Страница 8 из 58
— Ну кроме меня — никто, — опередил я Фила, уже готового было сдать боевого товарища.
Мирон поморщился.
— Ну судя по тому, что вы, Марк Львович, живы и здоровы, отросток к вам не перешел.
Я поглядел на ладонь — обычная здоровая кожа, пятно бесследно исчезло, как и черное зернышко под ним. И кивнул головой, чего человека расстраивать, от важных дел отвлекать, со своим здоровьем я уж как-нибудь сам разберусь.
— Пятый круг, — вступил в разговор Сила. — Всплеск был недавно.
— Тогда понятно, — Мирон окончательно успокоился.
Тем временем два серых камзола притащили что-то вроде гроба, Тятьев с Силой не погнушались загрузить туда тело, и покойник окончательно исчез за дверями. И Тятьев за ним. А мы в четвером остались в трактире.
— Ты ведь, Марк Львович, нихрена не понял, правда? — Сила отхлебнул пиво из огромной кружки, отломил от красного, пахнущего укропом огромного рака клешню и высосал содержимое. Мы сидели за заново накрытым столом, Фил с Мироном дегустировали наливку, а мы с Силой — пиво. На мой взгляд, очень даже неплохое, вот с него надо было начинать, глядишь, и день бы по другому пошел.
— Нет, — честно признался я.
Сила оглядел обеденный зал.
— Прислуга в подсобке, — тут же доложил Фил.
— Ну и хорошо. Так вот, поскольку тут все люди свои, и о расследованиях знают, скажу как есть. Ты, Марк, на складе когда с Еропкиным из колдовского приказа знакомился, его подручные красную пыль нашли. Не буду подробно рассказывать, что да как, по сути — красная пыль, это споры одного гриба, в естественных условиях почти не встречающегося. Потому как для этого гриба нужен переносчик. А единственный вид, на котором этот гриб паразитировал, уничтожен почти тысячу лет назад, вместе с остальной живностью небольшого континента, на котором он обитал. Так вот, для обычных людей красная пыль — это наркотик. Практически безвредный, если не превышать определенную дозу. И очень действенный, куда там конопле или опиуму. Но вот если эту дозу превысить, а со временем потребность растет, споры образуют грибницу, прямо в человеке. Обычно в локтевой впадине — туда пыль втирают. И вот с этого момента человек преображается — он всегда весел, благодушен, в отличном настроении. Прямо идиот, но умный — мыслительные способности тоже возрастают.
— Еще как, — подтвердил Мирон, отрезая кусок от окорока. — Не гений конечно, но разница с прежним уровнем существенная.
— Именно, — продолжал Сила. — И живет так человек несколько месяцев, а то и год. Иногда даже полтора, максимум — два. А потом грибница пробуждается. Это называется предпоследней стадией. В ней она при удачном стечении обстоятельств, которое карается казнью через сожжение и проклятием на весь род, начинает выделять споры. А вот если обстоятельства не складываются, за чем мы пристально следим, человек умирает. И тут опасность, в то время, когда прежний носитель гибнет, грибница может переползти на другого носителя. Но!
Тут он поднял вверх очередную клешню.
— Колдунов эта зараза никак не поражает. Только обычных людей, ну иногда — из шестого круга кого, но тех вылечить можно. А вот обычного человека — тоже можно, но дорого, дешевле помереть. Так что дотронулся кто по неведению, а так обычно и случается, ведь помочь всегда желающие находятся — и все, в девяносто девяти случаях из ста грибница решает, что ты ей не подходишь. И вот так же носитель помирает, максимум за неделю, и за эту неделю размножается в других носителях, ищет своего единственного. Так что вещь это заразная, иногда приходится и карантин вводить. Это вот сейчас Мирон Ипатич всех осмотрит, и если что — отпустит.
Фил побледнел, отложил на тарелку куриную ножку.
— Не пойму, — признался я. — Эту ведь пыль откуда-то берут. Значит, есть где-то носители, которые вот так носят в себе заразу.
— И не надо понимать, — отрезал Сила. — Вопрос государственный. После Чумы эта пыль везде вне закона. Любой, кто занимается ее добычей, торговлей и употреблением — государственный преступник. Сейчас вот этого придурка, который решил в астрале полетать, личность установят, и всем его родным, близким, друзьям, даже дальним знакомым мало не покажется.
— Часто так? — осторожно поинтересовался я.
— С пылью? Бывает. Десяток раз за год. Уж и малым детям в школах рассказываем, и околоточные беседы проводят, но вот найдется обязательно такой идиот, которому мало обычной наркоты, а ведь порция пыли по чем сейчас идет? — Сила поглядел на Фила.
— По десять золотых за щепоть, — подсказал тот.
— Вот! А это на один раз. Так что поэтому и банки за расходами следят, и пришлых мы отслеживаем, откуда что берется. Ну кроме колдунов.
— Ага, — усмехнулся Мирон, — не испытать нам настоящего блаженства. И все равно колдунам завидуют. Да, Фил?
— А как же, — подтвердил зубастик. — Черной-пречерной завистью.
С прислугой обошлось. Трясущиеся от страха, ничего не понимающие, они подходили к Мирону, тот их быстро обследовал и отпускал. Всех трех — повара и двух подавальщиц. А вот с Лушкой задержался подольше, держал за руку, покачивал головой, от чего Фил то бледнел, то краснел. И наконец отпустил бедную девушку.
— Все в порядке, — подвел местный эскулап черту под диспансеризацией. — Все здоровы, а дальше пусть сыскной приказ этим занимается.
Обрадованный Фил увел Лушку куда-то. Успокаивать. А я засобирался домой, и так день вышел слишком насыщенным.
У дверей уже стояли трое в черных камзолах, при виде меня подобрались, слегка поклонились. Один из них протянул мне серебряную пластину, предложил дотронуться до нее кольцом. Пластина вспыхнула зеленым. Вроде как за своего сошел.
День уже клонился к вечеру, и дел-то всего было ничего, а вот поди, первое января почти прошло. Без елки, тяжелой головы утром и доедания салатов в течение дня. Благодать. По январскому морозцу я бодро дошагал до своей колымаги, и уже в ней помчался на всех парах домой — к тишине и одиночеству.
Когда я поставил повозку на парковочное место во дворе и зашел в двери, оказалось, что мчался я еще и к коту.
Здоровый черный котяра сидел прямо в прихожей и требовательно глядел на меня, не отвлекаясь на «кис-кис» и «пошел вон». А пнуть его вот не поднялась нога.
У меня никогда не было животных. В детстве, когда другие ребята умоляли родителей купить им щенка, я больше о велосипеде мечтал. Потом, с взрослением, я понял, что был прав, велосипед не просился гулять два раза в день, не жрал котлеты со стола и не оставлял шерсть в самых неподходящих местах. Да, он не клал голову мне на колени, не давал чесать за ухом, или что там у велосипеда — грипсы? Но тем не менее, он был мне верным другом на протяжении нескольких лет, уступив место другому, со следующим размером рамы и колес. А животные… они отлично смотрелись у моих друзей и приятелей, у Жоры Богданова — аж два пса, у Лехи — доберман. Но у них и дети были, и жены. А я вот как-то всего этого избежал.
Но собаки, это так, мелочь, другое дело — кошки. Романтические отношения, в которые я периодически вляпывался, неизбежно втягивали меня в круг увлечений очередной половинки. И вот тут кошек было в избытке. Такое впечатление, что женщины помешаны на них. Ладно одна серая напасть, а то и две, и три разных цветов, но с одинаково мерзким характером. В отличие от собак, кошки меня никогда не любили. И если до откровенного ссанья в кроссовки не доходило, то вот царапнуть исподтишка, поточить когти о новые джинсы, или нагло улечься на колени, оставляя клочья шерсти — это пожалуйста. И ведь не сделаешь ничего, не погладишь котика — не получишь секса. А попробуй обидь — и отношениям конец. Хотя что там кошки, вон у Катьки Уфимцевой, целый спиногрыз был, тоже не очень-то любил меня.
Так что к нежданному гостю я отнесся с прохладцей. Даже не стал забивать себе голову, как он вообще появился в доме, все окна и двери были закрыты, подвал — проверен в первый же день, никаких потайных ходов или щелей в нем не было.