Без слов.
Фон Вейганд поднимает меня. Грубо. Резко. Рывком. Обхватывает за плечи. Вздергивает. Точно на виселице. Взгляд черных глаз душит похлеще петли.
Господи, помоги.
— Он мертв, — произносит холодно.
— Кто? — шепчу на выдохе.
Я чувствую дрожь.
Свою. Чужую. Не разобрать.
Возможно, мне просто чудится.
Очередная иллюзия.
Мираж.
Тот, кто любил меня. Тот, кто меня оставил. Тот, чье сердце горело для меня. Там. Давно, далеко, в забытом городе.
Единственный человек на земле.
Мой человек. Мой мужчина. Первый. Во всем. И последний.
Я хочу умереть. Хочу сгореть. С твоим именем на устах. Хочу пылать. Хочу леденеть. Хочу погибать. Только в твоих руках.
Верни мне.
Наш потерянный рай.
— Твой парень, — вкрадчиво поясняет фон Вейганд. — Стас.
Это совсем не тот, о ком я спрашиваю.
Не тот, о ком хочу знать.
Хоть когда-нибудь.
— Его больше нет, — продолжает ровно.
— Не… мне не важно.
— Тогда по кому эти слезы?
— Слезы? — глупо переспрашиваю.
Всхлип рвется из горла.
На губах и правда солоно.
— Нет, — нервно мотаю головой. — Нет, я не плачу.
— Ты рыдаешь, — обхватывает мое лицо ладонями, его пальцы сдавливают виски, вынуждая взвизгнуть. — Ничего. Ты еще не так зарыдаешь.
— Пожалуйста, я…
— Как трогательно, — цедит с презрением. — Пришла вымаливать прощение для своего любимца.
— Ты не прав.
— Повтори.
— Ты, — выдаю сдавленно, осекаюсь, но все-таки завершаю фразу: — Не прав.
Сейчас он раскроит мой череп. Раздавит голыми руками. Расколет на части. Раздробит, сотрет в порошок. Легко и просто. Без лишних церемоний. Без напряжения. Играючи, с наслаждением.
— Пожалуйста, — говорю чуть слышно. — Ты не должен быть таким.
— Каким? — хмыкает. — Монстром? Чудовищем? Собой?
— Это не ты.
— Это я.
— Я не верю.
Вдох.
Выдох.
Жадно.
Судорожно.
Дышим.
И отнимаем кислород.
Друг у друга.
— Я никогда не обещал тебе сказку.
— Мне не нужна сказка. Нужен ты. Настоящий.
— Так бери.
Содрогаюсь.
Его голос обжигает меня.
Неужели…
Я даже не осмеливаюсь додумать эту мысль. На краткий миг кажется, будто он и правда простил. Будто время обратилось вспять. Будто у нас еще есть надежда. Шанс. Будто не ради издевки мне вернули мой собственный вызов.