Страница 204 из 326
Оборачиваюсь, реагирую рефлекторно.
— Лжешь, — бросаю разочарованно.
— Мы оба в этом преуспели, — парирует с издевательским смешком.
Черт.
Меня трясет, колотит точно в лихорадке, так, что зуб на зуб не попадает.
То ли от резкого перепада температуры, то ли от тяжелого взора, который не предвещает ничего хорошего.
— Готова поразвлечься? — ухмыляется фон Вейганд. — Нас ждет увлекательный вечер.
Инстинктивно оглядываюсь в поисках инструментов для зажигательной экзекуции. Не замечаю ни дыбы, ни тисков для дробления пальцев.
Реальный повод запереживать и напрячься.
— Подвал вроде далековато, — протягиваю неуверенно. — Если только не воспользуемся частным самолетом и не вернемся на родину, в Германию.
Заткнись, идиотка.
Не подсказывай ему варианты.
— Я собирался предложить оперу, — произносит задумчиво. — Не каждый день получаешь билеты на премьеру. Но твоя идея интригует гораздо больше.
— Шучу, — заявляю поспешно, истерично хихикаю. — Не могу себя контролировать. Юмор рвется наружу.
Ага, давай, поведай несколько увлекательных историй. Про Стаса, про Гая Мортона. Докажи мазохизм опытным путем. Опять. Молодец, так держать.
— Слушай, ты обязан вывести меня в свет, — поспешно развиваю тему. — Я же никогда не была в приличных местах. Балет не считается. Не досмотрела. Маша постоянно дергала, толкала в бок и тянула к выходу. Типа пляшут красиво, но как-то скучновато. Не позволила прикоснуться к прекрасному. Черствая натура, вполне логично, что потом она с легкостью запрыгнула на чужого жениха.
Он не торопится прокомментировать крик души, подходит к постели, изучает развратное платье. Никаких вырезов или разрезов. Скромная длина. Однако цвет бьет по глазам.
Неужели недоволен? Странно, ведь лично выбирал и одобрил.
— Одевайся, — произносит ровно.
Отступает, усаживается в кресло, широко расставив ноги.
Абсолютно трезвый и спокойный. Ни тени ярости, ни единого намека на скрытую агрессию. Безразличный наблюдатель.
Медленно поднимаюсь, делаю пару шагов.
От гулких ударов сердца становится физически больно. Язык примерзает к небу. Вся смелость вмиг выветривается.
Господи, как холодно. Не замечаю пламени под льдистым покровом.
В черных глазах клубится мрак. Беспросветная темнота. Возникает ощущение, будто бреду по туннелю без начала и конца.
Развязываю пояс, сбрасываю халат.
— Как твоя прогулка? — вкрадчивый вопрос стальной иглой врезается в мозг.
— Неплохо, — отвечаю уклончиво.
— Достучалась до небес? — спрашивает саркастически.
Замираю, не способна даже сглотнуть.
— Ты следил за мной? — бормочу надтреснутым голосом. — Обещал дать немного свободы, но снова контролировал каждый шаг.
— Надевай белье, — заявляет мрачно.
Покрываюсь испариной, послушно подчиняюсь, не смею опротестовать столь четкий приказ. Подступаю ближе к кровати, наклоняюсь, осторожно дотрагиваюсь до ажурного кружева. Сперва все выходит достаточно просто. Бюстгальтер и трусики приятно ласкают кожу. С чулками труднее. Пальцы дрожат, движения скованны, действую точно во сне. Хожу прямо по лезвию ножа.
— Нет, это не подходит, — чеканит фон Вейганд, когда я тянусь за платьем.
— Разве не ты… — замолкаю под недобрым взглядом, тут же отступаю на безопасное расстояние.
Мой палач лишь усмехается шире, приближается к огромному шкафу, распахивает настежь, методично перебирает содержимое.
— Лови, — бросает мне новый наряд.
Очень мило.
Крепко сжимаю мягкую стеганную ткань, украдкой рассматриваю очередной вердикт хозяина. Надеваю и оборачиваюсь, желаю внимательно разглядеть себя в зеркале. Не рискую провоцировать, благоразумно прикрываю наготу.
Целомудренное черное платье. Вырез лодочкой, рукав три четверти, длина до середины бедра. Вверху тонкая белая полоса, внизу полоса потолще.
Чистота и невинность.
В подобном выборе явно сквозит ирония.
Особенно если вспомнить про откровенное ярко-красное белье, которое скрывается под просторной рясой.
Стоп, наряд действительно навевает определенные ассоциации. Не успеваю раскрутить мысль до логического конца.
— Какая соблазнительная монашка, — нарочито елейно произносит фон Вейганд, подходит сзади, обнимает за талию, притягивает, впечатывая в собственное тело.
— Немного отдает богохульством, — замечаю нервно, дергаюсь, совершаю робкую попытку освободиться. — Прекрати.
— Боишься кары свыше? — склоняется, трется щекой о мою шею, вынуждая трепетать. — Не стоит, я сегодня в отличном расположении духа.
— Не гневи судьбу, — ощущаю приближение острого сердечного приступа.
— Еще не поняла? — запечатлевает жаркий поцелуй там, где неистово пульсирует яремная вена. — Я и есть твоя судьба.
And I’d walk through Hell for you. (И я пройду сквозь Ад ради тебя.)
Ты все, что есть у меня.
— Знаю, — шепчу одними губами.
— Тогда зачем сопротивляешься? — спрашивает насмешливо.
Иначе не умею.
Одержимая. Чокнутая. Абсолютно ненормальная и неадекватная. Давно разломана на части и перекроена. Безнадежно потеряна, однако борюсь.
Глава 18.3
Есть только миг.
Хрупкая грань. Тонкая нить. Зыбкая гладь. Колкая власть. Скалистая пропасть, в которой так легко пропасть. Рухнуть вниз, позабыв об отсутствии крыльев. Вознестись и сгореть, не коснувшись небес.
Дольше не выйдет. Оборвется, сломается. Взвоет, взорвется, исчерпается. Нельзя удержать целый мир на сгорбленных плечах. Захватит и закружит, накроет обломками.
А потом уже поздно.
Возвращаться. Забирать слова назад. Падать на колени, униженно умолять. Исправлять ошибки, вычеркивать лишние строки. Замаливать грехи. Гнаться за несбыточной мечтой. Жадно ловить ртом стремительно ускользающий кислород.
Слишком поздно.
И выход только один.
По выжженной земле, по окровавленным осколкам. По тлеющим углям, по битому стеклу. Ползти, не сдаваться. Вслепую, наощупь. Сцепив зубы, чтоб даже челюсти свело.
Recitar. (Играть.)
Прятать истинное обличье под несмываемым слоем актерского грима. Рисовать улыбку на губах, что намертво скованы горечью. Имитировать настоящие эмоции.
— Плачь, детка, — издевательски шепчет внутренний голос. — Плачь.
— Сгинь, — бросаю беззлобно. — Проваливай подальше, не порти праздник.
Волнение охватывает меня от макушки до пяток. Ведь мы с фон Вейгандом редко выбираемся в свет. Особенно на столь торжественное мероприятие.
Премьера «Паяцы» Руджеро Леонкавалло.
Кстати, основано на реальных событиях. Определяю это, быстро забивая запрос в поисковике. Лихорадочно открываю новые вкладки, пробегаю взглядом по экрану мобильного. Пишут: автор стремился изобразить жизнь и вдохновлялся правдой.
Мило, оригинально.
В опере разбираюсь приблизительно как в балете. Хм, никак. Вот только не хотелось бы опозориться. Шеф-монтажник тут явно не в первый раз, известный эстет и ценитель, а я традиционно не дотягиваю.
Постоянно возникает ощущение будто не вписываюсь в общую картину, выбиваюсь из ритма. Представляю собой абсолютно инородный элемент.
Автомобиль тормозит, прячу телефон в миниатюрную сумку. Уже не пытаюсь вникнуть в либретто, разобрать тонкости сюжета.
Смотрю на здание прямо по курсу. Самое обычное, ничем не примечательное. Наш старый драматический театр и то выглядел гораздо более впечатляюще.
Немного приободряюсь.
Всего три этажа, скромный фасад. На контрасте с Дуомо выглядит словно нищенка в жалких лохмотьях.
Может, справимся? Совладаем с растрепанными чувствами?
Покидаю уютный салон, очень стараюсь не споткнуться, не ударить в грязь лицом. Отвыкла от каблуков. Колени невольно подгибаются.
Фон Вейганд подает мне руку, помогает изгнать страх.
Моя заледеневшая ладонь тонет в капкане обжигающих пальцев. Невольно вздрагиваю. Вспыхиваю, однако не согреваюсь.
Проклятье.
Этот мужчина отнимает способность дышать.