Страница 176 из 326
— Не сбежишь, — грубо хватает за талию, сдавливает, причиняя боль. — Не отпущу.
— Не отпускай, — бормочу охрипшим голосом. — Лучше умереть.
— За что ты мне, — притягивает ближе, прижимается крепче.
Простынь соскальзывает на пол, уже не скрывает наготу. Соприкасаемся обнажёнными телами. Кожа к коже. До электрических разрядов. Под рёбрами.
Oh, my God. (О, мой Бог.)
Возбуждение не замечено. Напряжение бешенное.
— За грехи, — улыбаюсь.
— Эти твои шуточки, — он склоняется ниже, не целует, жёсткой щетиной трётся о мою щеку и вкрадчиво бросает: — До добра не доведут.
— Добро никому не интересно, слишком безвкусно и пресно, — шепчу, отчаянно стараюсь не разрыдаться. — Выбираю Зло.
— Оцени последствия, — намекает скупо.
— Хочешь, изменюсь? — замираю изнутри. — Стану серьёзнее? Повзрослею?
— Иногда, — признаётся глухо, сминает в удушающих объятьях. — Очень хочу.
Огонь вгрызается в меня, опаляет беспощадно.
Сигара обжигает плоть, безжалостно жалит нервно выгнутую спину. Аромат табака сливается с запахом горелого мяса. Едва уловимое шипение будоражит слух.
Но я не чувствую ничего.
Пустота. Онемение. Пальцы скрючены, сведены судорогой. Цепко впиваюсь в широкие плечи. Не вырываюсь, не сопротивляюсь. Льну плотнее. Позволяю клеймить.
Давай же.
Сильнее.
Молю.
Давай закурим. Не на прощание. Навсегда. По несбывшимся мечтам, по расколотым надеждам. По нашим безумным танцам на битом стекле.
Попробуй выровнять дыхание. Совсем не трудно, хоть воздуха и не хватает. Попробуй, вообще, не дышать.
— А знаешь, чего желаю до одури? — жаркий выдох, точно выстрел в висок. — Чтобы ты никогда не менялась
Всем стоит у него поучиться.
Рвать на куски, вонзаться прямо в сердце, в душу, проникать до печени и глубже.
Одинаковые буквы алфавита. Давно обыграны, затёрты и избиты. Однако в дьявольских устах оживают, обретают новые краски.
— Чёрт, — вдруг отстраняется, поворачивает легко, словно тряпичную куклу. — Почему терпела?
Осторожно исследует обожжённую кожу, едва дотрагивается.
— Плевать, — роняю небрежно. — Пройдёт.
Но лучше бы нет.
Пусть останутся шрамы. Пусть его след вечно горит на мне.
— Никогда не молчи, — заявляет хмуро, сжимает пылающую сигару в кулаке, стискивает так, что костяшки белеют, тушит пламя в собственной ладони. — Кричи громче, обожаю твои вопли.
Смеюсь.
Надтреснуто, немного истерично.
Зачем пугает? Опять уводит на ложную тропу, ловко выбивает почву из-под ног. Как будто не увижу волнение в его глазах, не уловлю внезапную перемену. Как будто не пойму, что моя боль неизменно отражается в нём. Всякий раз. Каждый импульс, каждый спазм.
Больше не страшно, теперь не боюсь.
Мы едины. Нравится или нет. Плоть от плоти друг друга. Невозможно исправить, нельзя перечеркнуть.
— Я тебя отвоюю, — бросаю вызов.
— У кого? — мрачно спрашивает фон Вейганд.
— У всех, — глотаю жгучие слёзы, дрожащими пальцами разжимаю его руку, лихорадочно сцеловываю горячий пепел. — У прошлого. У этого гребаного мира. У тебя самого.
Ожоги не только на коже. Тлеют, пожирая нутро.
Relax, take it easy. (Расслабься, воспринимай это проще.)
Жадный рот смывает вязкую горечь, избавляет от мучений, растворяет и гнев, и грусть, исцеляет прежде незаживающие раны.
Сдаюсь.
На мгновение.
Лишь эти жестокие губы вправе меня касаться. Жалят похлеще любого пламени, дарят щемящую нежность, экстаз на грани агонии.
Пространство отравлено, пропитано ненавистью, пронизано ложью. Обратного пути не существует, а впереди распахнуты девятые врата.
— Я кое-что тебе задолжал, — елейно сообщает властитель ада. — Отлучусь ненадолго. Особые пожелания будут?
Не могу выдавить в ответ ничего членораздельного. Упоительная близость отключает разум.
— Хочешь есть или пить? — спрашивает сухо. — Заказывай — исполню.
Столь низменные мелочи мало волнуют мою возвышенную натуру. Не порти романтику, не разрушай инфернальную атмосферу.
— Хочу клубнику в шоколаде и шампанское, — признаюсь скороговоркой, помедлив, прибавляю: — И Бенгальские огни захвати.
— Огни? — уточняет насмешливо.
— Отлично сочетаются со снегом, — выразительно киваю в сторону улицы. — Предлагаю устроить пикник на подоконнике. Тут полно свободного места.
Фон Вейганд ограничивается ироничной ухмылкой.
Отступает, опять повязывает полотенце вокруг бёдер. Очевидно, не желает смущать прислугу.
А зря.
Такой мужчина просто обязан ходить голым. Пусть остальные смотрят и завидуют. Хотя нет, при подобном раскладе загнусь от ревности. Побережём истерзанные нервы, не станем искушать судьбу.
Он покидает комнату, оставляет меня одну, вынуждает сгорать от нетерпения и гадать, о каком именно долге шла речь.
Неужели приготовил подарок на день рождения? Таки раскошелился, не зажал, проявил креативность. Молодец, старается.
Любопытно — что там?
Золото или бриллианты. Отрубленная голова или окровавленный труп. Спектр ожиданий широк, возможности соответствуют.
Повезло же влюбиться.
Убийца. Садист. Психопат. Манипулятор до мозга костей. Зато не лицемер, не прячется за маской ханжи, не корчит из себя святого.
Стас осыпал пафосными клятвами, а после отдал на растерзание бандитам. Анна изображала настоящую дружбу, а потом предала без зазрения совести.
Дорогие слова и дешёвые поступки. Занятный контраст.
Когда всё хорошо, люди заливаются соловьём, источают сплошное обожание, сочиняют поэмы, не жалеют дифирамбов, счастливо рвут на груди рубашку и обещают любые блага, верность до гробовой доски. Однако стоит тучам сгуститься на горизонте, восторженность враз исчезает.
Истина прискорбна.
Когда попадаешь в серьёзный переплёт, никто не поможет и не спасёт. Наоборот, пихнут вперёд и отвернуться. Сольются в момент, быстрее, чем вода в толчке.
Проблемы негров шерифа не еб*т.
Веселимся вместе, а страдать изволь по отдельности. Не омрачай унылой физиономией чужой праздник жизни.
Как тогда сказала Дана?
— Ты сама виновата, кинула честного наркоторговца Вову на деньги, разруливай ситуацию как пожелаешь. Плати или подыхай.
Поразительная рекомендация. Тотальное безразличие. Тактика страуса, который рад закопаться в песок.
И где бы я сейчас была? В какой канаве сгнила, если бы не фон Вейганд?
Систему нереально изменить. Преступность неискоренима, войны неизбежны. Можно сколько угодно фантазировать об утопическом счастье, эти сладкие мечты никак не повлияют на веками формировавшийся порядок.
Против природы не попрёшь.
Вот и чудно.
Ощущаю облегчение, ибо знаю, кто находится у руля, по чьему приказу дерьмо сгребут на лопатку и вышвырнут восвояси. Не заботясь о средствах, по справедливости, по суровому закону джунглей.
Я жаждала демона, и я его обрела.
Остальное — побочный эффект.
Приму, пойму, смирюсь.
Щелчок замка вынуждает вздрогнуть и повернуться. Столб света из ярко освещённого коридора невольно ослепляет. Однако вскоре комната опять погружается во тьму.
Щурюсь, внимательно рассматриваю неторопливо приближающуюся фигуру.
А он приоделся, набросил халат.
Ну, нет.
Я так не играю.
Впрочем, выразить протест не успеваю. Мерзавец приступает к экзекуции практически сразу. Хватает безвольную жертву, разворачивает спиной, грубо давит на плечи, заставляя плашмя распластаться на подоконнике.
Больной ублюдок.
Что он задумал?
Приволок за собой целый сервировочный стол. На колёсиках. Из ротанга. Пощады точно не светит. Мельком изучаю пугающие агрегаты.
Бутылка шампанского угрожающе поблёскивает в полумраке. Бокалы зловеще сверкают. Расплавленный шоколад подозрительно темнеет в серебристой чаше. Клубника истекает кроваво-красным соком.
Чокнутый безумец.
По нему дурдом плачет.
Представляю грядущую расправу, начинаю мелко дрожать. Слабо вырываюсь, пытаюсь освободиться из плена.